Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Глава пятая

Душа Цзя Баоюя странствует по области Небесных грез;
феи поют арии из цикла «Сон в красном тереме»

Мы поведали вам в предыдущей главе о жизни семьи Сюэ во дворце Жунго и пока говорить больше о ней не будем.

Сейчас мы поведем речь о матушке Цзя и Линь Дайюй, поселившейся во дворце Жунго. Старая госпожа всем сердцем полюбила девочку, заботилась о ней, как о Баоюе, а к остальным внучкам Инчунь, Таньчунь и Сичунь охладела.

Дружба Баоюя с Дайюй была какой-то необычной, не детской. Они ни на минуту не разлучались, в одно и то же время ложились спать, слова и мысли их совпадали, — в общем, они были как иголка с ниткой. Но вот приехала Баочай. Она была постарше Дайюй, хороша собой, отличалась прямотой и откровенностью, и все единодушно решили, что Дайюй во многом ей уступает.

Баочай была великодушна, старалась со всеми ладить, не в пример гордой и замкнутой Дайюй, и служанки, даже самые маленькие, ее очень любили. Дайюй это не давало покоя, но Баочай ничего не замечала.

Баоюй, совсем еще юный, увлекающийся, с необузданным характером, ко всем братьям и сестрам относился одинаково, не делая различия между близкими и дальними. Живя в одном доме с Дайюй, он привязался к девочке, питал к ней симпатию большую, чем к другим сестрам, что могло вызвать всякие толки и привести к печальной развязке.

Однажды, по неизвестной причине, между Баоюем и Дайюй произошла размолвка. Дайюй сидела одна и горько плакала. Успокоилась она лишь, когда Баоюй попросил у нее прощения.

Как раз в эту пору в саду восточного дворца Нинго пышно расцвели цветы сливы, и жена Цзя Чжэня, госпожа Ю, решила устроить угощение и пригласить госпожу Цзя, госпожу Син, госпожу Ван и остальных полюбоваться цветами. Утром в сопровождении Цзя Жуна и его жены она приехала во дворец Жунго и сказала матушке Цзя, что на следующий день просит почтенную госпожу пожаловать к ней в сад Слияния ароматов погулять, развлечься, выпить вина и чаю. На празднество собрались самые близкие родственники из дворцов Нинго и Жунго, но там не произошло ничего примечательного, о чем стоило бы рассказывать.

Баоюй быстро устал и захотел спать. Матушка Цзя велела служанкам уговорить его отдохнуть немного, а затем вернуться.

Но тут поспешила вмешаться жена Цзя Жуна, госпожа Цинь. Она с улыбкой обратилась к матушке Цзя:

— Для Баоюя у нас приготовлена комната. Так что не беспокойтесь, мы все устроим!

— Проводите второго дядю Баоюя! — велела она его мамкам и служанкам и пошла вперед.

Матушка Цзя считала госпожу Цинь верхом совершенства — прелестная, изящная, всегда ласковая, она нравилась матушке Цзя больше других жен ее внуков и правнуков, и сейчас, когда госпожа Цинь пообещала устроить Баоюя, матушка Цзя сразу успокоилась.

Служанки с Баоюем последовали за госпожой Цинь во внутренние покои. Едва войдя, Баоюй увидел прямо перед собой великолепную картину «Лю Сян пишет при горящем посохе», и ему почему-то стало не по себе. Рядом висели парные надписи:

Тот, кто в дела мирские проникает, —
постиг сполна премудрости наук.
Тот, кто в людские чувства углубился, —
постиг сполна изысканности суть!

Баоюй пробежал их глазами и, не обратив ни малейшего внимания на роскошные покои и пышную постель, заявил:

— Пойдемте отсюда! Скорее!

— Уж если здесь вам не нравится, не знаю, куда и идти, — улыбнулась госпожа Цинь. — Может быть, в мою комнату?

Баоюй, смеясь, кивнул головой.

— Где это видано, чтобы дядя спал в комнате жены своего племянника? — запротестовала одна из мамок.

