– На одного меньше, чем должно быть, – мрачно произнес он и чуть погодя добавил: – У нас случилась история…

– Мама мне рассказала, что учитель-итальянец… – начал было Перси.

– Это была чудовищная ошибка! – в сердцах произнес Брэддок Вашингтон. – Но, само собой, все шансы в нашу пользу. Он мог сгинуть в лесах или упасть с утеса… Да даже если он и сбежал, скорее всего, ему никто не поверит! Как бы там ни было, я разослал по соседним городкам на его поиски две дюжины людей.

– И как успехи?

– Ну, как сказать… Четырнадцать уже доложили моему агенту, что прикончили человека, подходящего под описание, хотя, конечно, их всех интересует только награда…

Он умолк. Они приблизились к большой, размером с карусель, круглой яме в земле, накрытой крепкой железной решеткой. Брэддок Вашингтон кивнул Джону и указал тростью вниз, сквозь прутья. Джон подошел к краю, посмотрел вниз. И тут же чуть не оглох от раздавшихся снизу беспорядочных криков.

– Давай спускайся к нам, в Ад!

– Эй, парнишка, как там у вас погодка?

– Эй! Брось нам веревку!

– Эй, приятель, у тебя там не завалялся черствый пончик или пара тухлых сэндвичей?

– Браток, подтолкни-ка вниз того парня, рядом с тобой, – увидишь фокус с мгновенным исчезновением!

– Влепи ему от меня, лады?

В яме было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, но по грубоватому оптимизму и энергичному напору фраз и голосов он узнал американцев – явно небогатых, из «среднего класса», и с авантюрной жилкой. Затем мистер Вашингтон вытащил трость из решетки и коснулся ею кнопки в траве: внизу включился свет.

– А тут у нас смелые мореходы, имевшие несчастье открыть Эльдорадо, – пояснил он.

Прямо перед ними, в земле, располагалась большая яма в форме вогнутого бокала. Стенки были отвесными, из полированного стекла, а на слегка вогнутой поверхности донышка находилось дюжины две мужчин, одетых как авиаторы – не то в костюмы, не то в униформу. На обращенных вверх заросших бородами лицах читались гнев, злоба, отчаяние и циничное веселье, но – за исключением некоторых, ударившихся в тоску, – все выглядели вполне здоровыми и сытыми.

Брэддок Вашингтон подтащил садовый стул к краю ямы и уселся на него.

– Ну, как дела, ребята? – добродушно спросил он.

В прогретый солнцем воздух устремился хор проклятий – участвовали все, кроме тех, кто был слишком подавлен, чтобы кричать, но Брэддок Вашингтон выслушал вопли с хладнокровным самообладанием. Он снова заговорил, когда умолк последний голос.

– Придумали, как решить вашу проблему?

В ответ из разных мест стало раздаваться:

– Мы решили просто остаться здесь!

– Поднимай нас наверх, а мы уж найдем решение!

Брэддок Вашингтон дождался, пока они снова умолкнут. Затем он произнес:

– Я обрисовал вам ситуацию. Вы мне здесь не нужны. Я молил Бога о том, чтобы никогда вас здесь не увидеть. Вас сюда привело ваше собственное любопытство, и я буду рад выслушать любую вашу идею о том, как мне вас освободить, но чтобы при этом не пострадал ни я, ни мои интересы. Но до тех пор, пока вы будете тратить свои силы на рытье подкопов – да, я уже знаю про новый! – вы ничего не достигнете. Здесь вам не так уж плохо, как вы рассказываете, и напрасно вы воете о любимых, ждущих вас дома. Были бы вы из тех, что и правда беспокоятся о тех, кто ждет их дома, вы бы никогда не стали авиаторами.

Один рослый мужчина отделился от толпы и вытянул руку вверх, чтобы привлечь внимание своего тюремщика к тому, что он собирался сказать.

– Позвольте задать вам несколько вопросов! – крикнул он. – Вы ведь рассуждаете беспристрастно, правда?

– Что за глупость! Как может человек в моем положении быть беспристрастным по отношению к вам? С таким же успехом вы можете просить испанца беспристрастно смотреть на хамон!

При этом резком замечании лица двух дюжин «ломтиков хамона» вытянулись, однако высокий продолжал.

