Аналогичныхъ распоряженій комендантовъ можно найти сколько угодно и по другимъ волостямъ, но я не стану приводить ихъ тѣмъ болѣе, что сами духовные отцы приказа № 14 — г.г. Кузьминъ-Караваевъ, Карташевъ и Суворовъ откровенно потомъ признались въ своей книгѣ, что «коменданты, уѣздные и волостные допускали постоянное превышеніе власти. Политическія задачи преслѣдовались неумѣло, все сводилось къ жестокости».[54] Авторы этого пессимистическаго резюмэ забыли только одно добавить, что духъ и содержаніе приказа заранѣе развязывали руки комендентамъ и что «превышеніе власти» со стороны послѣднихъ было логическимъ завершеніемъ приказовъ №№ 1 и 31. [55]

Въ короткое время ставленники Хомутова дали себя знать повсемѣстно и запуганные крестьяне робко освѣдомляются у заѣзжихъ чиновниковъ: «что же это такое, эта новая власть?» Въ рапортѣ нѣкоего военнаго чиновника Васильева отъ 16-го іюня 1919 г. читаемъ, что всюду «крестьяне интересуются Временнымъ Правительствомъ, въ данное время спасающимъ Россію. По данному вопросу народу желательно знать, гдѣ и подъ чьимъ руководствомъ дѣйствуютъ правительства, что ими уже сдѣлано и какая конечная цѣль каждаго изъ правительствъ». Информація, по мнѣнію г. Васильева, тѣмъ болѣе необходимая, что со стороны большевиковъ проникаютъ растлѣвающія умъ и душу свѣдѣнія, крестьяне находятся въ положеніи неустойчивости и полной шаткости ихъ мнѣній… и при томъ не знаютъ, какими законами руководствоваться» (Курсивъ мой. В. Г.). Въ отвѣтъ на это, какъ мы видимъ, крестьяне дождались цѣлаго ряда такихъ приказовъ, въ которыхъ подлинная физіономія новой власти вырисовалась съ исчерпывающей полнотой.

Финансовое и экономическое положеніе края такъ и не улучшается. Власть не только не въ состояніи оживить производительныя силы населенія, наладить дѣятельный товарообмѣнъ, но она сама то и дѣло ломаетъ голову, гдѣ бы достать денегъ, чтобы заплатить жалованье арміи и многоголовому, непомѣрно распухшему тылу.

Когда проэктъ дѣлать фальшивыя керенки былъ отвергнутъ Политическимъ Совѣщаніемъ, а другого болѣе морально пріемлемаго выхода совѣщаніе не указало и денегъ само не добыло, финансовый отдѣлъ при начальникѣ тыла, чтобы наполнить пустующую правительственную кассу, вынужденъ былъ выступить предъ населеніемъ въ роли ростовщика. Началась знаменитая и скандальная продажа американской муки населенію, съ «молчаливаго одобренія» Политическаго Совѣщанія «по цѣнѣ въ шесть разъ большей противъ цѣны, по которой отпускало ту же самую американскую муку по карточкамъ эстонское правительство, и почти въ три раза дороже рыночной вольной цѣны».[56]

Но не помогъ и такой чисто-ростовщическій пріемъ. На совѣщаніи въ Гельсингфорсѣ въ концѣ іюня, послѣ доклада членамъ Политическаго Совѣщанія начальника снабженія арміи полк. Полякова, выяснилось, что расходная смѣта на іюль 60 милл. руб., а доходъ отъ муки составилъ не болѣе 7–8 милл., такъ какъ американцы не дозволили продавать болѣе 1/2 фунта не душу. Пришлось разрѣшить выпускъ армейскихъ денегъ (такъ наз. «родзянокъ») исключительно подъ генеральскіе погоны, какъ острили въ то время въ Ревелѣ, сначала на 5, а потомъ на 30 милл. рублей. Кромѣ того, «Политическое Совѣщаніе постановило приступить къ печатанію въ Стокгольмѣ кредитныхъ билетовъ полевого казначейства, съ гарантіей оплаты по взятіи Петрограда на одинъ милліардъ двѣсти милліоновъ рублей»[57].

Куда же должна была пойти эта прорва денегъ?

