Между тем женщина нашептывала ему на ухо:

— Твоя дочь больна, в доме приносят жертвы богине, и тебе следовало бы денька на два поумерить свой пыл, не осквернять тело. Уходи!

Задыхаясь от страсти, Цзя Лянь отвечал:

— Какая там богиня! Ты — моя богиня!

Женщина между тем изощрялась все больше, да и Цзя Лянь старался показать, на что способен.

Когда все было окончено, они принялись клясться друг другу в любви и никак не могли расстаться. Так началась у них связь.

Двенадцать дней пролетели незаметно. Дацзе стала поправляться, и все приносили благодарственные жертвы Небу и предкам, воскуривали благовония, согласно данному обету, принимали поздравления, раздавали подарки. Цзя Ляню снова пришлось перебраться в спальню. Стоило ему встретиться с Фэнцзе, и он сразу понял, как верна пословица: «Старая жена после разлуки лучше новой». Незачем рассказывать, каким ласкам и наслаждениям предавались они в ту ночь.

На следующее утро, как только Фэнцзе отправилась к матушке Цзя, Пинъэр принялась убирать постель Цзя Ляня и вдруг заметила на подушке прядь черных волос. Она сразу смекнула, в чем дело, спрятала прядь в рукав и пошла к Цзя Ляню.

— Что это? — спросила она, показав волосы.

Смущенный Цзя Лянь бросился отнимать их, но Пинъэр попятилась к двери. Цзя Лянь настиг ее и повалил на кан.

— Эх ты, бессовестный! — засмеялась Пинъэр. — Ведь я их нарочно спрятала, чтобы никто не увидел, а ты на меня набросился! Вот погоди, жене пожалуюсь!

Цзя Лянь, смеясь, стал просить прощения:

— Извини, дорогая, погорячился!

В это время послышался голос Фэнцзе. Цзя Лянь понял, что отнять улику ему не удастся, но и отпускать Пинъэр нельзя, и торопливо прошептал:

— Милая, не рассказывай ей!

Только Пинъэр встала с кана, вошла Фэнцзе и приказала:

— Принеси шкатулку с образцами узоров, старая госпожа просит.

Служанка кивнула и принялась искать шкатулку.

— Ты все вещи из кабинета перенесла? — спросила ее Фэнцзе, заметив Цзя Ляня.

— Все, — ответила Пинъэр.

— Ничего не потерялось?

— Ничего. Я проверила.

— Может быть, нашла что-нибудь чужое? — поинтересовалась Фэнцзе.

— Нет. Откуда возьмется чужое?

— В последние дни трудно было следить за порядком в доме, — улыбнулась Фэнцзе. — Кто-нибудь из друзей мог забыть платок или кольцо.

Цзя Лянь, стоявший за спиной Фэнцзе, побледнел от волнения и бросал на Пинъэр умоляющие, полные отчаяния взгляды. Однако Пинъэр как ни в чем не бывало, улыбаясь, говорила Фэнцзе:

— Вот удивительно! Мне пришла в голову такая же мысль, и я тщательно все осмотрела, но ничего не нашла. Если вы, госпожа, не верите, можете поискать сами!

— Глупая ты! — засмеялась Фэнцзе. — Разве положит он, что не следует, на виду?

Она взяла у Пинъэр шкатулку и вышла из комнаты. Пинъэр, как бы стыдя Цзя Ляня, коснулась пальцами своего лица и покачала головой:

— Чем же ты отблагодаришь меня за то, что я для тебя сделала? Отвечай!

Цзя Лянь просиял и заключил Пинъэр в объятия, приговаривая:

— Ах ты моя милая, дорогая плутовка!..

Не выпуская из рук пряди волос, Пинъэр с улыбкой продолжала:

— Теперь ты в моих руках! Будешь со мной по-хорошему, ладно! А нет — все расскажу!

— Спрячь получше, чтобы она не увидела! — умолял Цзя Лянь.

На какой-то миг Пинъэр отвлеклась, и Цзя Лянь, воспользовавшись случаем, выхватил у нее из рук прядь волос.

— Лучше все же, чтобы их не было у тебя, — проговорил он с улыбкой. — Я их сожгу, и дело с концом.

С этими словами он сунул волосы за голенище сапога.

— Бессовестный! — процедила сквозь зубы Пинъэр. — «Перешел через реку и мост за собой сломал»! Жди теперь, чтобы я тебя выгораживала!

Она была до того хороша, что Цзя Ляню захотелось овладеть ею. Он обнял Пинъэр, но она вырвалась и убежала из комнаты.

