Дам препроводили в дома на окраине селения, реквизированные специально для этой цели. Господин д’Ожерон самолично прибыл поздравить их с благополучным концом путешествия. Он сказал, что они могут отдохнуть два дня, после чего им предложат кров и супругов. Пока же лучше не покидать отведенных покоев. Если им что-либо потребуется, все будет незамедлительно доставлено. Господин д’Ожерон был само добросердечие, он обращался к женщинам с такой приветливостью, что разом покорил их. А в сравнении с мрачным корабельным трюмом местные домишки выглядели просто дворцами.

В назначенный день их собрали на широкой площади в центре селения. Обычно там колонисты покупали на аукционе негров-рабов и вербованных для работы на плантациях. Увидев стоявших вокруг площади мужчин, встречавших их в порту, женщины сразу поняли, что их ожидает. Кое-кто зароптал. Но, как гласит пословица, «коли вино на столе, его надо пить». Кстати, все прошло очень быстро и без каких-либо обид для заинтересованных сторон.

Женщины были товаром – многим, кстати, и не доводилось никогда выступать в иной роли, – за который сейчас платили золотом. Командир гарнизона по очереди выводил дам в центр площади, беря каждую за руку, словно приглашая ее к менуэту. Едва оказавшись на виду, дама тотчас становилась предметом аукциона, причем столь мгновенного и лестного, что первые «партии» не могли поверить своим ушам. Цену не надо даже было назначать: желающие сами выкрикивали цифру – поначалу огромную, ибо тут играло роль желание не только получить жену, но и показать себя (типичное поведение флибустьера). Именно они, а не колонисты набивали цену. Предыдущие недели выдались удачными для рыцарей вольного промысла, многие не успели еще спустить в кабаке добычу от охоты на галионы, а кое-кто приберег деньги в ожидании объявленного прибытия женщин.

Некоторых дам никак нельзя было считать юными и красивыми, однако – и сей факт был зафиксирован всеми современниками – каждая, даже самая непривлекательная, нашла себе партнера, уплатившего за нее немалую сумму. Рассчитавшись на месте, покупатель уводил свое приобретение домой. Толпа молча расступалась, глядя на удалявшуюся пару. Все молчали, ибо знали, что новоиспеченные мужья не потерпели бы и малейшей насмешки.

Кстати, каждый союз закреплялся законной записью в регистрационной книге колонии. Что касается церковного обряда, то некоторые пары затем венчались, а некоторые нет. Флибустьеров нельзя было назвать полными безбожниками: католики и гугеноты сообща молились перед выходом в море на промысел, при этом католики исповедовались и причащались, но церковный брак не представлял для этих людей той значимости, какую он приобрел в дальнейшем в Европе.

Покупка жен – факт вовсе не исключительный в истории человеческих обществ. Исключение составляло скорее качество новых супругов, их прошлое. Так вот, все без исключения историки эпохи свидетельствуют, что в подавляющем большинстве эти браки оказались удачными, по крайней мере долговечными. Жены проявили себя верными подругами (это, кстати, было спокойнее и безопаснее для них), рожали детей и воспитывали их в послушании.

Губернатор Тортуги заплатил из собранных на аукционе денег за переезд иммигранток, после чего у него еще осталась круглая сумма. Операция оказалась столь рентабельной, что короткое время спустя Вест-Индская компания[54] осуществила ее уже самостоятельно.

На Черепаший остров прибыло несколько подобных партий, а затем женщины стали приезжать за собственный счет. Они уже не продавались на супружеском аукционе. Это были предприимчивые особы, прослышавшие о том, что женщинам на Тортуге живется вольготно, их там не обижают, а недостаток представительниц прекрасного пола они смогут обратить к своей выгоде.

Подобный контингент появлялся из Европы и с других, уже колонизованных островов; среди них были и индианки, и метиски. Но история сохранила нам рассказ лишь о прибытии первых жен флибустьерского гнезда; купленные на аукционе за наличные, они сумели стать образцовыми супругами, и с той поры в их адрес никто не мог сказать дурного слова.

