Изъ числа собравшихся въ то время никто и ничего не зналъ о существованіи гдѣ-то и какого-то Политическаго Совѣщанія. Я тоже ничего не слыхалъ до того времени объ этой политической организаціи, хотя прожилъ въ первую поѣздку въ Ревелѣ цѣлую недѣлю и неоднократно бесѣдовалъ съ отдѣльными членами Русскаго Совѣта по вопросамъ общей политики нашего края. Очевидно, это было такое пустое мѣсто, о которомъ не считали нужнымъ говорить въ Ревелѣ.

Вырабатывая директивы делегаціи, мы хорошо понимали, на какой личный рискъ идутъ ея члены, поднимая борьбу противъ реакціоннаго генералитета, а, обращаясь къ представителямъ Антанты, мы видѣли въ нихъ единственную силу, которая могла заставить нашихъ реакціонеровъ внять голосу людей изъ общества. Другого исхода и средствъ въ нашемъ распоряженіи тогда не было, а между тѣмъ дѣйствовать требовалось рѣшительно и быстро. Въ составъ делегаціи выбрали В. Л. Горна (гласн. думы), И. М. Азлова (представит. кооператоровъ) и К. А. Башкирова (какъ праваго с.-р. и владѣющаго фр. языкомъ).

Изъ сотоварищей по делегаціи я очень мало зналъ К. А. Башкирова и вовсе почти не зналъ И. М. Азлова; оба они не были коренными псковичами и появились во Псковѣ уже послѣ февральской революціи. Первый — инженеръ, человѣкъ молодой, второй — агрономъ, много солиднѣе по возрасту. Всѣ трое — мы являлись представителями различныхъ демократическихъ теченій, но, будучи объединены, какъ мнѣ казалось, единственнымъ желаніемъ предотвратить катастрофу бѣлаго дѣлаемы могли бы выполнить нашу работу сравнительно успѣшно. Расчеты эти совсѣмъ не оправдались.

Не доѣзжая до Ревеля, въ Юрьевѣ, гдѣ намъ предстояло пересѣсть съ парохода на желѣзную дорогу, И. М. Азловъ категорически мнѣ заявилъ, что «передумалъ» и никуда со мной въ Ревелѣ не пойдетъ, такъ какъ опасается, что разъяренные генералы могутъ захватить во Псковѣ въ отместку имущество представляемыхъ имъ кооперативовъ. А. К. Башкировъ тоже не оправдалъ возлагаемыхъ на него надеждъ и больше путалъ и мѣшалъ, чѣмъ помогалъ въ нашей совмѣстной работѣ, придавая всѣмъ дѣловымъ визитамъ налетъ какой-то неумѣстной веселости.

По пріѣздѣ въ Ревель идемъ съ Башкировымъ къ главнокомандующему эстонской арміей ген. Лайдонеру. Въ пріемной застаемъ ожидающаго своей очереди къ генералу одного изъ приближенныхъ офицеровъ Балаховича. Нѣкоторое время онъ пристально разглядываетъ насъ, что-то, видимо, обдумывая, а затѣмъ прямо подходитъ къ намъ съ вопросами. «Вы изъ Пскова, къ главнокомандующему по общественному дѣлу? Если да, то намъ нужно идти вмѣстѣ» — вполголоса говоритъ офицеръ. «Нѣтъ, мы по своему личному дѣлу» — отвѣчаемъ ему. «Странно…» — цѣдитъ офицеръ и уходитъ по зову адъютанта въ кабинетъ ген. Лайдонера. Сидитъ тамъ добрый часъ; послѣ его ухода зовутъ насъ. Небольшая, свѣтлая, почти пустая комната, обычный письменный столъ съ набросанными на него картами, кругомъ нѣсколько стульевъ — кабинетъ главнокомандующаго республики. Принимаютъ двое — ген. Лайдонеръ и начальникъ главн. штаба полк. Соотсъ. Оба приблизительно среднихъ лѣтъ, ген. Лайдонеръ помоложе, полк. Соотсъ — постарше. Физіономіи умныя, настороженныя. Говорилъ одинъ ген. Лайдонеръ, полк. Соотсъ за все время довольно продолжительнаго визита не проронилъ ни слова, застывъ, какъ каменный.

На поставленные нами вопросы ген. Лайдонеръ даетъ очень осторожные и краткіе отвѣты, болѣе подробно говоритъ только о положеніи псковского фронта.

«Да, нач. 2-й эст. дивизіи полк. Пускаръ еще двѣ недѣли тому назадъ получилъ отъ меня разрѣшеніе отвести наши войска къ границѣ въ любой моментъ, въ зависимости отъ настроенія солдатъ. Войска наши стойки, слушаются меня, но все это до извѣстнаго предѣла. Сейчасъ у солдатъ, стоящихъ подъ Псковомъ, исчезли стимулы къ войнѣ и они дерутся крайне неохотно. Почему создалось такое настроеніе — вы сами хорошо знаете, но мы не можемъ рисковать деморализаціей нашей арміи, иначе у насъ завтра будетъ большевизмъ и мы погибнемъ вмѣстѣ съ вами. А если войска будутъ уведены во-время, то я хорошо знаю этихъ ребятъ, защищая родину на границѣ, они будутъ драться, какъ львы. Я хорошо знаю Балаховича, слышалъ объ его затѣѣ, но эстонское главнокомандованіе въ эти дѣла не вмѣшивается» — отвѣчаетъ генералъ.

