Но не будем судить столь поверхностно. Феликс Бут – мыслящий человек, который в противовес чинушам из Адмиралтейства верит в пароходы. Вспомните, и Наполеон не верил в будущность паровых судов, а Бут дал 18 тысяч фунтов стерлингов. Что же касается «Виктори», то пивовар просто не нашел ничего лучшего: первые паровые лопастные суда не были шедеврами кораблестроения. Ну а Джон Росс стремился делом ответить на жестокую критику после экспедиции 1818 года. Во время нового путешествия он проявил и мужество, и настойчивость. И прежде всего тем, что не побоялся уйти в море на суденышке, которое раздобыл Бут. Пока машина не сдала – море слишком бурное, а переход слишком длинный, – скорость «Виктори» составляла три узла, то есть 5,5 километра в час. Громадные колеса помогают судну идти по волне. Прокладки летят одна за другой. Но первые паровые суда надеялись не только на силу пара. После остановки машины на «Виктори» поднимают запасные паруса, и вскоре экспедиция входит в полярные воды, добирается до острова Сомерсет у выхода из залива Ланкастер, где еще сохранились обломки «Фьюри» Парри, а также большое количество провизии. Джон Росс спускается вдоль восточного побережья Сомерсета и к югу от острова обнаруживает канал, ведущий на запад. Взглянув в подзорную трубу, он восклицает:

– Тупик! Идем дальше.

Прекрасный мореплаватель, Джон Росс родился под несчастливой звездой. Когда-то его карьере помешали мифические горы Крокера. Теперь он счел тупиком будущий пролив Белло, через который пройдет Амундсен, открыватель Северо-Западного прохода. Росс дает проливу название Бухта Брентфорд. Он продолжает путь к югу, проникает в большой залив, замечает к западу землю и называет ее в честь организатора экспедиции полуостровом Бутия. На этом заканчивается морская часть экспедиции. «Виктори» на две зимы становится на якорь в Феликс-Харборе (Феликс – имя мистера Бута). По мнению английских историков, Джон Росс «прекрасно использовал стоянку». Как и Парри, он с вниманием и без каких-либо предрассудков изучал эскимосскую технику выживания и помогал коренному населению, в частности изготовил деревянную ногу для одного калеки-эскимоса, на которую приезжали посмотреть издалека.

Джон Росс неоднократно отправлялся с эскимосами в санные походы. Его сопровождал племянник Джеймс Кларк Росс, специалист по магнетизму, побывавший в Арктике и со своим дядей, и с Парри. Джеймс Росс, как и Парри, считал, что магнитный полюс находится где-то поблизости, и частенько использовал санные походы для его открытия. 28 мая 1831 года стрелка компаса указала наклонение 89°59´ по отношению к горизонтали.

– Магнитный полюс найден!

Астрономические наблюдения позволили нанести на карту точку с координатами 70°05´ северной широты и 96°46´ западной долготы. На самом деле магнитные полюса довольно сильно смещаются – за полвека Северный магнитный полюс сместился на 320 километров. Но для 1831 года подобное научное достижение было значительным. Поскольку Джону Россу не удалось вызволить «Виктори» из льдов Феликс-Харбора, он вернулся в Англию в 1833 году на борту китобойца «Изабелла». За открытие Северного магнитного полюса Джеймс Росс был повышен в звании и стал капитаном первого ранга. Адмиралтейство решило вручить членам экспедиции, в том числе и матросам, премию в 5 тысяч фунтов стерлингов, которую ранее отменило. Джона Росса возвели в дворянство. Он стал сэром Джоном. Теперь уже никто не мог упрекнуть в трусости офицера Королевского флота. Несправедливость была забыта, тем более что Джон Росс заслужил подобное отличие: за четыре зимовки в Арктике он потерял только трех членов экспедиции. Значит, ее глава сумел предусмотреть все.

– Думаю, руководство экспедицией следует поручить Джону Франклину, – сказал Джон Барроу.

– А может, лучше Россу? – возразил премьер-министр.

– Росс отказался. Он обещал своей жене больше никогда не ходить в полярные районы.

Беседа состоялась в январе 1845 года на Даунинг-стрит, 10.

