Постановленіе имѣло въ виду исключительно военное вѣдомство, такъ какъ въ прочихъ вѣдомствахъ власть государственнаго контроля, по крайней мѣрѣ формально, не встрѣчала помѣхъ. Ген. Юденичъ почти не возражалъ противъ моего предложенія и оно прошло въ засѣданіи сравнительно гладко. Иначе взглянулъ на дѣло «тылъ». Разъ контролеры вышли изъ подчиненія военному начальству, то пусть ищутъ себѣ военную одежду, гдѣ хотятъ — разсуждала снабженско-интендантская братія и всячески стремилась примѣнить распоряженія объ обмундированіи тыла исключительно по отношенію къ злополучнымъ контролерамъ. Въ интересахъ снабженія одеждой въ первую голову фронта, было приказано удовлетворять тылъ во вторую очередь, — интенданты, снабженцы и прочіе тыловики, одѣвшись въ первую очередь, не давали контролерамъ обмундированія и въ третью очередь. Вопросъ объ одеждѣ настолько обострился, что нѣкоторые полевые контролеры лишены были возможности объѣзжать фронтъ, до того они были оборваны и непрезентабельны на видъ. Я не мало получалъ слезницъ на эту тему, но всякій разъ, какъ я обращалъ вниманіе гг. военныхъ на несправедливость, допущенную по отношенію къ работникамъ контроля, я неизмѣнно слышалъ довольно преехидный вопросъ: «не находите ли вы, что чины контроля должны являть примѣръ особой бережливости казеннаго имущества?!»
Лишивъ контролера внѣшняго благообразія, къ нему стали то и дѣло поворачивать спину въ служебныхъ отношеніяхъ. Примѣръ подавали, конечно, набольшіе, лозунгъ саботажа шелъ оттуда. Доходило дѣло и до открытаго третированія, — напримѣръ, при столкновеніи старшаго контролера Панина съ генераломъ Родзянко въ Гатчинѣ, когда голоднаго контролера буквально выгнали изъ офицерской столовой и я получилъ рапортъ отъ главнаго полевого контролера ген. Кудрявцева съ просьбой рѣшительно заступиться за оскорбленнаго Панина и «оказать содѣйствіе къ полученію контролемъ должнаго удовлетворенія… и гарантіи, что въ будущемъ подобные случаи не повторятся, такъ какъ командированіе чиновъ контроля при такихъ условіяхъ врядъ ли возможно». Жалуясь на генерала Родзянко главнокомандующему Юденичу, ген. Кудрявцевъ просилъ вообще разъяснить чинамъ арміи, что полевой контроль не менѣе необходимъ, чѣмъ другія учрежденія и что онъ служитъ общему съ арміей дѣлу. «Вполнѣ понятно, писалъ ген. Кудрявцевъ, что дѣятельность контроля по существу своему не можетъ нравиться многимъ подотчетнымъ лицамъ, вслѣдствіе сего служба въ этомъ учрежденіи и при нормальныхъ условіяхъ нравственно очень тяжела. Подобные же примѣры (какъ случай съ Панинымъ) окончательно подрываютъ его авторитетъ и съ нимъ совершенно перестанутъ считаться».[143] При вышибаніи голоднаго Панина изъ столовой полк. Видякинъ ему язвительно замѣтилъ, что «штабъ не обязанъ кормить чужихъ лицъ и что полевой контроль самъ на нихъ сдѣлаетъ по сему поводу начетъ». Нелишне будетъ замѣтить, что впослѣдствіи этотъ юноша-полковникъ значился въ спискахъ нѣкоей военно-ревизіонной комиссіи въ числѣ «героевъ тыла», которые слишкомъ свободно распоряжались казеннымъ добромъ.
На жалобы контроля ген. Юденичъ совершенно не реагировалъ. Я поѣхалъ въ Нарву объясниться съ нимъ лично. Предварительно я зашелъ тамъ въ полевой контроль и ген. Кудрявцевъ (главный полевой контролеръ) заявилъ мнѣ еще двѣ жалобы.
Интендантъ 1-й стрѣлковой дивизіи кап. Н. Шахуринъ окончательно проворовался. Контроль уличилъ его въ продажѣ казенной муки на сторону и въ присвоеніи оставленнаго отступающими большевиками разнаго болѣе или менѣе крупнаго имущества. Полевой контролеръ сдѣлалъ представленіе главнокомандующему о немедленномъ отстраненіи отъ должности и преданіи суду интенданта, но казнокрадъ по-прежнему продолжалъ служить на своемъ мѣстѣ, а отъ канцеляріи главнокомандующаго на рапортъ Кудрявцева — ни звука. Чувствовалось заступничество главнаго интенданта.