— Что тут особенного? — возразила госпожа Цинь. — Ведь дядя совсем еще мальчик! Он ровесник моему младшему брату, который приезжал в прошлом месяце. Только брат чуть повыше ростом…

— А почему я его не видел? — перебил ее Баоюй. — Приведите его ко мне!

Все рассмеялись, а госпожа Цинь сказала:

— Как же его привести, если он живет в двадцати — тридцати ли отсюда? Вот когда он снова приедет — непременно вас познакомлю.

Разговаривая между собой, они вошли в спальню госпожи Цинь.

У Баоюя в носу сразу защекотало от какого-то едва уловимого аромата, глаза стали слипаться, он почувствовал во всем теле сладостную истому.

— Как приятно пахнет! — воскликнул мальчик и огляделся. На стене висела картина Тан Боху «Весенний сон райской яблоньки», а по обе стороны от нее — парные надписи, принадлежавшие кисти Цинь Тайсюя:[50]

Коль на душе мороз и грусть лишает сна,
Причиною тому — холодная весна.
Коль благотворно хмель бодрит и плоть и кровь,
Ищи источник там, где аромат вина!

На небольшом столике — драгоценное зеркало, некогда украшавшее зеркальные покои У Цзэтянь[51], рядом — золотое блюдо с фигуркой Чжао Фэйянь. На блюде — крупная айва, ее бросил некогда Ань Лушань в Тайчжэнь[52] и поранил ей грудь. На возвышении — роскошная кровать, на ней в давние времена во дворце Ханьчжан спала Шоучанская принцесса, над кроватью — жемчужный полог, вышитый принцессой Тунчан.

— Вот здесь мне нравится! — произнес Баоюй.

— В моей комнате, пожалуй, не отказались бы жить даже бессмертные духи! — рассмеялась в ответ госпожа Цинь.

Она откинула чистое, выстиранное когда-то самой Си Ши легкое шелковое одеяло, поправила мягкую подушку, которую прижимала когда-то к груди Хуннян[53].

Уложив Баоюя, мамки и няньки разошлись, остались только Сижэнь, Цинвэнь, Шэюэ и Цювэнь. Госпожа Цинь отправила девочек-служанок следить, чтобы под навес не забрались кошки и не наделали шума.

Едва смежив веки, Баоюй погрузился в сон, и во сне ему привиделась госпожа Цинь. Она шла далеко впереди. Баоюй устремился за ней и вдруг очутился в каком-то незнакомом ему месте: красная ограда, яшмовые ступени, деревья, прозрачный ручеек, а вокруг ни души — тишина и безмолвие.

«Как чудесно! Остаться бы тут навсегда! — подумал Баоюй. — Ни родителей, ни учителей!»

Только было он размечтался, как из-за холма донеслась песня:

Цветы полетят
вслед потоку, послушные року,
Весенние грезы,
как облако, — скоро растают.
К вам, девы и юноши,
эти относятся строки:
Скажите, — нужна ли
безрадостность эта мирская?

Баоюй прислушался — голос был девичий. Песня смолкла, и из-за склона вышла грациозная девушка, неземной красоты, среди смертных такую не встретишь.

Об этом сложены стихи:

