Машинка затихает. Слышно, как Влад встает с табурета и направляется ко мне.
— Ха, чувак, ты ходил без шапки?
Это он увидел мои волосы, побывавшие в стихийном бедствии.
Он стряхивает остатки волос в раковину.
— Ну, что сказал доктор?
Я открываю рот, но не издаю ни звука. Ведь эта новость убьет их. И поставит крест на выступлениях. Я так не могу.
— Эм, молчишь?
Он включает горячую воду, омывает лицо.
Он не знает, что мой доктор — онколог.
Снова пытаюсь что-то сказать. В горле пересыхает, сердце бьется медленнее. Смотрю на его красивое улыбающееся лицо. Замираю, пытаюсь уловить левым ухом, где сейчас Аня. Она еще в зале. Ее смешные уши смогут получить информацию из моих уст. На языке вкус пирога. Напряжение во всем теле.
Моя жизнь сегодня изменилась.
Я — тот, кто никогда не будет прежним.
Я — сломленный новостью о раке.
Наверное, поэтому сижу в боксерах и футболке «ROCK AND ROLL». Наверное, из-за этого я начал думать о прошлом и переосмысливать жизнь.
— Надеюсь, ничего серьезного? У нас в воскресенье первый концерт, ты должен быть в форме.
Стоит ли ломать их дух накануне первого концерта в туре?
Выдыхаю.
— Конечно, ничего страшного. Врач сказал, мои проблемы из-за стресса, и все, что сейчас нужно — хорошенько отдохнуть.
Я — ходячий мертвец.
Глава 2. Я уйду — они забудут
Кристи Стоун направляется к барабанам. Сегодня наша ударница и вокалистка опять в странном наряде: джинсовый лифчик с распущенными толстыми нитками до пупка и цыганской пестрой юбке. С длинными красными волосами она чем-то похожа на Джен Леджер. Жаль, она не Джен. Та ударница из группы Skillet очень милая, добрая… В общем, настоящий ангел. Наша Кристи, она же Евгения, не такая. Адское создание. Вредная, стервозная двадцатитрехлетняя дама с характером.
Пятое ноября, воскресенье. 18:57. Один из лучших нижегородских клубов. Наш выход ждут с минуты на минуту примерно две тысячи человек.
За прошедшие четыре дня я был сам не свой. Держать шокирующую информацию при себе очень нелегко. И начал принимать обезболивающие. Раньше чувствовал себя лучше, так как не знал о недуге и гнал плохие мысли прочь. Но теперь, когда рак постучался в мою поджелудочную со словами «Здрасьте, а я тут давно живу», здоровье резко стало ухудшаться.
Настя, она же Кейт Остин, она же моя бывшая девушка, подходит ближе. Этим вечером она как никогда привлекательна. Черно-красное готическое платье, высокие каблуки, коса волос темнее ночи, черные тени, идеальные сочно-красные губы. Богиня Смерти. Великолепна.
Еще ближе. Целует в левую щеку.
— Удачи нам.
Кажется, ее шаги услышала публика. Сегодня она зажжет.
— Эй, у тебя помада на щеке.
Эндрю хлопает по плечу. Он выше моих ста восьмидесяти сантиметров, и я опять чувствую зависть. Перед концертом он взъерошил каштановые волосы. Надел кожаные джинсы и…
— Что это? Кожаная футболка?
Так с ходу не разберешь.
— Да. Полмесяца назад купил, для тура берег. Круто, правда?
Эндрю идет на сцену. Сегодня он хочет быть плохим парнем.
Аня, крепко держа гитару, проходит мимо. Как бы ни было жарко и душно, на рок-концертах она почти всегда в одних и тех же кедах, джинсах и коричневом шерстяном свитере.
— Тебе идет поцелуй на щеке.
Влад, как обычно, одет по настроению. Черные сильно зауженные брюки и толстовка с сумасшедшим принтом из синих и зеленых объемных геометрических фигур.
Он целует меня в правую щеку. Задумчиво смотрит на нее.
— Для симметрии она могла бы и здесь оставить след от помады.
Влад знает о моей особой любви к Насте. А я знаю, что, если не я, он и она просыпались бы в одной постели.