Премьер-министра звали Роберт Пил. А с Джоном Барроу, секретарем Адмиралтейства и основателем Королевского географического общества, мы уже встречались.

– Джону Франклину пошел шестидесятый год. Многовато, – заметил премьер-министр.

– Это человек железного здоровья. Он доказал свою пригодность делом.

Барроу напомнил о фантастическом пешем походе Франклина по дальнему Северу. В 1819 году, когда Адмиралтейство снаряжало экспедицию Парри на поиски Северо-Западного прохода, оно поручило лейтенанту Джону Франклину составить карту района, расположенного к западу от Гудзонова залива. За шесть лет Франклин со своими спутниками прошел более 8 тысяч километров. В путь отправились тридцать два человека, вернулись семь. Среди них – Джон Франклин.

– Вы говорите о подвиге двадцатилетней давности, – заметил Роберт Пил.

– Продолжение карьеры Франклина доказывает, что он не растерял запаса жизненных сил.

Вернувшись с Севера, Франклин продолжал плавать: бороздил просторы Тихого и Атлантического океанов, потерпел кораблекрушение в Австралии. Получил звание адмирала и семь лет управлял Тасманией. Но забыть арктические дали он не мог и стремился возглавить задуманную экспедицию, поскольку был вынужден покинуть Тасманию из-за клеветнической кампании чиновников. Леди Франклин говорила: «Он умрет от огорчения, если не отправится в плавание». К тому же и Парри заявил первому лорду Адмиралтейства, что Франклин – «самый знающий из всех». В конце концов назначение Франклина состоялось.

Суда экспедиции назывались «Эребус» и «Террор». Последним командовал капитан Крозье. Суда ходили в Арктике и доказали свою прочность; носовую часть их корпусов усилили листовым железом, парусники снабдили винтами, которые можно было поднять, если судну угрожало вмерзание в лед.

– На открытие Северо-Западного прохода понадобится двенадцать месяцев, но следует быть предусмотрительным, – сказал Джон Барроу.

Суда нагрузили громадным количеством съестных припасов и топлива, а также всем, что хоть как-то могло обеспечить комфорт и поддержать на высоком уровне моральный дух команды, – фарфоровой посудой, хрустальными бокалами, столовым серебром. На каждом судне имелись библиотека из 1200 томов, школьные доски, перья, бумага для уроков во время зимовки, шарманка, которая могла исполнять около пятидесяти мелодий, в том числе псалмы и гимны, множество научных приборов, теплое нижнее белье и одеяла из волчьих шкур. Ни правительство, ни офицеры не сомневались в благополучном исходе экспедиции.

Еще не бывало столь подготовленной и снаряженной экспедиции. Кроме того, из 130 человек экипажа с двух судов 120 уже бывали в полярных районах.

Суда использовали и пар, и ветер. 26 мая 1845 года, после ходовых испытаний в Вулвиче, они вышли из устья Темзы. Корабль, прибывший тем летом в Англию, сообщил, что встретил экспедицию у южного побережья Гренландии. Больше никаких вестей не поступало.

Сегодня мы забываем об одной особенности полярных экспедиций тех лет – их невероятной продолжительности. Нам приходится прилагать немалые усилия, чтобы хотя бы немного проникнуться духом той эпохи, поскольку в наше время любые события разворачиваются практически на глазах. В XIX веке и в море, и на суше полярные экспедиции требовали много времени. Месяцы уходили на то, чтобы добраться до нужного места, и все считали нормальным одну или две зимовки. Радио еще не было. Новости не поступали; родные, друзья и начальство начинали испытывать беспокойство далеко не сразу.

Через два года, в 1847 году, в «Куотерли ревью» появилась статья лорда Эджертона: «Мы с большим интересом ждем возвращения двух судов, которые, быть может, в этот самый момент выходят через Берингов пролив в Тихий океан. Если нам выпадет счастье увидеть их возвращение, мы предлагаем поставить „Эребус“ и „Террор“ на вечную якорную стоянку по обе стороны от „Виктори“; они должны стать плавучими памятниками Нельсонам-первооткрывателям, которые бросили вызов природе и ответили на призыв родины встать на службу всего мира».