3 января 1821 года шхуна «Энтерпрайз» под флагом военно-морских сил США шла вдоль длинного песчаного берега острова Галвестон. Капитан-лейтенант Кирни и его помощник Макенни пристально разглядывали берег в подзорную трубу.

– Прибыли, – сказал Кирни. – Вижу вход в бухту. – Несколькими минутами позже он добавил: – А вот и Кампече.

Даже невооруженным глазом были видны деревянные строения. Отчетливо выделялся выкрашенный в красный цвет двухэтажный дом и небольшая фортеция при входе в бухту.

– По-моему, ничего серьезного, – заметил помощник капитана.

– Гнездо разбойников всегда выглядит так, пока его не потревожишь.

– Командовать «Всем по местам», сэр?

– Да. Якорь отдавать не будем. Ляжем в дрейф возле входа в бухту. Распорядитесь поднять сигнал «Просим связи с берегом!». Орудия навести на форт.

«Энтерпрайз» не успел лечь в дрейф, как из бухты выскочил парусный баркас и ловко подошел к шхуне. Человек, стоявший на палубе суденышка, снял шляпу.

– Я капитан Жан Лафит, – прокричал он. – Прошу вашего капитана быть моим гостем.

Лейтенант Кирни велел спустить собственный ялик. На берегу он отклонил предложение войти в дом «губернатора Галвестона».

– Я обязан сообщить вам важное известие, капитан Лафит. И предпочитаю сделать это здесь.

Из домиков вышли люди и начали собираться вокруг прибывшего. Лафит жестом удержал их на расстоянии. Кирни стоял по стойке смирно на песчаном пляже лицом к деревянным баракам.

– Правительство Соединенных Штатов поручило мне передать вам следующее…

Галвестонское предприятие должно полностью прекратить свои действия, более того – исчезнуть. Строения должны быть снесены, а суда должны покинуть бухту и никогда туда не возвращаться.

– Я вернусь через два месяца, дабы проверить исполнение этого приказа. К этому времени вы тоже должны покинуть остров. В случае неповиновения или промедления мои орудия откроют огонь.

Жан Лафит выслушал ультиматум без малейшего возражения.

– Я приму все меры к разрушению и эвакуации Кампече в указанный срок, – сказал он.

– Я вернусь ровно через два месяца, день в день, – повторил Кирни.

День в день, рано утром 2 марта, «Энтерпрайз» появился перед входом в бухту. Шхуна бросила якорь, спустила шлюпку, и капитан-лейтенант Кирни с помощником Макенни отправились к берегу. Восемнадцать лет спустя, в июле 1839 года, Макенни опубликовал в журнале «Демократическое обозрение» рассказ об этом памятном дне.

В бухте шлюпка миновала готовый к отплытию бриг. «Целые „гроздья“ белых, черных и желтых лиц, увенчанных колпаками, фуражками, сомбреро и островерхими мексиканскими шляпами, свесившись за борт, без малейшей любезности во взоре смотрели на наши треуголки и эполеты». Кирни спросил, где Жан Лафит; ему указали капитанский корабль. «Это была черная шхуна вытянутой формы с низкой осадкой – идеальное судно для погони и пиратских нападений».

Лафит принял гостей у себя на борту. Он сказал, что условия, объявленные ему два месяца назад, выполнены. Беседа тотчас приняла дружественный характер.

– Пятнадцать лет я воюю против Испании и буду продолжать сражаться, покуда жив, – говорил Жан Лафит.

Американцы согласно кивали. У них не было никакого приказа касательно защиты испанских интересов, а свое задание они выполнили.

– Да, – продолжал бос. – Меня часто называли пиратом, а между тем я не напал ни на одно английское или французское судно. Когда у меня завелись было бандиты, ограбившие американскую плантацию, я их повесил. В Новом Орлеане все знают, что я большой друг Америки. Не угодно ли кофе, господа?

После кофе офицеры вышли на палубу. Расставаясь, они долго жали руку «пирату-джентльмену», словно расставались с желанным другом.

Наутро Кирни с помощником, стоя на корме «Энтерпрайза», смотрели, как последние флибустьеры покидали Галвестон. Один за другим суда выбирались из горловины бухты и распускали паруса. И хотя на палубах суетились оборванные нечесаные люди, напоминавшие скорее нищий сброд, чем бравых моряков, все маневры производились образцово.

