Цзя Жун и Цзя Цян между тем чуть не каждый день приходили требовать деньги, и Цзя Жуй боялся, как бы дед не узнал о его похождениях. Он и так весь извелся от страсти к Фэнцзе, а тут еще долги. Вдобавок ко всему целыми днями приходилось зубрить уроки.

В свои двадцать лет Цзя Жуй еще не был женат, и неутоленная страсть к Фэнцзе довела его, как говорится, до «ломоты в пальцах». Не прошло бесследно и то, что дважды ему пришлось дрожать на холоде. В конце концов он заболел. Внутри жгло как огнем, аппетит пропал, ноги сделались будто ватные, в глазах рябило, ночью начинался жар, днем одолевала слабость. Появилось недержание мочи, кровохарканье… Не прошло и месяца, как он слег и не вставал с постели. Закроет глаза — мысли путаются, мучают кошмары, начинается бред. Каких только лекарств не прописывали ему врачи! Цинамон, аконит, вытяжку из черепашьего щита, корень майдуна и купены — Цзя Жуй принял их несколько десятков цзиней, — ничего не помогало.

К весне болезнь обострилась. Цзя Дайжу сбился с ног, приглашал то одного врача, то другого — все напрасно. Оставалось лишь одно средство — настой женьшеня. Но откуда мог взять Дайжу столько денег? Пришлось отправиться на поклон во дворец Жунго. Госпожа Ван приказала Фэнцзе отвесить для старика два ляна женьшеня.

— Мы недавно готовили лекарство для старой госпожи, — ответила Фэнцзе, — после этого оставался еще целый корень женьшеня. Только вчера я велела его отнести жене военного губернатора Яна.

— Спроси тогда у свекрови, — приказала госпожа Ван. — И у Цзя Чжэня, может быть, есть. Собери хоть немного и дай. Спасешь человеку жизнь, тебе зачтется!

Фэнцзе пообещала, а сама ничего не стала делать — собрала какие-то крохи — несколько цяней, велела отнести Цзя Дайжу и передать, будто это прислала госпожа, и больше, мол, нет.

Затем Фэнцзе отправилась к госпоже Ван и сказала:

— Мне удалось собрать больше двух лянов женьшеня, которые я тотчас же отослала.

Цзя Жуй между тем впал в отчаянье, он перепробовал все средства, на них ушла уйма денег, а облегчение не наступило.

Но вот однажды к воротам подошел за подаянием хромой даос и заявил, что лечит болезни, ниспосланные свыше как возмездие за грехи.

— Скорее зовите этого святого, — крикнул Цзя Жуй слугам, — быть может, он спасет мне жизнь!

Цзя Жуй рывком сел на постели и стал класть поклоны, колотясь лбом о подушку. Слугам ничего не оставалось, как привести даоса.

— Милосердный бодхисаттва, спаси меня! — умолял Цзя Жуй, вцепившись в рукав монаха.

— Ни одно лекарство не излечит твою болезнь! — со вздохом произнес даос. — Только сокровище, которое я тебе дам! Смотрись в него каждый день и останешься жив.

С этими словами монах вытащил из сумы небольшое зеркальце с нацарапанной на оборотной стороне надписью «Драгоценное зеркало любви» и, протянув его Цзя Жую, пояснил:

— Это зеркальце из храма Кунлин, что в области Небесных грез, его сделала бессмертная фея Цзинхуань. Оно излечивает от хвори, вызванной грешными помыслами и безумными поступками, наставляет на путь истины, сохраняет жизнь. В этот мир я принес его для тех, кто знатен, умен и талантлив. Но помни: никогда не смотрись в лицевую сторону зеркальца — только в оборотную. Это — самое главное! Это — самое главное! Когда через три дня я приду за зеркальцем, ты будешь здоров!

С этими словами монах удалился, как ни умолял его Цзя Жуй остаться.

А Цзя Жуй взял зеркальце в руки, подумал:

«Странный какой-то даос! Впрочем, почему бы не поглядеться?»

Погляделся в оборотную сторону и увидел скелет. Быстро опустил зеркальце, обругал монаха:

— Негодяй! Вздумал меня пугать! Ну, а если в лицевую сторону поглядеться?