Затѣмъ скандальная исторія получалась съ вербовкой добровольцевъ въ армію въ Ригѣ. Генералъ, завѣдующій тамъ вербовкой, состоялъ, правда, въ непосредственномъ подчиненіи адмиралу Колчаку, но набираемые солдаты направлялись въ нашу армію, со стороны ген. Юденича, видимо, отпускались туда какія-то денежныя суммы, а всѣ неблаговидности продѣлывались на глазахъ англійскихъ офицеровъ нашего побережья. Продѣлка состояла въ томъ, что, получая отъ англичанъ въ Ригѣ полное довольствіе на триста добровольцевъ, вербовочный генералъ на самомъ дѣлѣ имѣлъ лишь около сотни ихъ, да и тѣ не получали всего того богатства, которое отпустили англичане. Вербовочному бюро были переданы два ящика коньяку, табачныя издѣлія, сахаръ, бисквиты, бѣлая мука, консервы, сыръ, маргаринъ, сало, фасоль и др. предметы, при чемъ табачныя издѣлія частью пожертвовали рижскіе табачные фабриканты. Львиная часть добра или распродавалась, или потреблялась бюро лично, а подъ видомъ добровольцевъ на англійскій транспортъ, направлявшійся въ концѣ августа 1919 года въ Гунгербургъ, посадили разныхъ чиновниковъ, отправлявшихся въ Ревель въ надеждѣ найти какую-нибудь службу у сѣв.-зап. правительства, ѣхавшихъ изъ отпуска или командировокъ нашихъ офицеровъ и даже нѣсколько спекулянтовъ, которыхъ около Ревеля на желѣзной дорогѣ поджидалъ товаръ и которые, конечно, ни минуты не думали класть свой животъ на полѣ брани. Скандалъ произошелъ еще въ морѣ, когда выяснилось, что корабль не зайдетъ въ Ревель, а доставитъ всѣхъ «добровольцевъ» въ районъ арміи — въ Гунгербургъ. Особенно, конечно, вопіяли спекулянты и чиновники, обманутые въ своихъ дѣйствительныхъ намѣреніяхъ. Начальникъ транспорта, англійскій офицеръ, къ которому обратились съ жалобой эти «добровольцы», потребовалъ у сопровождавшаго транспортъ русскаго офицера (помощника начальника Бюро) списокъ эшелона и самъ лично произвелъ провѣрку добровольцевъ. Выяснилось, что дѣйствительное число лицъ, подлежащихъ сдачѣ въ армію, весьма незначительно и что прочая братія ѣхала въ Ревель въ качествѣ приватныхъ пассажировъ вербовочнаго бюро, числясь въ общемъ спискѣ лишь для англичанъ. Британецъ пришелъ въ гнѣвъ и повышеннымъ голосомъ попросилъ русскаго офицера представить ему дѣйствительный списокъ добровольцевъ, исключивъ изъ общаго числа весь «маргаринъ».
Картина получилась въ высшей степени отвратительная.
Въ Нарвѣ «эшелонъ» заявилъ жалобу штабу арміи и неоднократно требовалъ, чтобы его вернули назадъ въ Ригу. Генералъ Кудрявцевъ настаивалъ на ревизіи вербовочнаго бюро и совершенно резонно писалъ въ своемъ рапортѣ, что такія дѣйствія «порочатъ обще-русское дѣло и наносятъ ему явный вредъ»[144]. Никакого отвѣта онъ не получилъ. Въ моментъ моего пріѣзда въ Нарву тамъ находился адъютантъ начальника вербовочнаго бюро, и ген. Кудрявцевъ не безъ основанія опасался, что, вмѣсто всякихъ ревизій, ген. Юденичъ вновь дастъ денегъ этому бюро.
Послѣ моихъ разговоровъ съ ген. Юденичемъ, интендантъ былъ отстраненъ и преданъ суду[145], а пресловутый адъютантъ все-таки, кажется, уѣхалъ въ Ригу съ деньгами. Отнюдь не по злой волѣ, но главнымъ образомъ по безхарактерности, ген. Юденичъ слишкомъ часто пасовалъ передъ насѣдавшей на него нарвской камарильей. Напримѣръ, по поводу безобразнаго расходованія денегъ въ арміи, онъ однажды самъ со мною заговорилъ и въ разговорѣ этомъ сильно возмущался творимыми манипуляціями; но когда необходимо было приструнить расходившихся его подчиненныхъ, мирволилъ имъ.
При описанныхъ условіяхъ исключалась всякая возможность правильнаго функціонированія государственнаго контроля.
Тѣ же печальные результаты получались при попыткѣ гг. контролеровъ провѣрить фактическіе расходы по содержанію личнаго состава арміи. Теоретически для контроля не могло быть никакихъ «военныхъ тайнъ» въ этомъ вопросѣ, практически же большинство завѣдующихъ хозяйственными частями арміи до октябрьскаго наступленія вздували вѣдомость личнаго состава раза въ два противъ дѣйствительнаго числа людей, а съ началомъ наступленія въ четыре, пять разъ.[146] Наши контролеры вовсе оказались безсильны обнаружить эти «мертвыя души», потому что сплошь да рядомъ натыкались на великолѣпно организованную и солидаризировавшуюся между собой компанію гг. завѣдующихъ хозяйственной частью арміи. Въ поискахъ искорененія этого зла, одно время ген. Кудрявцевъ предлагалъ мнѣ навербовать полевыхъ контролеровъ среди офицеровъ — строевиковъ тѣхъ же частей, которые — де отлично знали всѣ ходы и выходы своихъ маленькихъ «интендантовъ», но я не могъ согласиться съ нимъ, такъ какъ боевыхъ офицеровъ въ арміи всегда была нехватка, чтобы сманивать ихъ еще на чисто хозяйственныя функціи. Боевые интересы арміи все-таки нужно было ставить на первый планъ, а затѣмъ сами начальники фронтовыхъ частей врядъ ли согласились бы на такую мѣру.
