Въ Ямбургѣ Родзянко полный хозяинъ. Комендантомъ города онъ назначаетъ полк. Бибикова, отчаяннаго реакціонера, достойнаго сподвижника Хомутова. Къ населенію отношеніе чисто «отеческое». По разскамъ В. Д. Кузьмина-Караваева, Родзянко, взявъ Ямбургъ, согналъ на площадь жителей города, обложилъ ихъ непечатными словами и закончилъ рѣчь такъ: «А теперь ступайте въ баню, а завтра утромъ въ церковь»[43].
Населеніе тѣмъ не менѣе всюду встрѣчаетъ бѣлыя войска съ большимъ подъемомъ и энтузіазмомъ. Сплошь и рядомъ крестьяне отказываются отъ вознагражденія за прокормъ солдатъ, молодежь охотно идетъ въ добровольцы. Но отрава этого, почти дѣтскаго порыва народа, ползетъ по пятамъ за наступающей арміей. Балаховичъ и Бибиковъ начинаютъ уже вѣшать и пороть. Въ обозѣ арміи съ одной стороны обозначаются будущіе маленькіе Побѣдоносцевы, съ другой — лихая стая червонныхъ валетовъ съ девизомъ «хоть день, да мой». Вообще тучи собираются со всѣхъ сторонъ: гдѣ не успѣваютъ напакостить свои, на помощь спѣшатъ разбѣжавшіеся раньше нѣмецкіе реакціонеры, въ видѣ разныхъ сенаторовъ, бароновъ, графовъ, князей свѣтлѣйшихъ и не-свѣтлѣйшихъ. Большевизмъ слѣва пытаются замѣнить большевизмомъ справа.
Узнавъ о первыхъ успѣхахъ бѣлой арміи въ раіонѣ чисто русскихъ губерній, русско-нѣмецкіе реакціонеры, засѣвшіе въ Латвіи около Либавы, быстро пошли въ наступленіе на Ригу, свергли латышское временное правительство, а затѣмъ двинулись въ тылы эстонской арміи на Венденъ. Войска такъ называемаго «правительства пастора Недры», водворившагося на время въ Ригѣ, состояли изъ застрявшей въ Латвіи нѣмецкой латышской дивизіи, балтійскаго ландесвера и русскаго отряда подъ командой свѣтлѣйшаго князя Ливена. Ревель ждала участь Риги — это было ясно, какъ бѣлый день.
Зналъ или не зналъ генералъ Родзянко о планахъ этихъ господъ и состоялъ ли онъ съ ними въ связи, утверждать ни то, ни другое не берусь, но, въ интересахъ бѣлаго дѣла, его нравственной обязанностью, казалось бы, являлось всемѣрно протестовать противъ дезорганизаторскихъ затѣй людей, укрывшихся за спиной безвѣстнаго, подставного пастора.
А между тѣмъ ген. Родзянко молчалъ и лишь «сильно боялся, чтобы между ними (эстонцами и нѣмцами) не вышло столкновенія». Не потому ли что въ его штабѣ давно уже работала тайная черная рука, ловко, какъ на шахматной доскѣ, ставившая своихъ людей на всѣхъ нужных и важныхъ пунктахъ? Да и кто повѣритъ той наивности, съ которой Родзянко пытается представить въ иномъ свѣтѣ всю исторію прилета къ нему офицеровъ связи изъ арміи «пастора Недры»? А разсказъ дѣйствительно полонъ всякихъ «случайныхъ совпаденій» и «странностей».
