Еще раз взглянув на цифры в счетах, прошел в свою со сводным братом комнату. Полез за заначкой.

Маленький самодельный конвертик должен был быть где-то здесь, среди книжек. Я обшарил все от и до. Нигде нет. Деньги пропали.

Кто бы мог своровать? Даже вопрос не встает. Отец.

Вернулся в зал и разбудил отца.

— Где деньги?

— Какие деньги?

— Которые я накопил на квартплату.

— А, там.

— Где там, папа?!

— Посмотри на холодильнике. Там сдача должна была остаться.

Спотыкаясь о пивные и водочные бутылки, добрался до кухни. На холодильнике пятнадцать рублей. Все, что осталось.

Пнул холодильник. Отец опять обокрал меня. И пропил.

Вернулся в комнату, залез под кровать. Достал коробку с тридцатью пачками сигарет. Этого не хватит, чтобы покрыть счета, но хоть что-то.

И с коробкой табачных изделий вышел из квартиры. Я снова шел по скользкому и опасному пути: продаже сигарет несовершеннолетним на территории школы.

Пятое декабря. Призрак внутри меня спит, а я выслушиваю нотации Кэти Фокс по телефону.

— Максим, может, мне к тебе приехать?

— Нет, спасибо.

— Точно? Вы же там друг друга поубиваете.

Вчера меня избил рассвирепевший Андрей. Он просто пришел и набил мне морду. Потом из магазина вернулся Влад и влепил пару крепких ударов Эндрю с последующим выставлением за дверь.

— Да все нормально, Кать, не переживай. Лучше о журнале и портале заботься, а не обо мне.

Сегодня был наконец запущен наш проект. «FoxRock» появился на свет в виде интернет-портала. Старый друг Павел Рябов уже занимается его продвижением.

— Работа идет, не о чем говорить. Я вот сегодня еду в Набережные Челны на концерт за видеорепортажем. Еще несколько человек из разных городов вечером займутся тем же самым. А вы с Владом куда идете?

Я сижу на кухне, смотрю в окно. Сейчас бы закурить.

— Он идет один. На без понятия какое выступление. Я стараюсь с ним меньше общаться.

— Ой, идиот. Ну, чем тогда займешься ты?

Восемь утра. Хочется чего-то пожрать. Но Влад теперь мне мстит. Не готовит еду.

— Через час у меня в скайпе встреча с Лусинэ Геворкян. Пока я жив, должен заручиться ее поддержкой.

Лусинэ Геворкян, она же Лу, она же вокалистка групп Louna и Tracktor Bowling, сама занимается деятельностью рок-журналиста. В ее интересах развитие нового рок-издания.

Под предлогом, что ей надо работать, Кэти разъединяется.

Весьма в удачный момент на кухню вваливается пробудившийся Владислав Листьев. Он считает, что у нас перерыв в отношениях, как было у Росса и Рэйчел в «Друзьях». Он оптимистичен. Ждет, когда Макс скажет «Пошло все к черту, нам надо быть вместе!». Влад не понимает, что я даю ему возможность менее болезненно пережить потерю последнего друга. Я даю ему свою Настю.

Пусть они будут счастливы.

Я не хочу отношений.

Я хочу петь песни и играть на барабанах, как в старые времена.

Хочу залезть в кровать, зарыться в подушку и просто лежать.

Хочу умереть.

— Какая досада, холодильник пуст.

Влад демонстративно пинает захлопывающуюся дверцу холодильника.

— Ну ничего, закажу роллы. Тебе с чем заказать? Как обычно?

И уходит с кухни, вероятно, за телефоном.

Мне со «спасибо, ничего не надо», пожалуйста.

Где мама? Ее второй день нет дома. Я не хочу опять ночевать со светом.

Мне лет пять, может, уже шесть. Снова открыл холодильник. Абсолютно пустой. В деревянном доме нет ни единого шанса найти что поесть. Закрыл.

По скрипучему полу добрался до еще более скрипучего разваливающегося окна. И в этот раз распахнуть не получилось. Не выбраться. Дверь заперта, проверял. Больше путей нет.

Вот бы сейчас кусочек хлеба! Хоть чего-нибудь!

