Лис дрыхнет, укутавшись пледом, раскинув конечности по кровати. Вольф с мрачным видом сидит в кресле, вытянувшись вперед и сложив руки на коленях. Он удивляется:

— Прошло больше двух часов, а полицейских все нет. Как думаешь, в чем причина?

Справедливости в мире нет.

Отвечаю:

— Игорь, должно быть, имеет связи. Полиция ему покровительствует.

— Значит, они не приедут?

— Кто знает. Может и приедут, заберут, да отпустят. У них такое в практике водится.

И мы молчим.

Слышим, как кто-то осторожно крадется снаружи к разбитому окну. Ясен пень. Игорь.

Он стремительно запрыгивает в дом, держа нацеленный в первую очередь на Андрея револьвер. Даже из распахнутой куртки видно, как он исхудал. Страшнее меня.

Брат узнает брата. Не сводя с прицела Андрея, он обращается ко мне:

— Что ты тут делаешь?

Удивительно, Влад продолжает спать. Напился парень.

Вопроса оригинальней я и не ожидал.

— Хочу, чтобы ты выслушал меня. Если алкоголь и наркотики не сожрали твои мозги окончательно, ты сможешь понять услышанное.

Он опускает револьвер.

— Ну и? Валяй, брателло.

Он плюхается на пол возле телевизора. Просыпается Влад. Увидев Игоря, он вскакивает и стоит столбом по мою левую руку, подальше от окна, откуда дует. Говорю:

— Даже спрашивать не стану, почему ты сделал это.

Говорить из-за никотинового запаха довольно тяжело.

— Когда-то я обещал твоему отцу, что воспитаю тебя. Не сказать, что я очень-то старался. Но в основном у меня не получилось, потому что мы довольно часто вращались в разных кругах.

Смотрю на брата и думаю. Ведь в его жизни есть человек, которого он любил несмотря ни на что. Его маменька. Глупая деревенская баба, не умеющая даже грамотно разговаривать, не то что писать.

Говорю:

— И мешало то, что ты оказался тем еще маменькиным сынком — вот кто был для тебя высшим авторитетом. Ты верил ее любому слову. Это же Мама. Она-то тебя и запрограммировала неверно. Вместо амбиций в хорошее будущее ты получил билет в один конец, откуда не выбраться. Болото.

Смотрю и думаю. А когда-то брат, когда жил со мной и бабушкой, шел со школы и увидел на снегу маленького крота. Он пожалел его, притащил домой. Он выхаживал несчастное животное некоторое время. Потом бабушка выбросила крота на улицу.

— Я знаю, чем кончится твоя жизнь. Ничем. Максимум, чего ты добьешься в жизни, будет минимумом того, чего мог бы достичь, если бы не оказался среди тех людей, которые тебя губят.

В пятнадцать лет Игорь впервые по-настоящему влюбился. И настолько потерял голову от любви, что сделал на груди огромную и уродливую татуировку с именем возлюбленной.

— Когда твой отец сказал мне, чего он ждет от меня, я подумал «Какого хрена? Ты — родитель. Это твоя задача — вырастить сына, которым ты будешь гордиться».

А через семь месяцев они расстались. Если бы Игорь сейчас стянул с себя куртку и свитер, можно было бы лицезреть имя той шлюхи, которая его бросила.

— Знаешь, может я и был прав, но я все-таки предпринял попытки, о чем не жалею. Потому что пытаться сделать что-то хорошее всегда стоит.

Игорь несколько раз спасал мне жизнь. Вытаскивал наглотавшегося воды пьяного меня из речки. Защищал от разъяренных гопников, которых я осмеливался оскорбить.

— Я лишь разочарован в результатах. Это не моя вина, а полностью вина твоей матери и твоего отца. Но дело в том, что отец понял ошибку, и попросил меня заняться тобой, только слишком поздно. И мне стыдно перед ним, хоть он и мертв, что ничего не получилось. Вместо нормального парня мы видим опустившегося до самых низших явлений недочеловека. То общество, в котором ты живешь, тебя развратило.

Мой брат совершал много хороших поступков. Он просто был добрым. Благородным вором.

Изучаю лицо Игоря. Пустое выражение лица. Такое бывает, когда сильно устаешь.

Знает ли он, что у меня рак?

