Тяжелая рука толкает его лицо вниз, к паху... И резкий голос:
– Соси!
Пальцы дрожат, от отвращения и боли... Нужно просто взять в рот... закрыть глаза и прикоснуться губами.
Накатывает обычное равнодушие. Какая теперь разница? Отсосет он или нет? Все равно...
Губы обхватывают холодную, уже напряженную плоть. Это неудобно. Даже больно. Щеки растягиваются так, что, кажется, будто лицо разорвет надвое.
Вверх, вниз... Какой же отвратительный вкус. Или только кажется?
Внезапно, без предупреждения, огромные руки хватают его за ребра, не преминув, естественно, разодрать ногтями тонкую кожу, и... насаживают на член. Правильнее сказать – натягивают... Как тряпичную куклу, как игрушку...Холодные пальцы растягивают края ануса, разрывая неподготовленное отверстие... Из горла рвется вопль, от себя такого Локи не слышал никогда... Все тело будто рвут на части профессиональные палачи. Оно будто превратилось в оголенный нерв. В боль... Сплошную дикую боль, которая ураганом рушит все мысли, убивает разум... И пропадает ощущение отстраненности... Он не ощущает себя отдельным телом, разумом... Он просто приложение к этому члену, к боли, к холоду...
Толчок... еще один...
И внутри разливается ледяной фонтан... Член слабеет, и от этого только сильнее мучает...
Бюлейст сдирает его с себя и бросает на пол. Щелкают наручники, и мучитель вздергивает его на цепь.
И целует на прощание в разбитый лоб, облизывая рану шершавым языком...
Дверь с похоронным звуком захлопывается, оставляя мага одного, посреди всего этого кошмара...
Локи еще несколько минут смотрит на выход, а потом медленно опускает глаза вниз...
Боги! Кровь просто хлещет из него... Вместе со стекающей спермой. Смешивается с ней... Получается черное и белое на синей коже. Отвратительно, и вместе с тем красиво... Запах влажного железа и отвратительный запах Бюлейста... Вонь, которая, как кажется трикстеру, исходит и от него самого... Все смешивается в один жуткий букет. И Локи смеется. Смеется, закинув голову. Давится этим смехом и шепчет:
– Шлюха. Мертвая шлюха...
Тор приходит в себя от того, что тело брата пронизывает дрожь. С головы до ног. Выгибает судорогой... И Бог Грома вскочив, едва успевает сжать его лицо в руках, чтобы трикстер не порвал воспаленные губы, пытаясь закричать.
Глаза мага широко открываются, и в предрассветных сумерках громовержец ясно видит, что они красные... Светящиеся... Такие странные...
Может, это из-за освещения они кажутся такими красивыми?
Тор обводит пальцами тонкую сине-желтую кожу вокруг глазниц, проводит подушечками по тонким бровям и целует брата в переносицу.
– Локи... – тихо говорит он, – я здесь... Все хорошо.
Трикстер чуть задирает голову и пытается увидеть свои руки. Тор смотрит в этом же направлении и у него замирает сердце. По запястьям течет кровь, они покраснели, воспалились... А пальцы совсем белые. Слабые, тонкие...
Бог Грома осторожно касается щеки брата и заставляет его опустить голову:
– Не смотри, – просит он, – когда я тебя сниму отсюда, мы все поправим. И больно больше не будет...
Локи слабо кивает и прижимается лбом ко лбу брата.
***
Часы идут, как во сне. Время суток сменяется одно другим. Жара холодом и наоборот... Тор уже не помнит, когда начался этот кошмар. Он точно знает одно – до окончания осталось всего шесть часов. Он знает это потому, что на башне над площадью – огромный циферблат. И тяжелые стрелки медленно отсчитывают болезненные минуты.
Локи то приходит в себя, то снова без сознания обвисает на цепях...
Когда глаза трикстера открыты, Тор улыбается брату, говорит какую-то чушь... гладит спутанные волосы, убирает их за уши, как когда-то в детстве, целует измученное лицо... А Локи с трудом поднимает уголки изуродованных губ, улыбаясь в ответ. Но в глазах младшего боль. Боль и страх. Ведь если раньше трикстер хотя бы мог проговорить вслух все то, что видел в забытьи, то теперь... Бог Грома отчетливо это понимает. Поэтому говорит и говорит... Без умолку, без остановок. Говорит за двоих. А Локи просто смотрит в его глаза и улыбается этой жуткой полуулыбкой, от которой по его подбородку текут тонкие струйки крови.
А потом теряет сознание. Резко, быстро... И это безумно страшно. Тор судорожно проверяет пульс, и каждый раз, боится услышать мертвую тишину. Дрожащие пальцы попадают на артерию не сразу, и это только добавляет острых ощущений.
Часто из носа трикстера принимается идти кровь. Яркая, густая... Она медленно стекает по воспаленным губам, по острому подбородку, по шее... Тор уже не пытается ее остановить, он просто сидит у ног мага, уткнувшись лицом в его острые колени... Чуть поглаживает бедра брата, пытаясь отдать хотя бы немного своего тепла.
Богу Грома плевать, как это выглядит со стороны, плевать на то, что кричит чернь, на неодобрительные взгляды проходящих мимо чиновников... Плевать на приказ Всеотца, запрещающий подниматься на помост... Он ждет только одного – когда часы, отсчитывающие мгновения жизни его брата, пробьют три часа дня.
Тогда расстегнутся магические наручники, и он сможет поднять трикстера на руки и забрать отсюда. Унести в прохладную темную комнату, где не будет чужих жадных взглядов, кажется, разрывающих худое тело брата на части...
И все... больше никаких мыслей нет. Они просто ушли, исчезли... И Тору кажется, что так и должно быть.
***
Над площадью жаркое марево, пусто, тихо... Часы совсем недавно пробили час пополудни. Остается всего два часа... Боги! Хоть бы брат очнулся... Просто посмотрел на него своими невозможными зелеными глазами. Тору безумно хочется увидеть их. Они странные, с черным ободком по краю радужки и слишком широким зрачком. Такие яркие, блестящие...
Бог Грома поднимается с настила и становится напротив трикстера. Голова опущена на грудь, длинные, вьющиеся на концах волосы в беспорядке свисают по бокам. Они такие красивые... Тор пропускает меж пальцев чуть влажные жестковатые пряди и вдыхает запах брата. Чуть горьковатый, волнующий... Какой-то нездешний. Холодный... Болезненный.
Минутная стрелка лениво ползет к двенадцати. Тор буквально впивается в нее взглядом, умоляет двигаться быстрее... Хотя бы чуть-чуть...
Внезапно трикстер резко поднимает голову и распахивает глаза. В них ужас, непередаваемый, настолько яркий, что громовержец невольно отшатывается.