– Ладно! – крикнул он. – Мы уже об этом спорили. Вы не гуманист, и вы не беспристрастны, но вы же человек? По крайней мере, вы так утверждаете, и у вас было достаточно времени, чтобы поставить себя на наше место и понять, как… как…

– Как что? – холодно осведомился Вашингтон.

– …как неоправданно…

– Но не в моем случае.

– Ну, тогда… Как жестоко…

– Это мы уже обсуждали. О жестокости не может быть и речи, когда дело касается самосохранения. Вы же были на войне, и вы это знаете. Придумайте что-нибудь еще.

– Ну что ж, тогда: как это глупо!

– Точно! – согласился Вашингтон. – Это верно подмечено. Но вы попробуйте придумать что-нибудь другое! Я уже предлагал вам всем и каждому в отдельности безболезненную смерть. Я предлагал вам похитить и привезти сюда ваших жен, любовниц, детей и матерей. Я готов предоставить вам сколько угодно места внизу, готов кормить и одевать вас до скончания ваших дней. Если бы существовал какой-либо хирургический метод, обеспечивающий стойкую амнезию, вас всех немедленно оперировали бы и выпустили бы куда-нибудь подальше от моего заповедника. Но больше мне ничего не приходит в голову.

– А как насчет поверить, что мы на вас не донесем? – выкрикнул кто-то.

– Вы это серьезно? – презрительно улыбнувшись, ответил Вашингтон. – Я взял одного из вас учить мою дочь итальянскому. Неделю назад он сбежал.

Из двух дюжин глоток одновременно раздался дикий вопль радости, затем разразилось адское веселье. Узники заплясали, затопали ногами, крича и вопя, хватали друг друга за руки и пытались повалить в неожиданном приливе животной радости. Они даже пытались вскарабкаться с разбегу по стеклянной стенке ямы, но скатывались вниз, на дно, и приземлялись на свои естественные амортизаторы. Высокий затянул песню, которую подхватили все:

Брэддок Вашингтон всю песню просидел в загадочном молчании.

– Как видите, – произнес он, как только на него стали обращать внимание, – я не желаю вам зла. Мне нравится на вас смотреть, когда вам хорошо. Вот почему я не стал сразу рассказывать вам историю до конца. Того человека – как его звали? Критчтичьело? – мои агенты подстрелили в четырнадцати местах.

Им было невдомек, что под «местами» имелись в виду различные города, поэтому радостный шум тут же стих.

– И тем не менее, – с гневом воскликнул Вашингтон, – он попытался убежать! Вы и правда думаете, что после этого я дам кому-нибудь из вас еще один шанс?

И снова вверх понеслись выкрики.

– Конечно!

– Ваша дочка хочет поучить китайский?

– Эй, я умею по-итальянски! У меня мамаша была «макаронница»!

– А может, она желает балакать, как в столице? Я из Нью-Йорка!

– Если это та, голубоглазая, так я ее научу кое-чему поинтереснее, чем итальянский!

– Я знаю ирландские песенки, а еще я чеканкой в кружке занимался!

Мистер Вашингтон неожиданно вытянул вперед свою трость и нажал на кнопку в траве. Внизу тут же стало темно, а перед глазами осталась лишь огромная темная пасть со зловещими черными зубами решетки.

– Эй! – донесся снизу единственный голос. – Что, так и уйдешь? А благословить нас?

Но мистер Вашингтон, а за ним и двое ребят уже шли к девятой лунке лужайки для гольфа – как будто яма и ее содержимое были всего лишь небольшим препятствием, над которым его невесомая железная клюшка одержала легкую победу.

Июль под сенью алмазной горы был месяцем прохладных ночей и теплых солнечных дней. Джон и Любочка любили друг друга. Он не знал, что маленький золотой мячик с надписью «За Бога, отечество и св. Мидаса!», который он ей подарил, покоился на платиновой цепочке у нее на груди. Но так и было. А она, со своей стороны, не ведала, что большой сапфир, который однажды выпал из ее волос, Джон с любовью припрятал в свою шкатулку.

Однажды вечером в рубиново-горностаевой музыкальной гостиной было тихо; они провели там наедине целый час. Он держал ее за руку, и она так смотрела на него, что он вслух шепнул ее имя. Она наклонилась к нему, но тут же смутилась.