«Возвращаясь однажды въ Нарву съ очередной поѣздки на фронтъ, я узналъ, что въ Нарву прилетѣлъ на аэропланѣ вмѣстѣ съ нѣмецкимъ лейтенантомъ сенаторъ Нейдгардтъ изъ Риги. Эстонскія власти приказали его арестовать, при чемъ по недоразумѣнію арестовали и одинъ изъ моихъ автомобилей, на которомъ совершенно случайно проѣзжалъ недалеко отъ мѣста спуска аэроплана завѣдующій автомобилями корнетъ Вальтеръ… Отвѣчая на вопросы присутствующихъ при спускѣ, сенаторъ Нейдгардтъ разсказалъ, что на слѣдующій день должны были прилетѣть еще два аэроплана… На слѣдующій день дѣйствительно прилетѣли два другихъ аэроплана съ нѣмецкими знаками и спустились у станціи Салы. Я какъ разъ въ то время ѣхалъ въ Ямбургъ и встрѣтилъ по дорогѣ нѣмецкихъ авіаторовъ съ ихъ спутниками сильно избитыхъ арестовавшими ихъ эстонцами… Я вернулся въ штабъ первой эстонской дивизіи и категорически заявилъ, что я совершенно, не знаю, что это за аэропланы и для чего они прилетѣли, но требую, чтобы на русской территоріи эстонцы не позволяли себѣ кого бы то ни было задерживать безъ разрѣшенія русскихъ военныхъ властей» [44]. Позже, — разсказываетъ ген. Родзянко, — онъ спрашивалъ князя Ливена, зачѣмъ прилетали эти аэропланы и тотъ объяснилъ ему, что онъ самъ будто бы ровно ничего не зналъ объ этой затѣѣ и считаетъ ее провокаціей со стороны нѣмцевъ, «которая имъ вполнѣ удалась». А зачѣмъ было пускаться на провоцированіе войны съ эстонцами, когда войска «Недры»[45] (и въ томъ числѣ отрядъ князя Ливена?) уже двинулись на Эстонію и эстонцы уже поспѣшили къ нимъ на боевую встрѣчу — ни кн. Ливенъ, ни ген. Родзянко не разрѣшаютъ этихъ бьющихъ въ глаза несуразностей. Да и какъ связать концы съ концами, когда вмѣстѣ съ нѣмецкимъ лейтенантомъ, посланнымъ для «провокаціи», прилетѣлъ русскій сенаторъ Нейдгардтъ, — очевидно для окончательной обработки черно-нѣмецкаго штаба ген. Родзянки.
Вполнѣ естественно, что послѣ такой аэропланной экскурсіи отношенія съ эстонцами «сильно испортились». «Эстонскія газеты подняли шумиху, а лозунги, выдвинутые ген. Деникинымъ и для эстонцевъ явно непріемлемые, какъ «великая, единая, недѣлимая Россія», еще болѣе усилили ихъ недовольство, и отношенія наши еще больше ухудшились… Вскорѣ послѣ прилета аэроплановъ, эстонцы прекратили выдачу намъ денегъ и продовольствія[46].»
Такъ собственными руками, въ лучшемъ случаѣ по слѣпотѣ, въ худшемъ — сознательно, портились отношенія съ эстонцами, безъ участія и помощи которыхъ, имѣя тылы на ихъ территоріи, сколько нибудь успѣшное движеніе впередъ вообще было немыслимо.
За одной ошибкой въ естественной внутренней связи тянулась другая.
Изнывавшіе подъ игомъ большевикомъ родственные эстонцамъ, ижорцы, населяющіе побережье Петербургской губерніи (прежнюю Ингерманландію), вначалѣ приняли самое дѣятельное участіе въ бѣлой освободительной войнѣ. Сформированный ими на свой рискъ и страхъ отрядъ, дѣйствовавшій позднѣе подъ командой финскаго офицера Тополяйнена, проявилъ большую стойкость и успѣхи въ борьбѣ съ большевиками, обезпечивая въ то же время арміи ген. Родзянко ея лѣвый флангъ. Но такъ продолжалось весьма недолго. Вскорѣ отъ коменданта Ямбурга, гвардіи полковника Бибикова полетѣли донесенія ген. Родзянко, что ингерманландцы (или ижорцы) носятся съ идеей какой-то «ингерманландской республики» и на этой почвѣ перестали признавать комендантовъ Бибикова, назначенныхъ имъ для Сойкинской волости, раіона разселенія ижорцевъ. Возникли тренія, въ которыхъ ген. Родзянко очень винилъ, между прочимъ, эстонцевъ, поддерживавшихъ, по его словамъ, домогательства ингерманландцевъ о «республикѣ».