– Вижу на берегу человека, – сказал Кирни, не отрываясь от подзорной трубы.

Это был Жан Лафит. Главарь флибустьеров подошел к крайнему домику и поднес к нему факел. Огонь быстро пополз по крыше, перекинулся на соседнюю хижину, оттуда – на большой красный дом. Ветер раздувал пламя, пожиравшее остатки галвестонского лагеря…

Более чем стотридцатилетняя история последнего флибустьера прерывалась здесь. «Жан Лафит уплыл навстречу неведомому, откуда он некогда явился» – это фраза из Британской энциклопедии. Лишь благодаря кропотливому труду историка Стенли Клисби Артура, имя которого уже упоминалось, теперь установлено, что вторая половина жизни Жана Лафита была не менее насыщенной, чем первая. Знаменитый флибустьер всегда был человеком скрытным и намеренно напускал туман на ту часть своей деятельности, которую он хотел уберечь от посторонних глаз.

7 июня 1832 года под именем Джон Лафлин (небольшая трансформация имени показалась ему достаточной) он сочетался в Чарлстоне браком с Эммой Мортимер, дочерью богатого оптового торговца. 4 апреля 1834 года у четы родился сын Жюль, а два года спустя – второй, нареченный Гленном. В 1836 году супруги поселяются на берегу Миссисипи, в Сент-Луисе. В этом городе по адресу: Норт-Уотер, 29, отец семейства открыл контору, на бронзовой табличке которой значилось: «Джон Лафлин, фабрикант и торговец орудийным порохом».

Торговля подобным изделием может показаться странной для человека, живущего под чужим именем, старающегося остаться незаметным и порвавшим прежние связи с пиратами. Но тут, как и раньше, нам следует делать ссылку на эпоху, когда подобные вопросы не возникали.

Джон Лафлин много времени проводит в разъездах. В частности, в Европе. И тут кроются указания на его вторую жизнь. Его следы отыскиваются во Франции в 1834 и 1848 годах. Именно тогда, когда там происходят революционные выступления. По возвращении в Штаты Лафлин рассказал своему другу художнику Дефранку о возмущении, которое у него вызвала бойня, учиненная правительственными войсками в Париже 13–14 апреля 1834 года на улице Транснонен. Рабочие вышли на демонстрацию по призыву Общества прав человека.

«Мой отец, – вспоминал много позже его старший сын Жюль, – говорил, что в год моего рождения он вступил в общество, провозгласившее равенство и братство людей». Не об этом ли обществе идет речь? Гипотезу подтверждает деловая поездка Жана Лафита – уже под собственным именем – во Францию накануне гражданской войны 1848 года. Он доставил туда груз пороха «неизвестному покупателю». Если бы сделка была легальной, ее не надо было бы скрывать. Стенли Клисби Артур нашел указания, что Лафит поставлял порох республиканцам.

Он пишет, что эволюция бывшего флибустьера в эти годы шла довольно быстро. Жан Лафит был и прежде сторонником равноправия, понимаемого, правда, своеобразно. Он был сыном своего века и продуктом определенной среды. Но идеи свободы и справедливости всегда были близки ему. Вот факты.

11 ноября 1847 года Авраам Линкольн пишет тестю Лафита Джону Мортимеру: «Дорогой Джон! Я все еще нахожусь под большим впечатлением от бесед об эмансипации работников, что мы вели в доме Вашего зятя в Сент-Луисе две недели назад…» Далее он останавливается на «агитации в пользу отмены рабства и облегчения жизни неимущих» и добавляет: «…слова Вашего зятя не оставили меня равнодушным».

Жан Лафит финансирует издание книг и брошюр, клеймящих рабство, дает деньги в фонд организации, занимающейся выкупом черных невольников и переселением их на север Штатов. Богатый опыт в налаживании тайных каналов связи пригодился ему и тут. Шестидесятилетний Лафит через верных людей переправляет беглых рабов в Сент-Луис, а позже в Олтон, штат Иллинойс, где он поселяется в начале 50-х годов после трагической гибели младшего сына Гленна.