Къ отзывамъ окружавшаго Совѣщаніе русскаго общества мало остается что прибавить. Развѣ вотъ еще жалобу того же ген. Родзянко въ его книгѣ, что «неопредѣленность главнокомандующаго, полное незнаніе плановъ его и находившагося при немъ Совѣщанія, неясность ихъ политической физіономіи и ихъ стремленій, совершенная неосвѣдомленность о томъ, что дѣлается на другихъ бѣлыхъ фронтахъ и въ Европѣ, приводили насъ, начавшихъ борьбу съ большевиками на свой страхъ и рискъ, въ недоумѣніе, и только искреннее желаніе помочь своей несчастной родинѣ давало силы болѣе энергичнымъ и твердымъ людямъ продолжать начатое дѣло».[61]
Большей частью они — члены Политическаго Совѣщанія — ничего не дѣлали, а когда дѣлали, то выходило или безтолково, какъ съ продовольствіемъ, или получался сугубый вредъ, когда въ угоду «принципу военной, диктатуры» и для внушенія страха и почтенія къ «автократическому языку» «военнаго диктатора» дарили населеніе приказами №№ 14 и 31.[62]
Если вспомнить собственное признаніе этихъ дѣятелей, «что къ 10 августа положеніе дѣла въ области гражданскаго управленія въ занятыхъ уѣздахъ было близко къ состоянію разрухи» и что «ген. Юденичъ (при которомъ состояло Политическое Совѣщаніе) до 11 августа былъ военнымъ диктаторомъ въ полномъ смыслѣ слова»,[63] то знакъ равенства между тѣмъ и другимъ является само собой и, слѣдовательно, гг. Карташевъ, Кузьминъ-Караваевъ и ген. Суворовъ, какъ главные участники Политическаго Совѣщанія, придавшіе этому «автократическому» безумію политическое оправданіе, принципіально не только мирившіеся съ заглушеніемъ всякаго голоса общественности, но и сами всюду ее игнорирующіе — эти люди тѣсно связали свои имена со всѣми печальными послѣдствіями дѣяній Хомутовыхъ, Бибиковыхъ и Балаховичей. Давая въ руки комендантовъ ужасное право военно-полевой юстиціи, сознательно устраняя отовсюду работу общественнаго контроля, они не имѣли и того оправданія, что все происшедшее (казни, казнокрадство, порка, нелѣпая аграрная политика, почти афишированное черносотенство) явилось результатомъ рокового хода вещей, политическаго невѣжества военныхъ верховъ и дѣлалось противъ ихъ воли. Одни изъ нихъ (и этихъ было большинство въ составѣ Политическаго Совѣщанія — генералы Юденичъ, Кондзеровскій, проф. Кузьминъ-Караваевъ) по реакціонности своихъ настроеній, другіе — (какъ проф. Карташевъ), исходя изъ преклоненія передъ принципомъ генеральской диктатуры, третьи — (какъ ген. Суворовъ), балансируя слѣва направо — всѣ они вкупѣ и порознь повинны были именно въ принятой системѣ управленія краемъ, какъ бы они потомъ, по понятнымъ соображеніямъ, ни открещивались отъ послѣдствій ея. Оглядывая оставленное Политическимъ Совѣщаніемъ поле гражданской дѣятельности, г.Карташавъ въ правѣ былъ бы сказать, что по крайней мѣрѣ въ одномъ они сдержали свое слово: «они сумѣли быть жестокими!».
Къ концу іюля 1919 г. «диктатура» настолько возстановила противъ себя гельсингфорскіе русскіе общественные круги, что у Политическаго Совѣщанія появилась весьма разнообразная по составу оппозиція. Бурлило большинство промышленниковъ и финансистовъ, еврейская и городская группа, а внутри самого Совѣщанія Карташевъ иногда возставалъ противъ Кузьмина-Караваева. Въ средѣ русскаго общества находились, кромѣ того, отдѣльные болѣе чуткіе люди, которые откровенно начинали бить тревогу, предсказывая, что гибель дѣла при существующихъ руководителяхъ явно неминуема. Подобныя опасенія не разъ высказывали I. В. Гессенъ, А. И. Каминка, Е. И. Кедринъ, проф. Цейдлеръ и другіе видные эмигранты. I. В. Гессенъ ставилъ въ частныхъ совѣщаніяхъ даже рѣзче вопросъ: могутъ ли они, общественные дѣятели, покрывать своимъ авторитетомъ существующіе порядки и не слѣдуетъ ли имъ гласно отмежеваться отъ воцарившейся «системы». «Въ Петербургѣ будетъ новая кровь, новые ужасы, въ которыхъ пострадаетъ много невинныхъ, если господствующая на фронтѣ черная сотня войдетъ туда!» — примѣрно говорилъ I. В. Гессенъ. Проф. Карташевъ, присутствовавшій иногда при такихъ разговорахъ, ясно сознавалъ грозящую опасность, самъ бранилъ всю реакціонную компанію, но тутъ же расписывался въ полномъ своемъ безсиліи какъ-нибудь предотвратить надвигающуюся бѣду. Послѣ одного, другого взрыва его отчаянія, все принимало снова свой прежній характеръ, потому что отъ патетическихъ словъ, сказанныхъ въ интимномъ кругу, проф. Карташевъ не переходилъ къ дѣлу.
