И д и о т. Забавно, наверное...»

Я не мог переводить дальше, да и времени прошло немало – солнце клонилось к закату, а глаза болели от частого сверяния с алфавитом, зато я его почти выучил. Лучше бы не учил. Что за вулкан творится в этом тихом парне? Что за… Придурок, точно.

Я аккуратно сложил все на место, давно забытая сигарета даже не дымила в пепельнице, а я поспешил забрать своего слепого с работы. А по пути обдумать… Ну что за идиот. Надавать бы ему по ушам…

День шестой. Чужая душа - потемки.

Мир своим неторопливым красивым голосом что-то втолковывал детям, объясняя, кажется, правила пунктуации в системе Брайля. Я не жалею его, да? Не понимаю его чувств? Такое ощущение, что я обращаюсь с тобой, как с вещью, да, Мир? Да я ни о ком прежде так не заботился, как об этом противном блондине. Никого не хотелось с таким постоянством…

Я же тоже привязался, почему он не может поверить? У Мирослава такие трудности с доверием. Безнадежно.

- Мир, - тихо позвал я, хотя слепой и так догадался о моем присутствии, да и дети повернули головы. Они уже все знают, что я неизменно привожу и увожу учителя, только не знают, почему я пропал столь внезапно.

- Привет, - суховато отозвался блондин, продолжая урок. Но предательский для него звонок заставил его вздрогнуть, а Никиту на задней парте расплыться в только мне заметной улыбке. Я усмехнулся, а паренек мигом показал мне язык. Отличный мальчик, жаль его…

И почему мне не жаль Мира? Может, потому что он хочет казаться сильным?

- Все свободны, до свидания, - улыбнулся учитель, отпуская детишек, что тут же с тихим шумом потекли из класса. А я ошибся, когда выходил из дома – на часах не было так поздно, как на осеннем небе. Хотя я удивлен, что он так сильно задержал детей сегодня.

- Мир, - повторил я, пытаясь собрать мысли в кучу.

- Чего тебе? – спросил он, впрочем, пытаясь быть холодным и отстраненным. Вздрогнул, когда я подошел, обнимая его со спины, ведь он уже встал, убирая стол. – Ч-чего тебе?

- Ничего, - я дыхнул сигаретным ароматом ему в волосы, опаляя жарким дыханием. Мирослав напрягся, не понимая, чего от него хотят. – Забей. Расслабься, - произнес я, тут же отпуская парня. Тот тихо-тихо вздохнул, снова укладывая вещи в свой небольшой рюкзак. Блять, и зачем я полез читать дневник? Тяжело рядом с ним, вдвойне тяжело, когда знаешь, о чем он думает. Что жалеет меня, что не хочет оставаться один, что ему страшно до сих пор от темноты перед глазами… Это я-то не жалею его? Я с какой-то затаенной болью посмотрел на чуть сутулую худую спину слепого, что тут же развернулся, сверля меня пустым взглядом.

- Я чувствую, что ты на меня смотришь, - недовольно сказал Мир. – Что не так?

- Ты мне нравишься, - просто улыбаясь, сказал я. Мир резко вспыхнул, стискивая зубы и меняясь в лице. Появилось какое-то его особенное недоверчивое, чуть болезненное из-за пустых глаз выражение, которое было присуще только ему. Щеки и уши неизменно пылали, а губы поджаты. Вот в таком виде он обычно дико смущается и злится. Одно из двух.

- Идиот, - все же выдавил из себя блондин, проходя мимо и нарочно задевая плечом. – Полный придурок, - кажется, именно это я думаю про него?

- Сам такой, - безмятежно отозвался я, выходя из комнаты. Мир пошел за мной, уже отлично ориентируясь в Центре, хотя неизменная белая трость всегда была подмышкой. Он же решил не лезть ко мне, потому что думает, что из-за него умер Никита? Ну что за вздор! Он-то тут причем?! Глупый слепой.

Мирослав натянул свое пальто, закинул за спину рюкзак, крепко взяв в одну руку белую трость, но я решил иначе, взяв его за вторую руку. Он дернулся, но не вырвал ее – прогресс налицо. Зато уши все еще пылали, значит Мир по крайней мере сильно смущен. Ну, или зол. Надеюсь на первое.

Странно, но за это время с ним я ни разу не вспомнил, что нетрадиционная ориентация мне противна, что педики – это на самом деле уродство, что я думал, что никогда таким не стану… Блять, а теперь гуляю за руку со СЛЕПЫМ парнем да еще и чего-то хочу от него.

- Мир, ты дурак, - вот зачем я сейчас это говорю? Хреновая была затея прочитать, что он пишет, но теперь я просто не могу держать это в себе. – Идиот. Если что-то не так – просто скажи мне. Не надо отстраняться.

Слепой вздрогнул, брови сошлись у переносицы. Недовольное, чуть испуганное от внезапной догадки лицо повернулось ко мне. Руку он тут же вырвал, намертво вцепившись в трость.

- Как похороны? – резко сменил тему блондин. Ну нет, парень, не прокатит.

- Нормально. Никого не было. Отец Никиты постарел, мне кажется. Я похоронил друга. Все, - резким, каким-то чужим голосом ответил я. Зачем он снова задевает больную струну в душе, которую я пытаюсь похоронить?

- Прости, - он понял, замолк, глядя исподлобья на чернеющее небо, которого не видел.

- За что? – не ожидал.

- За то, что пытаюсь не пускать тебя в душу. Я не хочу этого. Я не хочу быть зависимым, зная, что потом ты наиграешься и свалишь в свою компанию, а меня вышвырнешь, - надломленным голосом произнес он. – Потому не надо больше твоих… этих… ну… - щеки чуть покраснели.

- Идиот. Почему ты мне не веришь, придурок?! – взвился я, хватая парня за руку и таща за собой. До дома оставалось недолго, оставшийся путь мы проделали молча, я – в неистовой ярости, он – в тихом бессилии. Ну почему, почему?! Может, хватит тыкать меня носом в ошибки? – Мир, прошлое – прошлое. Оно прошло, - глухо сказал я, отпирая дверь одной рукой. Второй я отчего-то боялся отпустить теплую узкую ладонь блондина, словно он мог убежать. Вряд ли. Ему безнадежно некуда идти. Как дать ему надежду, что я не оставлю? Правда, не хочу его оставлять.

После смерти Никиты я явственно понял, что он со мной будет до конца. Он просто не видит уверенности. Это сквозит в его дневнике постоянно – одиночество, один, остаться одному…

- Прошлое в нашей памяти не станет прошлым. Оно будет там жить, пока наша память не прохудится, пока…