Погляделся. И увидел Фэнцзе. Она манила его рукой. Безумная радость охватила Цзя Жуя. Ему вдруг почудилось, будто он сам входит в зеркальце, соединяется с Фэнцзе, а затем Фэнцзе выводит его из зеркальца. Но едва он добрался до постели, как зеркальце перевернулось и перед ним вновь предстал скелет. Цзя Жуя прошиб холодный пот. Он опять повернул зеркальце лицевой стороной и снова увидел Фэнцзе, которая манила его к себе. Так повторялось три или четыре раза. Когда же в последний раз он захотел выйти из зеркала, перед ним появились двое, надели на него железные цепи и куда-то поволокли.

— Постойте, я возьму зеркальце! — истошным голосом завопил Цзя Жуй и больше не мог произнести ни слова.

Те, что за ним ухаживали, видели, как он упал навзничь, не сводя широко раскрытых глаз с руки, из которой выпало зеркальце.

Цзя Жуй лежал в холодной клейкой луже и уже не дышал. Его быстро одели, положили на кровать.

Цзя Дайжу и его жена плакали навзрыд, понося и проклиная монаха:

— Никакой он не даос, он — злой волшебник!

Цзя Дайжу приказал развести огонь и бросить в него зеркальце. Но тут раздался голос:

— Остановитесь! Не надо было смотреться в лицевую сторону зеркальца и принимать ложное за действительное!

Тут зеркальце взлетело в воздух. А Цзя Дайжу, выйдя за ворота, увидел босого даосского монаха, который кричал:

— Верните мне мое сокровище!

В этот миг зеркальце вылетело из дома, монах подобрал его и исчез.

Цзя Дайжу занялся устройством похорон внука и разослал извещения родственникам. На третий день началось чтение молитв, на седьмой день состоялось погребение. Гроб с телом поставили позади кумирни Железного порога. Все члены семьи Цзя приходили выразить соболезнование.

По двадцать лянов серебра пожертвовали на похороны Цзя Шэ и Цзя Чжэн из дворца Жунго, как и Цзя Чжэнь из дворца Нинго. Остальные родственники, в зависимости от достатка, кто один-два ляна, кто три-четыре. Соученики Цзя Жуя тоже внесли свою лепту, которая в целом составила лянов двадцать — тридцать. Так Цзя Дайжу, несмотря на скромные доходы, сумел устроить вполне приличные похороны.

В конце года пришло письмо от Линь Жухая. Он тяжело заболел и просил Линь Дайюй приехать.

Матушка Цзя опечалилась. Но ничего не поделаешь, пришлось собирать Дайюй в дорогу.

Баоюй тоже огорчился, но сделать ничего не мог. Дайюй должна была выполнить свой дочерний долг.

Матушка Цзя решила вместе с Дайюй отправить Цзя Ляня, ему же надлежало сопровождать Дайюй и на обратном пути.

Все расходы на дорогу и на подарки матушка Цзя взяла на себя. Был выбран счастливый день для отъезда, Цзя Лянь и Дайюй попрощались со всеми, сели в лодку и в сопровождении слуг отплыли в Янчжоу.

Если хотите узнать, чем кончилось их путешествие, прочтите следующую главу.

После отъезда Цзя Ляня и Дайюй Фэнцзе утратила интерес ко всему и по вечерам, поболтав немного с Пинъэр, сразу ложилась спать.

Однажды, погревшись у жаровни, она велела Пинъэр лечь в постель и согреть атласное одеяло, потом забралась под него сама и стала на пальцах считать, сколько прошло дней с тех пор, как уехал Цзя Лянь, чтобы определить, где он сейчас находится. В это время пробили третью стражу, и Пинъэр вскоре крепко уснула. Фэнцзе тоже смежила веки, и вдруг ей почудилось, будто вошла Цинь Кэцин.

— Спокойной ночи, тетушка! — произнесла она, едва заметно улыбаясь. — Я ухожу навсегда, а ты даже не хочешь меня проводить! Ведь мы всегда были дружны, и я не могу не попрощаться с тобой. К тому же есть у меня одна просьба, с ней я могу обратиться только к тебе.

— Просьба? Какая? — быстро спросила Фэнцзе. — Говори, я все исполню.

— Ты — женщина умная, незаурядная, — продолжала госпожа Цинь, — даже мужчинам, которые носят чиновничий пояс и шапку, и тем с тобой не сравниться. А вот простых пословиц не понимаешь: «Луна из полной становится ущербной», «Из переполненного сосуда вытекает вода», «Выше поднимешься — больнее падать». Почти сто лет наша семья знатна и могущественна, но может настать день, когда «великая радость сменится великим горем». Говорят: «Когда дерево падает, обезьяны разбегаются», не относится ли эта пословица и к старинным родовитым семьям?