Зачем в печали хмуришь брови? [91] Есть, говорят, цветок волшебный в обители святых небесной; Наичистейший, непорочный, — есть, говорят, нефрит прелестный [92], А если к этому добавят, что не было меж ними связи, Сегодня встретиться внезапно им запретит кто-либо разве? А ежели еще отметят, что трепетные связи были, — То почему слова остались, а про любовь давно забыли? В итоге — вздохи и стенанья, но все бессмысленно и тщетно, В итоге — горькие терзанья, но все напрасно, безответно. Луна! — Но не луна на небе, а погрузившаяся в воду; Цветок! — Но не цветок воочью, а в зеркале его подобье. Подумать только! Сколько горьких жемчужин-слез еще прольется, Пока зимою эта осень в урочный час не обернется, Пока весеннего расцвета Не оборвет внезапно лето! Баоюй никак не мог вникнуть в смысл и потому слушал рассеянно, но мелодия пьянила и наполняла душу тоской. Он не стал допытываться, как сочинили эту арию, какова ее история, и, чтобы развеять тоску, принялся читать дальше. Печалюсь: рок неотвратим [93] Как отрадно на сердце, когда на глазах, торжествуя, природа цветет! [94] Как печально, когда за расцветом идет увяданья жестокий черед! На мирские дела взгляд мой дерзок и смел: Десять тысяч — да сгинут назойливых дел! В этой жизни тоске долго плыть суждено, И растает души аромат все равно… К дому отчему вновь устремляю свой взор, Но теряется путь в неприступности гор! Обращаюсь к родителям часто во сне: — Мир покинуть дороги велят, А отцу было б лучше подальше уйти От дворцовых чинов и наград. Отторгнута родная кровь [95] Одинокий парус. Ветер. Дождь. Впереди — тысячеверстный путь. Вся моя родня, мой дом и сад, — все исчезло! О былом забудь! И осталось только слезы лить… «Пусть спеша уходят годы прочь, Вам, отец и мать, скажу я так: не горюйте! Позабудьте дочь!» В жизни все имеет свой предел, встреч, разлук причины тоже есть, Мы живем на разных полюсах, — мать, отец — вдали, а дочь их — здесь… Каждому свое. Покой и мир каждый охраняет для себя. Есть ли выход, раз от вас ушла? Выхода не вижу. То — судьба! Скорбь среди веселья Ее в то время грела колыбель, а мать с отцом уже настигла смерть. Из тех людей, разряженных в шелка, красавицу кто мог тогда узреть? Стремлений тайных юношей и дев она не приняла, сочтя за срам, Зато теперь Нефритовый она собою среди туч являет Храм! [96] Ее достойной парой стать сумел красивый отрок с чистою душой [97], Казалось бы, что вечен их союз, как это небо вечно над землей! Но к детству повернул зловещий рок [98], опять сгустился тягостный туман, А что же дальше? Словно облака, развеян иллюзорный Гаотан, Живительная высохла вода, исчезла, как мираж, река Сянцзян! [99] Таков итог! Всему грядет конец! уходит все и пропадает прочь! А потому терзаться ни к чему, — сколь ни терзайся — горю не помочь! Мир такого не прощает… [100] Подобна нежной орхидее и нравом ты и красотой, Твоих достоин дарований не смертный, а мудрец святой! Вот как случается порою с отверженною сиротой! Ты скажешь: «Изо рта зловонье у тех, кто много мяса ест, А тем, кто увлечен шелками, и шелк однажды надоест!» Поднявшись над людьми, не знала, что мир коварен, зависть зла, И чистоте взамен презренье ты от бесчестных приняла! Вздохну: светильник в древнем храме утешит лишь на склоне лет, А красный терем, нежность сердца, цветенье, — все сойдет на нет! Издревле так: в пыли и смраде быть чистым чувствам суждено, Достойно ли нефрит отменный бросать на илистое дно? Как много сыновей вельможных вздыхали — и не без причин, — О том, что счастье зря теряет и благородный господин! [101] Когда любят коварного… Волк чжуншаньский — Бессердечный, Разве помнит он, что вечен Корень жизни человечьей? [102] Все, чем движим, — лишь разврат, Жажда временных услад. Знатных дам, чей славен род, В жертвы он себе берет, И, согнув, как ветки ив, Этих дам по белу свету Он бросает, как монеты, Что похитил, не нажив… Я вздыхаю: сколько нежных, Утонченных, сердобольных Он обрек всю жизнь в печалях Биться, как в коварных волнах! вернуться Зачем в печали хмуришь брови? — В стихотворении предсказывается трагический исход любви Баоюя и Дайюй. вернуться Цветок волшебный — Дайюй; нефрит прелестный — Баоюй. вернуться Печалюсь: рок неотвратим. — Стихотворение предрекает скорую кончину Юаньчунь. вернуться …торжествуя, природа цветет… — Имеется в виду возвышение семьи Цзя после ухода Юаньчунь в императорские покои и нависшая над этой семьей беда после ее кончины. вернуться Отторгнута родная кровь. — Стихотворение посвящено разлуке Таньчунь с родной семьей. вернуться …Нефритовый она собою среди туч являет Храм! — то есть ярко выделяется на фоне заурядных невест. вернуться …красивый отрок с чистою душой. — Имеется в виду Цзе Жолан, юноша из аристократической семьи, жених Сянъюнь. вернуться Но к детству повернул зловещий рок… — Сянъюнь с детства лишилась родителей, испытывала тяготы сиротства; переживания того времени возвратятся к ней после крушения надежд на счастливую жизнь. вернуться Словно облака, развеян иллюзорный Гаотан… исчезла, как мираж, река Сянцзян… — В предисловии к оде «Дворец Гаотан» древний поэт Суп Юй упоминает о том, как однажды во время путешествия правитель (ван) княжества Чу в местности Гаотан увидел во сне снизошедшую к нему на ложе небесную фею; эта притча дала повод подразумевать под названием «Гаотан» брачную ночь молодоженов. Сянцзян — река, которая на пути из провинции Гуанси к озеру Дунтинху сливается с другими реками, меняя названия. Олицетворение превратностей любви, недолговечности супружеского счастья. Согласно одной из легенд, жены императора Шуня Нюйин и Эхуан оплакивали на берегу этой реки мужа после его кончины. вернуться Мир такого не прощает… — В стихотворении предсказывается судьба Мяоюй. вернуться …счастье зря теряет и благородный господин… — то есть Баоюй. вернуться Корень жизни человечьей… — Сунь Шаоцзу, муж Инчунь, отплатит семье Цзя неблагодарностью за добро. |