Ив стройный ряд она пересекла
И только вышла из оранжереи,
Как во дворе, где безмятежно шла,
Вдруг птицы на деревьях зашумели…
…Тень то мелькнет, то повернет назад,
А путь уже ведет по галерее,
И, орхидей донесший аромат,
Внезапный ветер рукава взлелеял…
Встревожив лотос,
словно слышит он
Каменьев драгоценных
перезвон…
Чернее тучи,
прядь волос густа.
Улыбка-персик
не весне ли рада?
Не вишней ли
цветут ее уста,
А зубки —
то ль не зернышки граната?
И, как у Пряхи[54],
талия нежна,
Снежинкою
взмывает к небу вьюжной,
Здесь утка — зелень,
лебедь — желтизна:
Сиянье изумрудов,
блеск жемчужный…
То явится,
то скроется в цветах,
То вдруг сердита,
то опять игрива,
Над озером
блуждая в небесах,
Плывет, плывет
по ветру горделиво.
Стремясь друг к другу,
брови-мотыльки
О чем-то говорят,
но не словами,
А ножки,
как у лотоса, легки, —
Хотели б замереть,
но ходят сами…
Прозрачность льда
и яшмовая гладь
В ней воплотились,
трепетной и нежной,
И так прекрасен,
надобно сказать,
Узор цветистый
на ее одежде!
Нет средь избранниц мира
таковой,
Она — душистый холм,
нефрит, каменья,
Вся прелесть
воплотилась в ней одной —
Дракона взлет
и феникса паренье!
С чем простоту ее
сравнить смогу?
С весенней сливой,
что еще в снегу.
Столь чистый облик
прежде видел где я?
То — в инее осеннем
орхидея!
В спокойствии —
кому сродни она?
То — горная
тишайшая сосна!
Изяществом —
поставлю с кем в сравненье?
С широким прудом
при заре вечерней!
В чем тонкость
обольстительных манер?
Дракон в болотных дебрях —
ей пример!
Как описать мне
облик благородный?
Он — свет луны
над речкою холодной!
Си Ши пред ней
нашла в себе изъян,
И потускнела,
застыдясь, Ван Цян![55]
Откуда родом?
Из какого места?
В наш грешный мир
спустилась не с небес ли?
…Когда бы, пир
на небесах презрев,
Она ушла
из Яшмового Пруда[56],
Свирель бы взять
кто смог из юных дев?
Ей равной
и на небе нет покуда!
вернуться

50

Цинь Тайсюй (Цинь Шаою). — См. примеч. 34.

вернуться

51

У Цзэтянь (У Хоу, 624—705) — китайская императрица, единственная в истории Древнего Китая женщина, обладавшая императорской властью (684 — 705). Чжао Фэйянь («Порхающая ласточка», I в. до н.э.) — знаменитая красавица, наложница ханьского императора Чэн-ди (32—6 гг. до н.э.), прозванная так за легкость, с которой она танцевала.

вернуться

52

Тайчжэнь — небесная фея. При жизни на земле была любимой наложницей танского императора Сюань-цзуна (712—756). Ее земное имя — Ян-гуйфэй.

вернуться

53

Хуннян — служанка, одна из героинь новеллы известного танского литератора Юань Чжэня «Повесть об Инъин», по мотивам которой в XII в. драматургом Ван Шифу была написана пьеса «Западный флигель».

вернуться

54

И, как у Пряхи… — Имеется в виду небожительница Пряха, персонаж известной легенды о Пастухе и Ткачихе.

вернуться

55

Ван Цян, она же — Ван Чжаоцзюнь, Мин-фэй — наложница ханьского императора Юань-ди (48—33 гг. до н.э.). Согласно обычаям императорского двора, перед представлением императору юной наложницы художник рисовал ее портрет, чтобы император заранее мог судить о ее внешности. Один из дворцовых сановников и художник потребовали от Ван Чжаоцзюнь взятку, но гордая красавица отвергла их притязания. В наказание за строптивость сановник оговорил ее перед императором, а художник исказил на портрете внешность Ван Цян. Император, поверив своим придворным, отдал наложницу в дар шаньюю (предводителю) племени сюнну. Только много лет спустя он узнал о злодеянии и предал заговорщиков казни. Ван Чжаоцзюнь умерла на чужбине. Лютня, которой она мастерски владела, была возвращена во дворец из далеких краев. Образ Ван Чжаоцзюнь воспет многими китайскими поэтами-классиками.

вернуться

56

Яшмовый Пруд — В китайской мифологии этот пруд — неотъемлемое украшение сада небожительницы Сиванму, богини западных стран. На его берегах, поросших персиковыми деревьями, с плодами долголетия, небожители собирались на пиры.

18
{"b":"5574","o":1}