Летом 1818 года американский госсекретарь вручил президенту Монро меморандум следующего содержания: «Нам следует твердо настаивать на том, что остров Галвестон является частью Луизианы, проданной нам Францией. Испанское королевское правительство до сих пор не смогло противопоставить каких-либо серьезных аргументов, опровергающих наш тезис. А так как территория между реками Сабина и Рио-Браво является Луизианой, Галвестон принадлежит нам. Прекрасным случаем подтвердить наш суверенитет была бы посылка экспедиции против Лафитов».

Монро начертал на полях меморандума две строчки:

«Согласен, но действуйте без ажиотажа. Уведомите Лафитов, что им надлежит убраться».

Приказ очистить бухту и остров Галвестон был вручен Жану Лафиту в конце лета полковником Грэмом, прибывшим на невооруженном судне таможенной службы. Адресат ознакомился с бумагой и дал обстоятельный ответ в письменном виде. Лафит писал, что обосновался в Галвестоне с разрешения республиканского правительства Мексики. Он никогда не знал, что американское правительство заявляет свои права на эту территорию. А посему, питая безграничное уважение к американскому правительству, он незамедлительно исполнит волю президента Монро.

Полковник отбыл, очарованный приятным знакомством. Лафиту только это и требовалось. Если не считать налетевшего несколько дней спустя урагана, причинившего немалые разрушения Кампече – эти разрушения были вскоре ликвидированы, и поселок стал еще краше, – все пошло как прежде. У американского правительства были другие, более важные заботы. Фирма «Лафит и Лафит» увеличила оборот, а весной следующего года республиканское правительство Мексики, довольное размахом морских операций корсаров, официально назначило Жана Лафита губернатором острова Галвестон.

Флибустьер не забывал кормить посулами и испанцев. Думаю, что сложившаяся ситуация его немало забавляла. Подтверждением может служить найденное в Королевском архиве в Севилье письмо вице-короля Новой Испании, датированное 18 апреля 1819 года. Там упоминается о том, что агент 13–2 изложил кубинскому губернатору свой план управления островом и для этой цели просил официально объявить его «губернатором острова Галвестон»!

Надо сказать, что письмо вице-губернатора своему правительству поражает не меньше, чем смелая выходка Жана Лафита. «Несмотря на подозрения нашего военного командования относительно агента 13–2, – говорилось там, – полагаю, что ему можно доверить губернаторство до той поры, пока мы не вышлем в Галвестон карательную экспедицию. Это логово следует уничтожить. Кстати, остров представляет собой нездоровое место, лишенное каких бы то ни было ресурсов, и Лафит должен там влачить жалкое существование, терпя всяческую нужду». Если все сообщения, приходившие в Мадрид из американских владений, были того же качества, то причины краха Испанской империи становятся более понятны: предприятие Лафита никогда еще так не процветало, как весной 1819 года.

Возможно, даже слишком. Думая о последующих событиях, трудно отказаться от мысли, что человек столь разнообразных и замечательных талантов пересек некий незримый предел. Властелин маленькой галвестонской империи не был наказан впрямую, но, как это часто случается с теми, кому повезло и кто хочет усложнить игру уже из чистого удовольствия, удача отвернулась от него. А без помощи этой прихотливой дамы даже самый большой талант бессилен…

Летом 1819 года один авантюрист, которого Лафит принял совсем недавно, ночью улизнул тайком с бандой из Галвестона. Десять дней спустя в бухту вошла сторожевая шхуна «Рысь». Сошедший на берег лейтенант военно-морских сил США Макинтош потребовал незамедлительно проводить его к Жану Лафиту.

– Некто Браун, один из ваших людей, напал с сообщниками на плантацию Джона Лайонса возле протоки Черепаховый Хвост, – сказал он. – Бандиты избили и ограбили хозяев. Власти Луизианы требуют выдачи этих людей для суда и наказания.

– Я в курсе события, – ответил Жан Лафит. – Эти люди по возвращении были допрошены, их судил галвестонский трибунал. Браун был признан главным зачинщиком. Кстати, вы можете взглянуть на него.

Он подвел лейтенанта к берегу, где стояла высокая виселица. Тело Брауна, болтавшееся в петле, было уже расклевано птицами.

– Прекрасно, – сказал лейтенант. – Но с ним было еще четверо сообщников.