— Распутная девка! — зло пробормотал вслед ей Цзя Лянь. — Распалила меня, а сама улизнула!

— А кто велел тебе распаляться? — хихикнула в ответ Пинъэр. — Не всегда же мне ублажать тебя! Узнает жена, несдобровать мне!

— А ты не бойся! Бутыль с уксусом[208] — вот она кто! Разозлюсь как-нибудь и так ее изобью, что места живого не останется! Будет помнить меня! Сторожит, как разбойника! Сама только и знает, что лясы точить с мужчинами, а мне с женщиной перекинуться словом нельзя! Подойти близко! Сразу начинает подозревать, а сама с дядьями и племянниками шутит, смеется! Не позволю ей больше встречаться ни с кем!

— Она права, что не верит тебе, — заметила Пинъэр, — а ты зря ревнуешь. Ей надо ладить со всеми в доме, иначе как управлять хозяйством? Ты же ведешь себя дурно, и беспокоит это не только жену, но и меня!

— Э, ладно, хватит! — перебил ее Цзя Лянь. — Старая история! Вы что ни делаете — все хорошо, у меня же — все плохо! Погодите, возьмусь я за вас!

В это время во двор вошла Фэнцзе и, заметив Пинъэр, сказала:

— Зачем шуметь под окном? Если вам нужно, беседуйте в комнате!

— Она сама не знает, что ей нужно, — ответил Цзя Лянь. — Боится, наверное, что в комнате ее тигр сожрет!

— В доме никого нет, — обратилась служанка к Фэнцзе, — а мне одной что с ним делать?

— Вот и хорошо, никто не мешает! — засмеялась Фэнцзе.

— Это вы мне, госпожа? — удивилась Пинъэр.

— Тебе, тебе! Кому же еще, — улыбнулась Фэнцзе.

— Лучше не заставляйте меня говорить неприятные вещи! — сердито буркнула Пинъэр и пошла прочь, даже не отодвинув занавеску на дверях для Фэнцзе.

— Эта девчонка просто рехнулась, — промолвила Фэнцзе, входя в комнату. — Хочет командовать мною, дрянь! Пусть побережет свою шкуру!

Тут Цзя Лянь повалился на кан, захлопал в ладоши л расхохотался:

— Не знал я, что Пинъэр такая отчаянная! Придется мне ее слушаться!

— Это ты ей во всем потакаешь! — напустилась на него Фэнцзе. — Погоди, я до тебя доберусь!

— Вы с Пинъэр ссоритесь, а на мне зло срываете! — огрызнулся Цзя Лянь. — Довольно, я тут ни при чем!

— Никуда тебе от меня не деться! — насмешливо произнесла Фэнцзе.

— Не беспокойся, найду убежище! — ответил Цзя Лянь, собираясь уходить.

— Постой, мне надо с тобой посоветоваться, — остановила его Фэнцзе.

Если хотите узнать, о чем они говорили, прочтите следующую главу.

Итак, Цзя Лянь, услышав, что Фэнцзе хочет с ним посоветоваться, остановился и спросил, в чем дело.

— Двадцать первого числа день рождения сестры Баочай, — сказала Фэнцзе. — Чем бы его отметить, как ты думаешь?

— Откуда мне знать? — ответил Цзя Лянь. — Тебе виднее. Ведь ты обычно распоряжаешься устройством празднеств и торжеств, в том числе и дней рождения.

— День рождения взрослого отмечается по строго установленному порядку, — ответила Фэнцзе. — Только я не знаю, отнести сестру Баочай к взрослым или к детям. Вот и хотела с тобой обсудить.

Цзя Лянь долго думал и наконец сказал:

— Ты, наверно, забыла! Ведь в прошлом году праздновали день рождения сестрицы Линь Дайюй. Устрой все точно так же.

— Ничего я не забыла, — усмехнулась Фэнцзе. — Но вчера старая госпожа интересовалась, когда у кого день рождения и сколько кому исполнится. Оказалось, что сестре Баочай нынче пятнадцать. Пока еще она, конечно, не взрослая, но скоро ей делать прическу[209]. Вот старая госпожа и сказала, что день рождения Баочай следует праздновать по-другому, не так, как это было у сестрицы Линь Дайюй.

— Значит, устраивай попышнее, — промолвил Цзя Лянь.

— Я тоже так думала, но хотела узнать твое мнение, — сказала Фэнцзе. — Чтобы ты снова меня не упрекал.