— Один до Колодезного!
Потом эта рука с билетом проплыла над нашими головами. Женщина раздвинула сомкнувшихся было вокруг нее людей и вынесла себя из толпы. Под нажимом сзади я очутился на ее месте, у самой кассы. Очередь галдела вслед женщине. Уже выбравшись из очереди, я слышал, как ее запоздало ругали:
— Во дизель!
— Молоде-ожь пошла! Такая из горла вырвет!..
— Уже вырвала. Вишь, разъелась!..
Женщина как ни в чем не бывало пересекла кассовый зал, остановилась у выхода на перрон и, поднося билет близко к глазам и закинув голову, рассматривала на свет компостер. Близорукая, отметил я машинально и подумал: где-то я видел ее.
Я тоже взглянул на билет — в какой садиться вагон. Поднял глаза. Женщины на перроне не было. Она затерялась в вокзальной суете. Я спустился в тоннель и вышел на третью платформу.
Вскоре подкатил поезд. Одиннадцатый вагон, в который я должен был садиться, оказался недалеко от меня. Когда я подошел к вагону, вдоль него уже выстроилась цепочка отъезжающих. Они ожидали, пока выйдут пассажиры, приехавшие в Воронеж. Каково было мое удивление, когда я в стороне снова увидел ту женщину. Она стояла в тени у вагона, обмахивала себя помятым носовым платком и одергивала прилипающее к влажному телу платье с непонятными цветами по подолу. У ног ее, полных и высоко обнаженных, были авоськи, набитые всевозможными свертками. Короткая стрижка делала ее голову маленькой в сравнении с крупной фигурой.
В женщине еще видна была недавняя девичья красота, но она уже уступала ранней полноте и какому-то, как мне показалось, безразличию к себе.
Я подошел ближе. Она беспокойно повернулась ко мне и, прищурившись, остановила свой взгляд.
И я вспомнил!.. Вспомнил зиму пятидесятого года, студенческие каникулы. Сколько же прошло с тех пор? Сейчас шестьдесят пятый… Боже, пятнадцать лет!
Будучи студентом Литературного института, ехал я домой на первые зимние каникулы. В вагоне, через купе от меня, ехала красивая девушка. Тоже студентка — из пушно-мехового. Высокая. Тонкая. С длинной косой. С мохнатыми близорукими глазами. Конечно же всю дорогу я был возле нее. Мы не спали всю ночь. Без умолку говорили. Я рассказывал ей об институте, читал бездну стихов, пел песни. Она все слушала меня, просила рассказывать еще и еще. Я ловил каждое ее движение. Я был в восторге от нее. Я ошалел от темных ее, мохнатых глаз, от ее пушистой длинной косы. Звали студентку Алисой.
Она ехала в Острогожск, там жили отец и мать. В Лисках — теперь эта станция называется Георгиу-Деж — ей предстояла пересадка. Наш поезд стоял долго, с полчаса. Я помог ей донести чемодан до рабочего поезда на Острогожск, — он стоял за вокзалом. Посадил в вагон. Алиса дала мне свой домашний адрес, и мы простились.
Возвращаясь с каникул, я неожиданно для самого себя в поезде написал стихотворение. Вспомнилось, как мы ехали вместе из Москвы; лишь намеком говорил о своих чувствах.
Сегодня вновь проехал Лиски
В пути обратном, до Москвы.
Со мною — никого из близких,
И, может, потому, что вы —
Далеко также, — неизвестно,
Но на меня напала грусть,
И я один в вагоне тесном
Пою студенческие песни,
Стихи читаю наизусть…
Помнит ли она меня? Узнала ли?
Я подождал, пока Алиса поднялась в вагон, и вошел за ней. Алиса присела на первое же свободное место, поближе к выходу, авоськи пристроила за спиной и все обмахивала себя платком.
Я сел напротив. Поставил портфель на колени и в упор посмотрел на нее. Да, она очень изменилась. Кажется, только глаза оставались прежними. Но в них было то, чего не было в ту далекую встречу, что трудно было определить и теперь.
— Простите, — сказал я. — Вы меня не узнаете?
Алиса прижмурилась, как бы закрываясь.
— Еще… в вокзале узнала, — ответила она, споткнувшись на слове «вокзале», и покраснела. — Но я так спешила… Думала, стоит уж поезд…
— А я узнал вас у вагона. Далеко едете?