5-го августа 1919 г. большевики вновь взяли у бѣлыхъ Ямбургъ..
К. А. Александровъ, фигурировавшій за все время Политическаго Совѣщанія въ роли того «барина», который вотъ-вотъ «пріѣдетъ и разсудитъ», и который былъ намѣченъ Полит. Совѣщаніемъ еще въ началѣ іюня, вовсе убоялся ѣхать во Псковъ, а самую должность главноначальствующаго гражданской частью (перелицовка бывшаго военно-гражданскаго управленія) принялъ номинально только 5 августа… въ день паденія г. Ямбурга!
Перемѣна одного управленія на другое была чисто-формальная, по существу рѣшительно не измѣнившая ничего: вмѣсто прежней іерархической лѣстницы — нач. тыла — нач. военно-гражд. управленія — гг. коменданты, стало — главноуправл. гражд. частью — начальники петроградской и псковской губерній — гг. коменданты (см. приказы №№ 14 и 31). Господа губернаторы были назначены, конечно, властью командующаго арміей («военнаго диктатора»). Хомутовъ и Бибиковъ прикомандировались къ штабу командующаго, а штабсъ-капитанъ Черняковъ (онъ же Марковъ ІІ-й) автоматически перекочевалъ въ подчиненное Александрову петроградское губернаторство, ничуть не обнаруживъ испуга ни передъ Александровымъ, ни передъ всей этой бумажной реформой гельсингфорскихъ кудесниковъ. Марковъ оказался много дальновиднѣе: сидя въ Нарвѣ, не видя себѣ никакой поддержки отъ ген. Юденича и ощущая всю силу тыловой шайки на мѣстѣ, К. А. Александровъ опять струсилъ и рѣшительно ни во что не вмѣшивался.
Ген. Юденичъ переѣхалъ въ Нарву въ концѣ іюля. Трехмѣсячное сидѣніе назначеннаго Колчакомъ «главнокомандующаго» арміей гдѣ-то вдали отъ нея — въ Гельсингфорсѣ[64] — становилось прямо таки неудобнымъ, но генералъ не остановился бы передъ этимъ соображеніемъ, если бы не пришли, наконецъ, болѣе твердыя вѣсти, что вооруженіе и снаряженіе, обѣщанныя Антантой русской арміи, находятся уже въ пути. Мысль, что онъ явится къ арміи не съ пустыми руками, видимо, окрылила этого, въ общемъ неподвижнаго, генерала и онъ рѣшилъ, что «моментъ наступилъ», какія бы «козни» ни строилъ ему тамъ, на мѣстѣ, ген. Родзянко.
Утвержденіе г. Кирдецова въ его книгѣ — «У воротъ Петрограда», что ген. Юденича ждали въ войскахъ съ нетерпѣніемъ и что «въ рядахъ арміи пошелъ ропотъ» — до того-де она заждалась прибытія главнокомандующаго на фронтъ, — компетентными лицами рѣшительно опровергается. Если оставить въ сторонѣ главную массу арміи — солдатъ, которые врядъ ли скучали по какому-то неизвѣстному имъ генералу, когда всяческаго начальства кругомъ было больше чѣмъ достаточно — и говорить о руководителяхъ арміи — офицерствѣ, то, по словамъ того же ген. Ярославцева, среди строевиковъ на фронтѣ «пріѣзда къ арміи ген. Юденича никто не хотѣлъ».
«Мы хорошо знали, разсказывалъ мнѣ этотъ боевой офицеръ, что съ Юденичемъ нагрянетъ много политиковъ — генераловъ и вообще всякихъ любителей устраиваться на чужой шеѣ. Мы боялись, что дорогое намъ дѣло будетъ окончательно испорчено «бывшими людьми» — сановниками всѣхъ ранговъ и ретроградами. Поэтому Юденичу дано было понять, что вновь прибывающіе въ сѣверо-западную область, независимо отъ ихъ чиновъ и прежнихъ служебныхъ ранговъ, должны проходить стажъ гражданской войны въ строевыхъ частяхъ и лишь послѣ этого они получаютъ право на служебное повышеніе. Онъ согласился на это условіе и вначалѣ прибылъ одинъ, но постепенно собралъ вокругъ себя прежнюю свиту: Кондырева, Покотилло и др.
