За этот год я мало виделся с семьей, хоть мы и жили не особо далеко - в Вольгасте, где Клеменс унаследовал семейный бизнес. Он прикупил нам двухэтажный особняк, где мы и поселились вчетвером, не считая эконома и двух горничных, живших в пристройке рядом. Лау спал с Харри в детской, мы с Клеменсом каждый в отдельной спальне. Ко мне мой муж, как он и обещал, совсем не приставал, довольствуясь тем, что я согласился съехаться с ним и больше не говорил о разводе, по вечерам возился с сыном, и это доставляло ему удовольствие.
Наша парочка напоминала двух близких друзей или братьев, воспитывающих ребенка. Мы вместе ужинали и смотрели телевизор, смеялись, спорили, обменивались новостями, поругивались иногда, а потом расходились по своим комнатам. Короче, все как у земных мужчин, которые не связаны между собой предрассудками и глупостями, типа интимных отношений.
Все было вроде хорошо, но в глубине души я постоянно ощущал витающее между нами напряжение. Лил на себя нейтрализатор, мазал под носом "противоальфийским чудо-кремом", но помогал он мне все меньше, и я с каким-то странным щекотанием в груди почти материально осязал, как с каждым днем проигрывал своему омежьему телу. Меня тащило на запах альфы, как кота на валерьянку, и я порой почти мечтал, чтоб он нарушил обещание не лезть ко мне и просто заявился поздним вечером в мою постель.
Черт, это дело времени, и рано или поздно я ему отдамся. И что тогда? В кого я превращусь? В самку, омегу, слабака, поддавшегося чуждой мне природе? Подставлю задницу другому мужику и снова буду десять месяцев таскаться с пузом? Беременность я принимал почти за оскорбление своей земной сути, упрямо не желая признавать, что мое бренное тело давно уже превратилось в ничто, а нынешнее жаждало совсем другого.
Привычно сваливая все на Юргена и на его омежью тягу к альфе, я если честно, сам уже порой не понимал, чьи мысли и желания переполняют сердце. Заваливал себя работой, уставая до предела, особенно во время циклов, а их я пережил уже четыре. В критические дни почти не выходил из комнаты, даже не занимался с сыном, и лазил по интернету в поисках средств облегчения от мук идиотской физиологии, но там везде было написано одно и то же. На всех страницах, словно борона по пеньям - вам нужен альфа, альфа, альфа... любой, но если любящий, то это хорошо вдвойне, он вам поможет, снимет напряжение, избавит от страданий... Спасет, доставит наслаждение, поддержит, выручит... короче, панацея, и причем, единственная, не считая адских снадобий, но их увещевали ни за что не принимать, и даже в чрезвычайных ситуациях, дабы не навредить здоровью.
Мой любящий супруг был от меня недалеко. Мне стоило лишь перейти в соседнюю спальню и броситься в его всегда раскрытые для меня объятия, и что греха таить, не раз за этот год я порывался сдаться и бежать к нему, однако гордый и упрямый русский нрав одерживал над страстью Юрги верх и останавливал меня у роковой черты, то бишь у двери в комнату Клеменса. Я тихо отступал и плелся в одинокую холодную постель, чтобы продолжить изнуряющее противостояние между омежьим телом, жаждущим любви, и разумом земного парня.
Так мы и жили - неестественной семейной жизнью, и с каждым днем я все острее ощущал, насколько Лау прав. Так долго продолжаться не могло, я должен был расставить, наконец, все точки над своей судьбой, сделав единственный и очень важный выбор - или поддаться телу Юрги, став Клеменсу настоящей парой, или расстаться с ним, но тогда вставал вопрос с ребенком, а разлучать этих двоих я не хотел, ибо малыш тянулся к папе альфе больше и сильнее, чем ко мне.
***
Когда я разобрался, наконец, с отчетом, на улице была глухая ночь. Офис пустой, в такие одинокие часы мне нравилось здесь быть, когда мог целиком отдаться цифрам, а не решать ежеминутно сложные задачи, не принимать клиентов и партнеров, в свободную минуту встать, подойти к окну и посмотреть на залитый огнями город...
Скучал ли я по Родине и по друзьям, по властному отцу и вечно занятой своей персоной матери? Я жил здесь так, словно летел безостановочно с крутой горы, и как-то не было возможности об этом поразмыслить, но вот сейчас, глядя с двенадцатого этажа на ночной Вольгаст, я ясно и осознанно себе сказал: нет, не скучал. Что ждало бы меня сейчас на старой матушке Земле? Я разрывался бы между холодным домом и постылой работой, торчал бы до полуночи в своем кабинете или напивался в баре с единственным другом Максом, лишь бы подольше не идти к себе и не выслушивать от Верочки стенания о том, как мало уделяю ей внимания. А здесь... ну вот, только подумал о звонке!
- Да, Лау, я уже бегу! Нет, все в порядке, я поел. Да правда, правда, что же мне обманывать тебя... не нужно, отдыхай, я ничего не захочу... Как Харри? Спит уже? Утром он кашлял... Что? Ну хорошо, а то я волновался... Нет, не устал, и голова не болит... Ну что ты, я ж не маленький, в конце концов! Конечно, я не поведу машину ночью сам, ты не переживай!.. - и это еще мужа дома нет, иначе телефон уже давно бы раскалился от звонков, да он и не позволил бы мне до полуночи писать отчет, и серебристая машина уже давно стояла бы перед центральным входом, чтобы забрать меня домой.
При мысли о супруге я почувствовал разлившееся где-то глубоко внутри тепло, но радость вспыхнула и тут же снова сникла, ведь он сейчас был от меня за тридевять земель, а может больше, верст, в далекой северной столице. Я вдруг представил, что Клеменс и впрямь нашел себе какого-то омегу, ведь он здоровый молодой мужик, и накатила бешеная боль и столь же бешеная ревность. Вот чертов Лау, наболтал мне всякого, но руку положа на сердце, разве он не прав?
Эти видения Клеменса и красавчика омеги мне долго не давали спать, потом я вроде бы забылся, но и в зыбком сне опять увидел черте знает что. Проснулся весь в поту, тело ломило, как в критические дни, по рту и горлу будто наждаком прошлись, и жажда мучает, словно я только пересек Сахару. Какого хрена я себя так чувствую? До цикла палкой не докинуть, и я здоров, как африканский слон. Немного посидел в постели и поплелся вниз на кухню, решив, что точно не усну, если не осушу сейчас кувшин воды. Напялил только шорты и пошел - Клеменса дома нет, а моралист зануда Лау спит сном праведника и не увидит такого вопиющего безобразия, коим он считал расхаживание по дому в непотребном виде.
- Со мной и точно что-то не в порядке, - растерянно пробормотал себе под нос, наливая из кувшина полный стакан холодной воды, - что ж так невыносимо сильно пахнет Клеменсом, когда его и дома нет? Рехнуться можно, мамочка родная...
- Тебе не нравится мой запах, Юрги? - насмешливо спросили у меня, и я от неожиданности чуть не выронил стакан. - И чем же я таким противным пахну?
- Клеменс? - я бросился ужом к окну и замотался в длинную, до пола, штору. - Когда же ты приехал? Нельзя так неожиданно подкрадываться к человеку!