— До Колодезного. К матери. Я в отпуске.
— А ведь родители жили в Острогожске.
— Давно переехали, — устало сказала она. — Отца перевели работать туда. А где вы? Чем занимаетесь?
Я бегло поведал о работе в газете после института, в издательстве. Сказал, что часто вспоминал нашу встречу, что мне хотелось увидеться и после каникул, в Москве. Это было нетрудно сделать — стоило только пойти в ее институт. Но меня что-то останавливало. Я так и не собрался. А на улицах, в магазинах, в театрах — во многих девушках чудилась она, — то лицом они походили на нее, то походкой, то чья-то коса напоминала ее косу.
— После каникул я посылал вам стихи. На домашний адрес.
— Да, спасибо. Мама мне переслала.
— Я могу подарить вам книжку. Недавно вышла. Там они…
Я раскрыл портфель, достал сборник, авторучку, чтобы сделать надпись.
— Не надо ничего писать, — торопливо сказала она. — У меня… такой муж… И свекруха завидит…
Я отдал сборник. Она полистала его, нашла те стихи. Прочитала, шевеля губами. Потом долго смотрела в окно.
Я попросил Алису рассказать о себе.
— Нечего говорить, — ответила она, вздыхая. — Живу с одним… — она так и не сказала, с кем или с каким. — Прижили мальчишку, во второй класс ходит. Работаю секретарь-машинисткой у одного исполкомовского начальника отдела. В Краснодаре. Вот и все.
— Значит, у вас что-то не задалось в жизни? — спросил я.
— Да, живу, как в сказке. Знаете, есть такой анекдот? Муж — Иван-дурак, свекровь — баба-яга, свекор — Кащей Бессмертный…
— Понятно, — прервал я ее. — Там есть еще Елена Прекрасная и Иван-царевич.
Алиса помолчала, листая книжку.
О чем она думала? О той далекой прекрасной ночи в пути? Или о том, что надо бы встретиться тогда еще? И — кто знает? — может быть, у нее по-другому сложилась бы жизнь? И у меня тоже?
Во мне шевельнулось чувство вины и перед Алисой, и перед собой, и перед неведомым для меня ее мужем, который, наверное, тоже несчастлив, и перед незнакомыми мне их родителями, которые переживают неудачи своих детей… Может быть, и правда, у всех нас могло все сложиться по-иному, и все зависело от нашей встречи в Москве…
— В Краснодар не ездите? — спросила она. — Увиделись бы. Я скажу, как меня найти.
Алиса продиктовала адрес и какую-то странную фамилию.
— Это фамилия подруги, — тут же пояснила она. — Сразу же звякнет…
— А почему вы работаете не по своей специальности?
— А что она дает? — ответила Алиса вопросом.
Мы снова помолчали.
— Какая у вас семья? — спросила она.
— Я пока один.
— Оди-ин? — удивилась Алиса. — Что так?
— Да вот так… Один. Еду навестить стариков.
— Вот и я к своим. Кой-чего везу из Воронежа, — она оживилась, будто обрадовалась, что разговор перешел на иной путь. — Расскажу маме о нашей встрече. Опять в поезде…
В Колодезном я помог ей выйти.
— Слишком быстро доехала… — с грустью сказала Алиса.
Поезд трогался, едва остановившись. Я шагнул к Алисе, поцеловал ее в глаза и ощутил соль на губах.
Вскочив на ступеньки, оглянулся. Она стояла недвижно, опустив руки с авоськами.
— Загорюнилась девка-то, — сказала проводница, закрывая дверь тамбура. — Точно потеряла что-то.
Я не ответил. Не хотелось говорить.
Не рассказал я о встрече и дома, хотя мама, как всегда, не удержалась от разговора о женитьбе. Я подумал, как дорожный анекдот о сказочной жизни мог коснуться и меня, и моих стариков, какими бы стали эти мои редкие неожиданные приезды к ним, и промолчал.
А спустя несколько лет, уже работая в Москве, попал я в Краснодар. И не знаю, как получилось, то ли командировочные дела закружили, то ли еще что, но я вспомнил об Алисе, об адресе, который она мне давала, только по возвращении домой. И вспомнив, увидел ее — ту, далекую, еще ничего не потерявшую от молодости.