Кристи, наблюдавшая краем глаза за нами, громко, так, чтобы люди в первых рядах услышали, кричит:
— Для симметрии ты его еще в рот усосал бы!
И Влад, он же бисексуал, действительно целует в губы.
Отлично. Я уже представляю себе газету в руках с броским заголовком «Парни из группы Bish-B поцеловались на сцене. Что это: пиар-ход или любовь?». И плевать, что нас никто, кроме Кристи, не увидел.
Толкнув его к сцене, я направляюсь к микрофону. На мне жилет из тонкой шерсти, шерстяной свитер, брюки из хлопка и кашемира, замшевые ботинки.
Да, я выгляжу привлекательно. Но все это не имеет смысла.
Для окружающих я — парень в оранжевой одежде и темно-коричневой жилетке.
Я столько времени уделял выбору одежды. Столько часов жизни ушло на то, чтобы выбрать, какую футболку купить для дня рождения Насти. Какие брюки носить летом, чтобы не очень жарко и очень модно. Какой цвет рубашки сочетается с подаренным кем-то галстуком. Что лучше меня охарактеризует: оксфорды, дерби, корреспонденты, челси, мокасины, броги или монки?
Как же это глупо.
Но еще глупее выглядим сейчас мы вместе на одной сцене. Наверное, какой-нибудь журналист, попавший на концерт по заданию и не знающий о нас ничего, думает: «Девушка в свитере, какого лысого ты забыла на сцене рядом с готик-вумен?». Смотримся абсурдно.
Мы даже не похожи на рокеров и металлистов.
Мы приняли индивидуализм как религию.
— Тише ты, а то мама услышит!
Мне было одиннадцать лет, когда я, в один из сентябрьских вечеров, перебирался в окно второго этажа дома одноклассницы Маши.
С левой стороны от дома — лес. Я слушал, как деревья качаются под сильным ветром. С правой — небольшое озерце. Лягушки не переставали квакать. Позади меня — шум кузнечиков.
Ночь жила. И мы жили
Маша помогла мне упасть на пол, но колени все равно ушиб.
— Ты зачем пришел?
Взгляд Маши растерянно бегал. Такой встревоженной я ее никогда не видел.
— Так ведь обещал, помнишь?
— Ах, да. Но сейчас тебе лучше уйти.
— Почему?
— Я… Я кое-что придумала. Мне больше не нужна помощь.
— То есть ты вот просто так выкинешь меня на холод собачий?
Маша посмотрела в окно и вздрогнула. Кажется, чего-то испугалась. Она немного помолчала, вероятно, решая про себя важную задачу.
— Если хочешь переночевать, то с одним условием. Согласен?
Жизнь научила меня не идти на сделку с чем-то тебе неизвестным. Но я решил, что Маше можно доверять. Поэтому кивнул.
— Ты ни в коем случае не должен выходить из комнаты до самого утра. Даже если я куда-то выйду. Или если услышишь что-то странное.
— Договорились.
Я упал на кровать.
— Так значит тебе точно не нужна помощь? Тогда спокойной ночи.
Повернулся к стенке и довольно быстро заснул.
Начало сентября, и, как всегда в это время года, я сильно устал.
Маша — самая странная девочка, которую знал. Она очень хорошо рисовала. Лучше всех в нашем классе. Но рисовала черепа, вырванные глаза, страшных монстров, кровь. Ее рисунки завораживали и пугали. Преподаватели переживали. Ведь у нее налицо проблемы с психикой.
С ней никто, кроме меня, из сверстников не общался. Мне же было пофиг на странности.
Поэтому этой ночью я чуть не погиб.
Проснулся от невыносимого жара и странного грохота. Открыв глаза, я мгновенно запаниковал. Языки пламени, словно змеи, извивались, пытаясь меня ужалить. Кажется, горел весь дом. Что-то начало рушиться. Где-то завыла сирена. Поваливший в лицо дым перекрыл мне дыхание.
Что было дальше — не помню. Амнезия.
Я пришел в сознание спустя одиннадцать дней в ожоговом отделении нижегородского института травматологии и ортопедии.
Вечер дышит. И мы дышим
— Он нажал на крючок,
А выстрела нет.
Он свободы сынок,