Мечтали ли ижорцы (маленькая смѣшанная народность полуфинскаго происхожденія) о собственной республикѣ? Сомнительно. Но что грубая солдатская нетерпимость, проявленная компаніей ген. Родзянко, испугала и враждебно насторожила ижорцевъ по отношенію къ русскому командованію — несомнѣнно; для такого эффекта не нужно было ничьей агитаціи, обстоятельства говорили сами за себя.
Главнымъ ядромъ ингерманландскаго отряда были мѣстные жители-ижорцы, а въ качествѣ командующаго кадра — пришлые офицеры финскаго происхожденія. Часть изъ нихъ явилась изъ Финляндіи, часть изъ Эстоніи, вмѣстѣ съ прибытіемъ эстонскаго дессанта капитана Питки. Дессантъ послалъ генералъ Лайдонеръ, чтобы комбинированными дѣйствіями эстонскихъ и русскихъ силъ обезпечить прочность лѣваго фланга наступающей на большевиковъ арміи и парализовать дѣйствія расположенной на Финскомъ побережьи крѣпости Красная Горка. Носились слухи, что гарнизонъ Красной Горки склоненъ перейти на сторону бѣлыхъ и что дессантная операція ускоритъ этотъ переходъ. Капитанъ Питка былъ подчиненъ общему для обѣихъ (русской и эстонской) армій главнокомандующему Лайдонеру, а капитанъ Тополяйненъ, командующій образовавшимся ингерманландскимъ отрядомъ, считалъ себя непосредственно подчиненнымъ капитану Питкѣ.
Общеніе бѣлыхъ съ возставшими противъ большевиковъ ижорцами началось, такъ сказать, съ пресѣкательныхъ мѣръ. Въ результатѣ донесеній Бибикова прежде всего позакрывали учрежденныя ижорцами ихъ національныя школы, а затѣмъ явившійся на мѣсто ген. Родзянко прочелъ представителямъ отряда строгую нотацію о недопустимости какой-либо сепаратистской пропаганды, грозя при неисполненіи его приказаній репрессіями. Ген. Родзянко разсуждалъ просто: «никакого ингерманландскаго населенія вообще не существуетъ» и стало быть нѣтъ причинъ какому-то національному обособленію. Сомнѣвающимся онъ рекомендовалъ обратиться за разъясненіями къ… Антантѣ. Ижорцы смолчали и подчинились, но не надолго. При ближайшемъ новомъ столкновеніи взаимныя отношенія еще больше ухудшились, и капитанъ Тополяйненъ обнаружилъ признаки неповиновенія ген. Родзянко, ссылаясь на свою якобы непосредственную подчиненность капитану Питкѣ. Эстонцы не только не подстрекали къ этому капитана Тополяйнена, а, наоборотъ, приняли мѣры, чтобы какъ нибудь уладить нежелательную въ боевой обстановкѣ размолвку. Ѣздившій для улаженія возникшихъ, треній эстонскій полковникъ Унтъ опредѣленно подтвердилъ ген. Родзянкѣ, что ингерманландскій отрядъ въ оперативномъ отношеніи подчиняется не капитану Питкѣ, а ему — генералу Родзянкѣ[47]. Въ результатѣ между Родзянкой и Тополяйненомъ произошло бурное объясненіе. «Вспыливъ», Родзянко «выгналъ его вонъ изъ квартиры». Еще грубѣе генералъ поступилъ по отношенію къ другому уже штатскому представителю ижорцевъ, магистру петербургскаго университета г. Тюнни. Человѣкъ корректный и болѣе выдержанный, чѣмъ Тополяйненъ, Тюнни хотѣлъ миролюбиво разобраться во всѣхъ недоразумѣніяхъ, возникшихъ между Родзянкой и ингерманландскимъ отрядомъ, но не успѣлъ онъ и рта раскрыть, какъ Родзянко рѣзко крикнулъ ему: «Я Васъ повѣшу»…