Исключительно на нужды арміи — былъ отвѣтъ полк. Полякова. «Сейчасъ въ арміи, — говорилъ онъ, — числится 51.240 человѣкъ. Хорошо обуты и снабжены только небольшая часть. Англичане давно обѣщаютъ снабженіе, но до сихъ поръ ничего нѣтъ. Если снабженіе обѣщаютъ и оно придетъ, то только на 10.000 человѣкъ; для остальныхъ надо купить, а для этого нужно 45 милліоновъ рублей единовременно… Большой доходной статьей можетъ быть ленъ, но, во первыхъ, онъ имѣется въ большомъ количествѣ, около 4 милліоновъ пудовъ, въ сосѣднихъ, еще незанятыхъ нами уѣздахъ, во вторыхъ, за него надо давать крестьянамъ товаръ, котораго у насъ совсѣмъ нѣтъ. Единственный выходъ печатный станокъ. Разрѣшенныхъ 5 ¹/₂ мелкихъ казначейскихъ свидѣтельствъ хватитъ лишь на очень короткое время, нужно усилить печатаніе. Дисциплина въ отрядахъ не блестяща — это не современная армія, а ландскнехты. Задержка уплаты имъ жалованья опасна: они склонны обирать мѣстное населеніе. Во многихъ мелкихъ единицахъ есть двухнедѣльные запасы муки, которые они скрываютъ, везя за собой, закапывая въ землю. Чтобы увеличить паекъ, части не ведутъ вѣдомости убитыхъ и убѣжавшихъ — вообще вся канцелярская часть въ скверномъ состояніи. Почти весь отрядъ въ ужасномъ состояніи — безъ сапогъ, въ рваной одеждѣ, безъ бѣлья. Трудности съ поставщиками тоже очень велики. Одинъ изъ нихъ попался на крупную сумму; документы, относящіеся къ этому дѣлу, прислали ко мнѣ. Подрядчикъ явился съ револьверомъ въ рукахъ и угрожалъ, что пристрѣлитъ, если буду вмѣшиваться въ это дѣло. Все, что я позволилъ себѣ, это не выдать документы, которые спряталъ у знакомыхъ для безопасности»[58]. Такой арміи, фиктивной, раздутой въ 5–6 разъ противъ дѣйствительности, такихъ настроеній, какъ рисовалъ г. Поляковъ, конечно, страшно было задерживать жалованье. Но даже и при томъ дутомъ числѣ солдатъ, о которомъ формально доносили полк. Полякову, требуемая сумма денегъ была несоразмѣрно велика. Рядовой офицеръ получалъ не болѣе 1 ¹/₂—2 тыс. рублей жалованья въ мѣсяцъ, а недостававшихъ предметовъ обмундированія на «родзянки» тоже нельзя было купить, потому что въ занятой полосѣ населеніе само было полураздѣто и не могло дать ни сапогъ, ни шинелей; внѣ же этой полосы «родзянки» не имѣли ровно никакой цѣны и не считались за деньги. Такимъ образомъ, жажда, съ позволенія сказать, даже къ такому денежному хламу, какъ «родзянки», исключительно питалась нравами распухшаго до-нельзя тыла и надеждой всякаго рода піявокъ, кружившихся вокругъ арміи, выкачать у населенія на эти деньги послѣдніе остатки добра. Вотъ они-то, надѣвъ всевозможнаго вида погоны и кокарды, окопавшись прочно въ глубокомъ тылу, и нажимали на полк. Полякова, раздувая всяческія «смѣты», «табели» и «вѣдомости». Расчетъ не совсѣмъ удался: «родзянки» шли туго въ населеніи, доминирующей оборотной валютой попрежнему оставались керенки [59].

Въ поискахъ денегъ пробовали оживить товарообмѣнъ занятой полосы съ «заграницей», т. е. главнымъ образомъ съ Эстоніей, надѣясь такимъ путемъ имѣть солидный доходъ отъ пограничныхъ таможенъ и отъ монополизированія права вывоза какого-нибудь отдѣльнаго продукта. Но крупныхъ статей для вывоза, чтобы пріобрѣсти, напримѣръ, англійскую валюту, почти не было, а для мелкой и средней торговли помѣхой служили тѣ же керенки. Продавъ товаръ за эти деньги въ русской полосѣ, купецъ лишался возможности купить на керенки новый товаръ для продажи внѣ этой полосы. Ясно, что если товары и привозились сюда, купцы требовали въ обмѣнъ думскія и царскія, которыхъ у населенія сохранилось очень мало. Въ связи съ создавшимся положеніемъ происходило нѣсколько весьма разнообразныхъ совѣщаній въ Ревелѣ, Псковѣ и Ямбургѣ по вопросамъ валютному и товарообмѣна. Предлагалось аннулировать керенки, но противъ этого рѣшительно возражали псковская гор. дума и ямбургское земство[60]. Въ результатѣ ни къ какому окончательному рѣшенію не пришли; рѣшивъ поднять вопросъ о керенкахъ, когда будутъ свои болѣе или менѣе прочныя деньги. Товарообмѣнъ поручено было наладить вновь образованному при начальникѣ снабженія арміи торговому отдѣлу.