Если учесть их происхождение и среду, в которую они попали, то эти женщины вели себя под стать мужьям. Некая бретонка Анна по прозвищу Божья Воля, нареченная так потому, что она постоянно повторяла эти редкие среди пиратов слова, была замужем за флибустьером Пьером Длинным. Пока ее муж бороздил море в погоне за испанцами, она кормила семейство охотой на кабанов и диких быков. Овдовев – случай весьма частый среди флибустьерских жен, – она тут же получила множество предложений руки и сердца, поскольку дефицит жен на Тортуге не снижался. Но она отвергла всех претендентов, решив воспитывать детей одна.

Ее ближайшим соседом был «береговой брат», пользовавшийся репутацией отчаянного головореза, некто по имени Де Граф. Однажды этот человек в пустячном споре позволил себе высказаться весьма неучтиво по адресу Анны. Когда ей донесли об этом, она явилась к соседу в дом с пистолетом в руке:

– Де Граф, выходи. Будем драться на дуэли.

Она была прекрасна в гневе. Де Граф, отодвинув наставленный на него ствол, обнял ее. Сыграли свадьбу, они зажили вместе и народили детей, достойных родителей.

Их старшей дочери стал навязываться в мужья парень, который ей не нравился. Она ему отказала. Тот продолжал настаивать, она опять отказала. Но парень не унимался. Тогда, как и ее мать двадцать лет назад, она явилась к нему с пистолетом:

– Вы меня оскорбили. Будем драться.

Парень отказался от дуэли и от надежд на женитьбу. Как бы там ни было, появление на Тортуге женщин знаменует решительный поворот в истории острова, а именно начало того процесса, который принято именовать цивилизацией. Местные нравы утихомирились, стало гораздо меньше ссор и драк, меньше стало и убийств. Женщины внесли некоторый комфорт в островной быт, увеличился торговый обмен с Европой, откуда стала поступать мебель и кухонная утварь, а назад – табак и другая сельскохозяйственная продукция. И конечно же, добыча вольного промысла, ибо флибустьерство продолжало процветать. Бертран д’Ожерон, в целях стабилизации населения, потребовал, чтобы каждый коммерсант, ведущий торговлю на его острове, заимел бы там жилье; он обязал колонистов завести скот и домашнюю птицу. Коровы, свиньи, овцы, индейские куры и куры обыкновенные – вся живность подробнейшим образом перечислялась в его распоряжениях.

Справедливости ради следует сказать, что флибустьеры, хотя и оцивилизованные немного своими супругами, у кого они были, составляли особую касту и нарекания жен – тех, которые осмеливались высказываться по данному поводу, – не могли их удержать от кутежа по возвращении из похода, где они рисковали головой. Возможно, правда, они проматывали и проигрывали теперь в карты меньшие суммы, чем раньше, – все до нитки уже не спускал никто, – но им требовалась подобная разрядка (или, если хотите, встряска) после напряжения, сопутствующего их профессии. Поэтому обыватели Черепашьего острова смиренно слушали дикие выкрики, всю ночь доносившиеся из таверн и злачных заведений в порту, принимая их как неизбежность.

Устойчивый ост держится почти весь год в Наветренном проливе – морском рукаве шириной восемьдесят километров между Кубой и Санто-Доминго. Море здесь всегда беспокойно, ходит крутая волна, а поперечные течения добавляют трудностей капитану судна, вошедшего в пролив.

Однажды декабрьским утром 1665 года там скрестились пути двух судов; они двигались навстречу друг другу примерно в десятке кабельтовых. Один был тяжелый испанский галион, шедший с востока и направлявшийся, по всей видимости, в Сантьяго-де-Куба, другой – простая парусная посудина, с трудом шедшая против ветра курсом вест.

Люди, плывшие на этой посудине, внимательно наблюдали за галионом. Особенно сидевший на руле человек с осунувшимся лицом, заросшим густой бородой. Хотя парус был поставлен, шестеро гребцов, все негры, налегали на весла. Их черные лица были серыми от изнурения.