Я смотрел в окно. Увидел прохожего, начал молотить кулаками в стекло. Человек никак не отреагировал.

Придется либо бить окно, либо и сегодня питаться до прихода матери только водой из крана. Выбора нет. Я же не хочу быть наказанным за разбитое стекло?

А если наказания не будет? Если маму убил какой-то дяденька?

Я добежал до шкафа, полез в ящик с нижним бельем. Красных трусов матери не было. Значит, все в порядке. Она вот-вот вспомнит обо мне и вернется.

Мама всего лишь загуляла.

Настя пришла весьма некстати.

— Роллы? И без меня?

Влад протягивает ей мою порцию.

— Бери. Макс все равно не ест.

На щеках Насти румянец. То ли с мороза, то ли с предложения ролл.

— Какой ты щедрый, спасибо.

Мы на кухне. Они за столом, я на окне.

Мать часто оставляла меня в детстве без еды на долгое время. Ее рекорд — трое суток. Тогда весьма не вовремя отключили воду, и я упал в обморок на третьи сутки. Меня спасла прабабушка, случайно решившая навестить внучку и правнука. А мать после этого не появлялась еще три дня.

Анастасия жует ролл и жалуется:

— Мне так одиноко в квартире без бабушки. До немоготы.

Влад предлагает:

— Переезжай к нам. У нас весело.

Ага, очень.

— Не могу. От работы далеко. А так бы с радостью.

Настина бабушка была обыкновенной алкоголичкой. Но Настя являлась примерной любящей внучкой, поэтому они обе были привязаны друг к другу. Я же свою бабушку ненавидел. Эта кровопийца выпила из меня все деньги.

Когда я издал свою фэнтезийную книгу, она сказала: «Давай мне пятьдесят процентов от гонорара или выметайся из дома».

Наверное, я все-таки жалею, что из дома не вымелся. А так хотелось. Только вот некуда было.

Или не жалею? Ведь проживание в одной квартире с ней было для меня одной из самых ценных школ жизни.

Владость и Насгейша, как я их полюбовно называю, о чем-то болтают, я уже не слушаю. Думаю о том, как быстро летит время.

А чем ближе смерть, тем быстрее летит.

Меня одолевает грусть, хотя вроде рисую счастливую картину будущего. В которой Влад жарит в огороде двухэтажного загородного дома шашлыки. Вокруг него смех бегающих сыновей-близнецов и лай хаски. Рисую картину, где к нему подходит Настя с дочкой на руках. Но нет. Чертова грусть, что в картине нет меня.

Людям кажется, что я похож на бесчувственного робота. Но я не такой. Сейчас мне хочется обнять каждого из здесь сидящего и признаться в любви. Только этому не бывать.

Макс Остин — тот, кто не выставляет свои эмоции и чувства на показ.

Макс Остин — тот, кто запутался.

А еще Макс тот, кто совершает безумные поступки.

Я ничего и никого не стеснялся только в больнице. То есть, абсолютно никого и ничего. Ни эрекции на перевязке, ни подглядывания за медсестрами, ни перепалок с хирургом. И уж тем более я, Макси, не стеснялся делать непристойности.

Взять хотя бы того парня, имя которого уже успел забыть. Об этом знали только я, он да Эндрю, случайно наткнувшийся на нас в неработающем лифте.

Или взять Наталью в ее тридцать три, но мне было невтерпеж. Надо же, запомнил имя.

Так что уж говорить о таких пустяках, как, например, тот вечер, когда медсестра, не очень симпатичная, к слову, брила мне яйца. А если уж вспомнить детство…

Стоило только пролезть под дверцей в туалете, там закрыться, снова под ней же вылезть, — и все думают, что туалет занят. Забавы ради, конечно, делал я это лишь пару раз. Или, в том же возрасте, я устраивал с ребятами гонки на колясках. Несколько раз мы кого-то сбили с ног.

Или как мы с Юрой и Женьком, нашим общим корешом, бегали по всем отделениям, прячась от преподавателей. И, ох, как мы любили припугнуть учителей, к примеру, оторвав повязку прямо на уроке. Или вытащив катетер, да, было дело. Крови-и-ища…