«Значитъ, васъ сейчасъ вовсе не интересуютъ русскія дѣла и тотъ режимъ, который установился въ занятой полосѣ?» — спрашиваю я въ упоръ генерала.

Нѣкоторое время молчитъ, а затѣмъ, какъ бы взвѣшивая отдѣльныя слова:

«Нѣтъ, очень интересуютъ: отъ перемѣны выиграли бы обѣ стороны, мы имѣли бы надежный буферъ, а вы — прочную базу для дальнѣйшей борьбы.»

«Будетъ ли эстонское командованіе активно способствовать перевороту?»

«Если это серьезное дѣло, то возможно. Впрочемъ, совѣтую объ этомъ переговорить съ нашимъ правительствомъ и союзниками».

Относительно пріема псковскихъ бѣженцевъ на территорію Эстоніи ген. Лайдонеръ обѣщалъ переговорить съ правительствомъ, думая, съ своей стороны, что пропускъ будетъ данъ только наиболѣе скомпрометированнымъ гражданскимъ должностнымъ лицамъ.

На прощанье генералъ самъ выясняетъ черезъ дежурнаго офицера, можетъ ли насъ принять сейчасъ же премьеръ-министръ, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, проситъ послѣ этого визита посѣтить его. Какъ ни скрываетъ онъ наружно, но, очевидно, сильно заинтересованъ въ результатахъ нашей миссіи.

Уходимъ. Общее впечатлѣніе отъ визита, у меня по крайней мѣрѣ, тревожное: опасность расправы большевиковъ съ жителями Пскова почти неизбѣжна; надо что-то немедленно предпринять, единственная возможность спасенія — задержка ускользающей эстонской арміи.

Премьеръ-министръ эстонской республики — Штрандманъ[72] принимаетъ въ бывшемъ губернаторскомъ домѣ. У подъѣзда и лѣстницы въ пріемную стоятъ караулы солдатъ. Наверху обстановка обычная для губернаторской пріемной и даже, кажется, пріемъ происходитъ въ тѣхъ же самыхъ комнатахъ.

Штрандманъ слушаетъ внимательно, отвѣчаетъ скупо, осторожно. Политика у русскихъ плохая, нуженъ какой-то выходъ, но къ Балаховичу и Иванову отношеніе отрицательное (по отношенію къ послѣднему Штрандманъ выражается рѣзче и опредѣленнѣе). Никакія перемѣны безъ согласія союзниковъ нежелательны; эстонское правительство опредѣлитъ свои отношенія сообразно съ результатами, т. е., если попытка переворота будетъ удачна, то поддержитъ.

В продолженіе этого разговора ни о какой республикѣ, ни о переворотѣ мы не говоримъ ни слова, но атмосфера, повидимому, настолько накалена, что Штрандманъ говоритъ о переворотѣ, очевидно увѣренный, что, если не Балаховичъ, то мы его устроимъ.

Всюду вслѣдъ за нами ходитъ тотъ офицеръ Балаховича, что былъ на пріемѣ у ген. Лайдонера.

Въ тотъ же день идемъ къ начальнику англійской военной миссіи въ Ревелѣ полк. Херапатъ.[73] Англичанинъ говорилъ только на своемъ языкѣ и, услыхавъ, что рѣчь идетъ о политикѣ, заявилъ, что это не его компетенція и порекомендовалъ пойти къ англійскому консулу г. Базанкету.

Утромъ на другой день идемъ къ Базанкету. Онъ 29 лѣтъ служилъ въ качествѣ консула въ Россіи и относительно сносно говорилъ по-русски. На видъ маленькій, вѣжливый старичекъ, немножко удивленный нашимъ визитомъ. Излагаемъ цѣль нашего посѣщенія, подчеркиваемъ катастрофичность псковскаго фронта.

«Въ первый разъ слышу о массовыхъ казняхъ во Псковѣ!» — говоритъ старичекъ. Находитъ, что положеніе дѣйствительно очень серьезное, но… онъ долженъ списаться съ Лондономъ, рѣшать здѣсь что-либо не въ его компетенціи; однако, тутъ же вспоминаетъ что намъ былъ бы полезенъ ген. Гофъ, но не знаетъ, гдѣ онъ сейчасъ. На наше заявленіе, что переписка съ Лондономъ потребуетъ много времени, а въ этотъ промежутокъ эстонцы уведутъ свои войска и Псковъ постигнетъ неминуемая расправа — растерянно разводитъ руками, что-то соображая. Записавъ нашъ адресъ, обѣщаетъ съ кѣмъ то повидаться въ Ревелѣ и тогда дать окончательный отвѣтъ. При прощаньи увѣряетъ, что о бѣженцахъ переговоритъ съ эстонцами и пропускъ имъ на территорію Эстоніи разрѣшатъ.