Пахло клубникой.

      Любимый аромат пары вдруг окутал с ног до головы. Укачивая, нашептывая утешения, баюкая, словно любимое дитя, и защищая от всех невзгод, от всего мира. За дверью слышались шаги, доносились редкие голоса, едва уловимо тянуло сигаретным дымом.

      Ему стало все равно.

      Марк сел, откинув покрывало в сторону, и опустил ноги на пол.

      Широкое окно справа открывало вид на просторную террасу, изодранную талыми остатками снега и светом ночных фонарей. Ветер терзал нагие деревья, утягивая непокорные кроны за собой, будоража приросших к одному месту несчастных обещаниями приключений, далеких стран, широких берегов. Но те упорно впивались в жалкий клочок земли, метр на метр, не смея отпустить насиженное место.

      Стало зябко, несмотря на жар радиатора, обдающий ноги. Марк опустил взгляд. Раскрытая, порванная рубаха, расстегнутые штаны, босые ноги.

      Как же он устал.

      Подойдя к кровати Родиона, омега залез в постель, накрылся с головой и уснул.

      И проснулся от того, что кто-то гладил его по волосам, осторожно, как папа. Он не спешил шевелиться и выдавать свое пробуждение. Ему было хорошо. Вот бы так было всегда. Наконец, приоткрыв глаза, он шумно выдохнул.

      - Как ты? – голос Родиона тянул горечью.

      - Не знаю, - честно признался Марк, позволяя тишине ненадолго отсрочить неизбежное. – Он жив?

      Как только последний звук растаял на губах и до того как Родион ответил, Марк вспомнил всю свою осознанную жизнь. Нет, она не промелькнула, словно полоса киноленты, и не взорвалась ярким фейерверком пережитых эмоций, не пронеслась вспуганной стайкой мелких птиц, не зашуршала страницами фотоальбома со счастливыми лицами.

      Она ударилась о ребра одной-единственной мыслью: – «Я могу быть с тобой?».

      Эхо отдалось до основания души, если Марк еще не лишился ее, когда отнял чужую жизнь.

      - Да. В больнице, в тяжелом состоянии, но жить будет.

      Что-то сдавило до скрежещущей боли, а потом отпустило, решив позволить омеге дышать. Марк перекатился на спину, жадно втянул воздух ртом, и слезы облегчения одновременно скользнули из уголков глаз.

            - Спасибо, - непонятно кого поблагодарил он, - спасибо, - то ли Родиона, что вернул надежду, то ли бога не отнявшего ее.

      Родион склонился над омегой спеша сцеловать драгоценные соленые кристаллики. А затем накрыл его телом, не ложась, боясь раздавить свое сокровище, которое не уберег. Марк обхватил любимого руками в ответ, прижимаясь теснее.

      Так они и застыли, позволяя друг другу просто быть рядом. А потом Марк заговорил. Заговорил, как на духу, не скрывая ничего:

      - Я помогал ему с учебой. Мне было одиноко и я позволил ему воспользоваться этим. Он пришел под вечер, назвал меня Марком, я решил, что ему все известно, и по глупости или от страха открыл дверь.

      Марк затих.

      Вспоминать не хотелось.

      - Он знал о течке и хотел… хотел… - голос омеги задрожал.

      - Тише, мой хороший, тише, - Родион обхватил затылок омежки рукой и притиснул к своему плечу, пряча от тех ужасов, что пришлось пережить его маленькой паре. - Но откуда он узнал, как тебя зовут?

      Сокольников был готов поклясться, что не оставил никаких улик.

      - Случайно услышал, тогда, в библиотеке. Помнишь? – осторожно спросил омега, заглядывая альфе в лицо и надеясь, что тот не станет винить во всем себя.

      - Помню. И не смотри на меня так. Это моя вина. Я проболтался. Я оставил тебя одного… Отнял семью и друга, - горше, тише, - вырвал из привычной жизни. И даже не смог позаботиться… Ты, наверное, уже сотню раз пожалел, что пошел за мной, - альфа корил себя за все.

      - Нет, - твердо ответил Марк, пристально заглядывая в голубые, полные муки глаза. – Ты помог мне вырваться. Получить то, что я сам хотел. Неужели ты думаешь, что жизнь трансформера без пары сделала бы меня счастливым, несмотря на то, что папа с отцом и Антон остались бы рядом? - Марк печально улыбнулся. - Все, чего я хочу - быть с тобой.

      - Ты представляешь, в какую жизнь я тебя втянул?

      Омега глубоко кивнул, пустив одинокую морщинку посреди лба:

      - Пусть будет тысяча Арсениев, Лексов и таких как Дима, если такова цена за то, чтобы быть ближе к тебе – у меня нет возражений.

      Глаза Марка сияли упрямой несгибаемой решимостью. Он не кривил душой и не обманывал:

      - Какой не был бы выбор, знай – я всегда выберу тебя.

      И Родион не сомневался, понимая, нет, скорее чувствуя, что и сам сделает ради Марка все, пойдет на любой риск, что бы не стояло на кону, совершит любое безумство.

      - А что ты сделал с ним? – не сводя с омеги напряженного взгляда, спросил Родион.

      Омега разом напрягся, сглотнул и снова уткнулся в крепкое плечо:

      - Я… я захотел, чтобы его сердце превратилось в камень. Холодный и твердый, такой же, как он сам.

      - Ты и такое можешь?

      - Нет. Он же остался жив, - с облегчением выдохнул Марк. – Я никогда такого не делал и не собирался, но это все, что пришло мне в голову в тот момент… Я и сам не очень помню, как пожелал этого… Хорошо, что не вышло.

      - Да, хорошо.

      - Теперь будут проблемы? – беспокойство вдруг всколыхнулось грозой на горизонте.

      - Никаких. Он в больнице. Какой ему поставят диагноз, я пока не знаю, но списать такое на трансформера не получится. Насколько я успел изучить историю связанную с трансформерами, таких случаев прежде не бывало, - хмурился Родион.

      - Да и я о таком не слышал. Это вообще была сумасшедшая идея.