Полчаса спустя эти четверо были выведены из подвала, служившего на острове тюрьмой, и поднялись на борт «Рыси» со связанными за спиной руками.

Лейтенант Макинтош написал в отчете, что Жан Лафит – «человек, обладающий манерами истинного джентльмена, а в обхождении с ним трудно сравниться и невозможно превзойти».

1 сентября 1819 года все газеты Нового Орлеана напечатали примерно в одних и тех же выражениях следующее сообщение:

«Судно „Храбрец“ под мексиканским флагом и командованием капитана Жана Дефоржа, члена пиратской корпорации Галвестона, напало и захватило 29-го числа прошлого месяца испанскую шхуну „Филомена“, вышедшую из Пенсакола в Гавану. Обращение с офицерами и экипажем шхуны было самое ужасное. Груз „Филомены“ принадлежал двум негоциантам из нашего города, гражданам Соединенных Штатов.

Через короткое время „Храбрец“, перехваченный двумя вооруженными тендерами американской таможенной службы, вступил с ними в бой и, будучи обездвижен, сдался. Сейчас он стоит на якоре под надежной охраной в порту, а капитан Дефорж и восемнадцать членов его экипажа сидят в Калабусе».

Несколько дней спустя те же газеты сообщили, что защищать пиратов будут адвокаты Э. Ливингстон и Дж. Граймз. «Утверждают, что Жан Лафит лично прибыл в Новый Орлеан из Галвестона для организации защиты капитана и экипажа „Храбреца“. Лафит поручил своим поверенным сделать все возможное». С затратами те могли не считаться.

Дело «Храбреца» выглядело довольно скверно. Окружной прокурор Джон Дик предъявил суду два документа, захваченные на корсарском судне: написанную рукой Лафита инструкцию капитану Дефоржу, какие сигналы тот должен подать при входе в бухту Галвестон с призом, а также написанную рукой Лафита фрахтовую грамоту – ее флибустьеры все еще называли фартовой, – предусматривающую порядок дележа добычи.

Жан Лафит попал в переплет. «Курьер» напечатал статью, в которой выражал сожаление, что «главный злоумышленник вышел сухим из воды». Тем не менее Жан Лафит употребил остатки своего влияния для того, чтобы склонить нескольких видных бизнесменов города подписать петицию президенту Монро о помиловании приговоренных; он даже сам отправился в Вашингтон, чтобы вручить этот документ высоким инстанциям. Единственное, чего он смог добиться, – это продлить жизнь своим бывшим соратникам еще на полгода.

25 мая 1820 года в полдень они были повешены на рее таможенного тендера, вставшего напротив причала Оружейной площади. Огромная толпа присутствовала при казни. Во время ее произошел душераздирающий инцидент. Воспользовавшись тем, что стража на несколько секунд засмотрелась, как первую жертву вздергивали на рею, капитан Дефорж бросился головой вперед с борта судна в реку. Его выловили и, мокрого, дрожащего, рыдающего, умоляющего о пощаде, казнили. «Военный парад, сопровождавший экзекуцию, – писала газета, – был самым значительным за весь мирный период. Никакие крамольные акции не нарушили общественного спокойствия».

Газета намекала на слухи о том, что галвестонские пираты готовили вылазку для освобождения сотоварищей и вообще были намерены мстить за них. Факты опровергают это. Судя по ним, у Жана Лафита были совсем иные намерения. В архиве его праправнука было обнаружено письмо, датированное маем 1820 года и отправленное из Сент-Луиса неким Мануэлем Лиса, считавшимся в ту пору «крупнейшим торговцем мехами на американском Западе». В этом письме, где многие фразы звучат загадочно, Лиса уведомлял Лафита, что он «схоронил карты, планы и инструменты в надежном месте», туда же положил «дублоны в количестве двадцати тысяч».

Да, с конца 1819 года Жан Лафит начал устраивать тайники вдали от Мексиканского залива – в Филадельфии, Нью-Джерси, Сент-Луисе. Таким образом, он уже тогда понимал, что галвестонская база перестала внушать доверие. Против него ополчились не только американские власти; флибустьеры были злы на него за то, что он не сумел спасти от петли экипаж, работавший на него и выполнявший его прямые указания. Упоминание о «картах, планах и инструментах» свидетельствует, что Лафит предполагал перенести поле деятельности в другое место. Но события, как и прежде, распорядились по-иному.