— Ты убил человека. Мою подругу. И я хотел бы тебя наказать, но…

Жестом указываю друзьям убираться из дома. Когда они оказываются снаружи, я оборачиваюсь к брату. Говорю:

— …ты уже наказан.

Глава 8. Шрамы

Я глотаю трамадол. На стенных часах полтретьего дня. Они тикают, успокаивающе действуют на Влада, валяющегося на диване. Меня раздражает тиканье. Время смеется надо мной. Тик. Тик. Тик. Тебе осталось полгода. Тик. Тик. А может и того меньше.

Я — пищевой продукт со сроком годности. Меня могут съесть в любой момент, а если такого не случится, я испорчусь самостоятельно. Разложусь. Сгнию.

Меня раздражает зал. Обстановка угнетает, вызывает желание вспарывать ножом мебель или выбросить ее через окно.

Я отбрасываю плохие мысли, утыкаюсь в тетради и учебники, разбросанные на столе. Через полтора месяца зимняя сессия, надо готовиться к экзаменам.

На планете двадцать первое ноября, настоящая русская зима в Нижнем Новгороде еще не наступила.

Сто седьмая квартира нашего дома принимает ванну с тишиной. И тиканьем безумно спешащих часов. Аня до пяти вечера на работе. Влад за сегодня уже отработал. Он написал в газету два материала за полторы тысячи рублей. Сейчас он уткнулся в широкий экран смартфона, ищет журналистов для интернет-портала, который в следующем месяце начнет работу.

Лису не нравится, что я трачу часы на учебу. Он считает, что я просто отрицаю рак и поэтому живу как раньше.

Лис то и дело поглядывает на меня. Я то и дело поглядываю на него. Он хочет видеть, что я прекращаю насиловать себе мозг. Я желаю видеть, что он продолжает поиски сотрудников. В итоге он не выдерживает. Прыжком встает на ноги, прячет смартфон.

— Это невыносимо. Ты меня убиваешь!

Влад подходит к столу, хватает конспекты и рвет их на мелкие кусочки. Молчу, снисходительно наблюдаю за развитием события. В его руках оказывается один из учебников.

— Так, что это у нас? Нора Галь, «Слово живое и мертвое».

Влад открывает форточку, выбрасывает невероятно ценную книгу куда-то во двор. Скрещивает руки, кивает на стол.

— Ну что, сам все выкинешь или мне опять вмешаться?

Я лишь вздыхаю, поднимаюсь из-за рабочего места. Держу путь в коридор, бормочу:

— Мы вроде как не женаты, значит выкидывать вещи друг друга права не имеем.

В тот вечер, когда погибла Аксинья, Влад жалел о двух вещах. Первая вещь: что он так и не познакомился с Лилией. Вторая: что очень долго молчал о своих чувствах. Что был слишком пьян, он не жалел ни грамма.

Тело Аксиньи почти сразу отправили в Лениногорск — ее родной город, где нашей подруге суждено быть зарытой в холодную землю среди безжизненных могил усопших родственников.

Нам ничего не оставалось, кроме как вернуться в съемную однокомнатную квартирку и лечь спать. Андрей превратил кресло в кровать, укутался пледом. Влад лег со мной под одно одеяло на единственную предоставленную нам арендодателем постель.

Мы выключили свет и попытались уснуть. Не получилось. Даже Влад с алкоголем в крови ворочался в бесполезных попытках. И он заговорил.

— Макс, ты ведь знаешь, как быстро я привязываюсь к людям. Очень тяжело терять друзей, мы оба знаем.

В ответ я только мычал. Угу. Ммм.

— Эндрю, чувак, закрой уши, я Максу хочу кое в чем признаться.

Андрей повернулся к стенке, просунул голову под подушку. Лис подполз ко мне ближе. В темноте я почти не видел лица. Чувствовал лишь его дыхание.

— Макси, я знаю, что между нами происходит.

А что, собственно, происходит? Мы мучаемся бессонницей на одной кровати. Между нами одеяло, простынь, подушки, пара трусов и легкое дыхание. Все.

— Может, прекратим игры? Давно пора признаться, что мы нравимся друг другу.

А, он про это.

— Ты мне нравишься.

Ага, а еще тебе нравится Кейт Остин, она же Настя Клоссова. И мне она нравится. А вот ей — никто. Или ты, может быть.