Естественно, что послѣ такихъ пріемовъ ингерманландцы окончательно возненавидѣли русское командованіе. Сепаратистскія стремленія еще болѣе обострились, и вся исторія закончилась насильственнымъ разоруженіемъ отряда. «Ингерманландскій вопросъ, — замѣчаетъ Родзянко, — разрѣшился весьма просто: посланная полковникомъ Бибиковымъ рота разоружила тыловыя ингерманландскія части; узнавъ объ этомъ, офицеры отряда сѣли на лодку и куда-то исчезли, а солдаты частью разбѣжались, а частью были сведены въ ингерманландскій батальонъ, приданный къ одному изъ полковъ второй дивизіи» (стр. 62). Нужно ли еще что нибудь прибавлять къ этой «простотѣ» разрѣшенія національныхъ запросовъ русскихъ меньшинствъ?.. Развѣ только то, что солдатское рѣшеніе вопроса продѣлывали на глазахъ другой стремящейся къ политическому самоопредѣленію національности — эстонцевъ, для которыхъ расправа съ ижорцами служила лишнимъ и вящимъ напоминаніемъ, чего можно ожидать отъ русскаго бѣлаго командованія, когда оно войдетъ въ силу.
«Сегодня ты, а завтра — я» — грохотъ русско-нѣмецкихъ пушекъ съ другого бока Эстоніи служилъ для такихъ пессимистическихъ размышленій удивительно подходящимъ аккомпаниментомъ, чтобы у эстонцевъ не осталось и тѣни сомнѣній относительно подлинныхъ намѣреній русскихъ командныхъ круговъ.
Ну а какъ же, спроситъ читатель, насчетъ «ингерманландской республики?» Не является ли это требованіе само по себѣ дѣйствительно нелѣпымъ?
Отвѣчать на этотъ вопросъ не приходится: ижорцы такого требованія, повидимому, вовсе не выдвигали. Есть кое-какія основанія думать, что подобное освѣщеніе значительно болѣе скромныхъ желаній ижорцевъ являлось плодомъ фантазіи чернаго Бибикова, смѣшавшаго въ одну кучу различныя требованія ненавистной ему «политики».
Во времена существованія сѣверо-западнаго правительства съ опредѣленной опубликованной демократической программой, которая, конечно, больше, чѣмъ штабъ Родзянки, могла поощрить ижорцевъ въ ихъ политическихъ домогательствахъ, ни о какой «республикѣ» они не заикались. Максимумъ, о чемъ просили ижорцы въ поданномъ правительству письменномъ привѣтствіи, — это объ осуществленіи ихъ «національно-культурной автономіи».
И тѣмъ не менѣе я отнюдь не берусь оспаривать утвержденія ген. Родзянки, что ингерманландскій отрядъ держался вызывающе къ русскому главному командованію. Это вытекало изъ безтактнаго поведенія самого командованія. При извѣстной терпимости, не оскорбляя національнаго самолюбія возставшей противъ большевиковъ народности, вполнѣ возможно было уладить возникшія недоразумѣнія мирнымъ путемъ и не только уладить, но и пріобрѣсти еще себѣ сердечныхъ и. энергичныхъ помощниковъ въ гражданской войнѣ. Личность интеллигентнаго, образованнаго Тюнни была въ томъ вѣрной порукой. Но ни Родзянко, ни Бибиковъ для такой политики рѣшительно не годились: смысла гражданской войны они совсѣмъ не понимали, а политически принадлежали къ людямъ старой Россіи. Самостоятельность той же Эстоніи ген. Родзянко признавалъ не потому, чтобы это вытекало изъ его убѣжденій, а въ силу фактическаго положенія вещей, изъ невозможности противопоставить силѣ силу. Другое дѣло ижорцы: русская армія была сильнѣе ихъ и съ ними не стали церемониться.
Во время препирательствъ съ ижорцами, Красная Горка дѣйствительно возстала и гарнизонъ ея перешелъ на нашу сторону. Одно время и Кронштадтъ подумывалъ о передачѣ крѣпости бѣлымъ, — по крайней мѣрѣ послѣ бомбардировки его съ возставшей Красной Горки. Три форта его выкинули уже бѣлые флаги, но стоявшій въ Финскомъ заливѣ англійскій флотъ не произвелъ ожидавшагося отъ него маневра, и счастье снова повернулось спиной къ бѣлымъ. Покажись англійскій флотъ во время обстрѣла съ Красной Горки лишь на виду у Кронштадта, внутреннее противодѣйствіе оставшихся въ крѣпости большевиковъ, по мнѣнію нашихъ военныхъ, было бы окончательно сломлено.
Событія подъ Красной Горкой оказались кульминаціоннымъ пунктомъ весенняго движенія бѣлыхъ на Ямбургскомъ фронтѣ. «Послѣ же обратнаго занятія большевиками Красной Горки и вынужденнаго разоруженія ингерманландскаго отряда, — нельзя было болѣе думать вновь переходить въ наступленіе на этомъ фронтѣ» — сознается Родзянко въ своей книгѣ (стр. 65).
Несмотря на переходъ къ бѣлой арміи двухъ большевистскихъ полковъ и гарнизона Красной Горки, наши части устали и поистрепались отъ непосильныхъ боевъ. Ощущалась также сильная убыль въ командномъ составѣ. Сидѣвшій въ Гельсингфорсѣ генералъ Юденичъ почему-то туго выпускалъ отъ себя скопившихся въ Финляндіи русскихъ офицеровъ. Все говорило, что дальше двигаться впередъ нѣтъ силъ, нужна передышка, необходимо хотя бы удержать то, что уже завоевано. «Сѣверный корпусъ», какъ расшатанный корабль, сталъ скрипѣть по всѣмъ швамъ.
О нравственномъ состояніи арміи въ періодъ перваго наступленія на Петроградъ нач. 2-й дивизіи ген. Ярославцевъ разсказывалъ мнѣ впослѣдствіи такъ.
«Въ чисто военномъ отношеніи Родзянко поражалъ всѣхъ своей неутомимостью и энергіей. Но въ разгаръ майской операціи технически положеніе создалось очень трудное для руководителя арміи, и одной энергіи было недостаточно. Сильно измѣнился духъ и характеръ основной солдатской массы. Вначалѣ большинство солдатъ были настоящіе добровольцы, отдающіе себѣ отчетъ, зачѣмъ, во имя чего идутъ. Много гимназистовъ, реалистовъ, студентовъ и т. п. Грабежей не было. Тылъ былъ ничтожный. Штабъ корпуса съ интендантствомъ и другими учрежденіями не превышалъ 400 человѣкъ при 5.500 чел. всего состава корпуса. Вся эта картина быстро мѣняется съ открытіемъ майскихъ наступательныхъ операцій. Удачное наступленіе, вѣрнѣе — налетъ, и части сильно пухнутъ, принимая въ себя красноармейцевъ. Безпрерывные бои и маневры не даютъ возможности сплотить части, производить обученіе, разобраться въ поступающемъ людскомъ матеріалѣ. Въ результатѣ начинается распущенность, грабежи, неисполненіе боевыхъ приказовъ и т. п. Въ тылу, правда, появляются офицеры и чиновники изъ Финляндіи, Англіи и другихъ странъ, но видя увеличеніе арміи и необходимость увеличивать штабы и хозяйственныя учрежденія, стараются устраиваться въ тылу на хорошихъ должностяхъ, и всѣми силами упираются при попыткѣ отправить ихъ на фронтъ. Отчасти этому способствуетъ начальникъ тыла ген. Крузенштіернъ, который охотно забираетъ къ себѣ всѣхъ являющихся офицеровъ и чиновниковъ. На фронтѣ большія потери, остро чувствуется недостатокъ опытныхъ офицеровъ, а взять ихъ негдѣ. Начинается вражда съ тыломъ.
Случайно устроившіеся въ тылу работать не умѣютъ и не хотятъ, и отдѣлъ снабженія не оправдываетъ своего названія. Тылъ жалуется на фронтъ, а фронтъ на тылъ.
Генералъ Родзянко, побуждаемый строевыми начальниками, особенно графомъ Паленомъ, борется съ этимъ зломъ, но неумѣло, безсистемно и не хочетъ ссориться съ ген. Крузенштіерномъ. На административныхъ должностяхъ появляются такіе типы, какъ Хомутовъ и Бибиковъ — другъ Родзянки. До строевыхъ начальниковъ доходятъ слухи о безобразіяхъ въ Ямбургѣ, Новопятницкомъ и другихъ мѣстахъ.[48] Были случаи, когда я отправлялъ въ тылъ непригодныхъ мнѣ завѣдомо нечестныхъ людей, а Бибиковъ назначалъ ихъ комендантами въ села. У крестьянъ отнимали коровъ, лошадей, имущество. Все это докладывалось нами ген. Родзянко, онъ возмущался, но вскорѣ забывалъ, убаюкиваемый докладами Бибикова и Хомутова.
Не видя общаго руководства по веденію ставшихъ сложными стратегическихъ дѣйствій, мы сами выработали систему совѣщаній начальствующихъ лицъ по важнымъ вопросамъ. Съѣзжались по мѣрѣ возможности. Приходилось много ругаться съ начальникомъ 3 стр. дивизіи, генераломъ Вѣтренко, который преслѣдовалъ лишь свои цѣли и подводилъ сосѣдей, отступая иногда безъ всякаго предупрежденія.
Въ виду увеличенія состава арміи и раіона дѣйствій, пришлось сформировать нѣсколько новыхъ частей и штабовъ. Ген. Родзянко это и сталъ
дѣлать, но пересолилъ и создалъ много лишнихъ частей, чтобы упрочить свое положеніе И удовлетворить многихъ жаждущихъ высшихъ должностей, особенно своихъ друзей и конкуррентовъ на власть. Были созданы лишнія инстанціи — корпуса. Вмѣсто пяти пѣхотныхъ дивизій и одной бригады, принимая во вниманіе ихъ численность, можно было имѣть всего три дивизіи, и вмѣсто восьми штабовъ — три. Совершенно ненужны были отдѣльныя управленія Тыла арміи, инженерныхъ частей, желѣзнодорожныхъ. Морской отдѣлъ, при отсутствіи флота, былъ слишкомъ великъ. Многіе «умные» офицеры, поднажившись въ строевыхъ частяхъ, рѣшали, что для нихъ довольно и уходили подъ разными предлогами въ тылъ, устраиваясь тамъ свободно, по своему желанію. На протесты ихъ строевыхъ начальниковъ вниманія не обращалось».
