Галион ходко шел по ветру, и его капитан не удосужился изменить курс, чтобы остановить посудину. В дальнейшем он горько сожалел об этом, ибо в то утро он мог без труда поймать злейшего врага испанцев в Карибском море.

Полицейская карточка в досье этого человека могла бы выглядеть следующим образом: Но, Жан-Франсуа, по прозвищу Олоне, родился в 1630 году во Франции в местечке Сабль д’Олон, провинция Пуату. Глаза – голубые, волосы – каштановые, рост – средний, особых примет нет. Завербовался в возрасте двадцати лет в Ла-Рошели на три года в Вест-Индию. Точное местонахождение и характер работы в означенный период не установлены. Затем буканьер на Санто-Доминго, где неоднократно участвует в стычках с лансеро (испанскими кавалеристами). В 1665 году перебирается на Тортугу, выходит на морской промысел, где зарекомендовал себя положительно. В 1662 году получает от губернатора Жереми Дешана дю Россе жалованную грамоту и судно. Неоднократно возвращается на Черепаху с богатой добычей, но затем вынужден поставить свой истрепанный корабль на прикол. В 1664 году получает еще одно судно – от временно исполняющего обязанности губернатора Дешана де ла Пласа. В августе того же года выходит на этом судне в море. В последний раз был замечен три недели спустя в двухстах пятидесяти морских лье к западу от Тортуги при входе в Юкатанский пролив, где шел курсом вест. С тех пор от него не поступало никаких вестей.

Через сутки после встречи с испанским галионом в Наветренном проливе Жан-Франсуа Но со своим негритянским экипажем прибыл в Бас-Тер и поведал о пережитом приключении.

Его корабль потерпел крушение у побережья полуострова Юкатан. Уцелевшие моряки, едва добравшись до суши, были взяты в плен испанскими лансеро, которые повели их в соседний город Кампече.

– По дороге нам удалось напасть врасплох на стражу, нескольких убить, забрать у них оружие и вступить в жестокий бой с остальными. Все мои люди были перебиты. Я был ранен, однако притворился мертвым, и лансеро ушли, бросив нас в лесу. Немного погодя я встал, разделся, взял одежду одного из убитых испанцев и побрел к Кампече. Люди в городе плясали у костров, празднуя нашу гибель, и я пел и плясал с ними. В Кампече я пробыл несколько дней, пока не уговорил этих негров, бывших в рабстве у владельца рыбачьего баркаса, украсть хозяйскую лодку. Они раздобыли провизию, и ночью мы покинули Кампече.

Тысяча двести морских миль отделяют Кампече от Тортуги. Вначале предстояло обогнуть Юкатанский полуостров, затем пересечь одноименный пролив шириной двести километров, суметь попасть в Наветренный пролив и одолеть его коварные течения. Даже сегодня рыбаки, плавающие на сейнерах-тунцеловах с мощными двигателями, предпочитают избегать этого места. Но капитану Олоне на крохотной посудине с единственным парусом удалось пройти не только его, но и тысячу двести километров вдоль кишащего испанцами побережья Кубы.

Люди, внимавшие рассказу Олоне в таверне Бас-Тера, где он подкреплялся за столом вместе со своим чернокожим экипажем, обратили внимание, что на капитане все еще были лохмотья испанского мундира – доказательство истинности хотя бы части его рассказа.

– Вы свободны, как я обещал вам, – сказал Олоне беглецам-неграм.

На Тортуге к этому времени стали появляться бывшие рабы, освобожденные флибустьерами либо заплатившие за себя выкуп после участия в удачных пиратских набегах.

Но вернемся к Олоне. Несмотря на совершенный им беспримерный морской переход и прочие подвиги, репутация Жан-Франсуа Но как капитана в глазах властей Черепашьего острова была подорвана: два корабля за два года – это уж слишком! Олоне не стал проклинать судьбу (от него вообще никто никогда не слышал жалоб). Он понимал, что придется вновь начинать с нуля, как после прибытия из Европы в Вест-Индию на поиски счастья. Несколько верных приятелей раздобыли баркас попрочнее. Кстати, среди рядовых флибустьеров мнения об Олоне разделились. Часть бывших соратников после двух крушений кряду засомневалась в его навигационном умении, другие с восхищением пересказывали его фантастическое плавание на лодке через море. Олоне удалось найти два десятка сподвижников и даже судового хирурга. Присутствие последнего придавало предприятию особую солидность. Жан-Франсуа поднял парус и вышел в море, где незамедлительно захватил испанскую барку. А два судна лучше одного.

«Добывать испанца» было классическим официальным выражением, но смысл оно обретало лишь на несколько часов – когда удавалось засечь в море этого «испанца». Остальное время приходилось крейсировать, то есть болтаться в море, затянув потуже пояс и получая строго по норме даже воду. Жизнь на пиратских суденышках была далека от описаний романтических авторов. Конечно, на кубинском берегу хватало и колодцев, и дичи, но капитаны-флибустьеры старались как можно реже приставать туда. Ведь берег только издали кажется пустынным. Вы ничего не видите, зато за вами следит всевидящее око, и когда вы снова выходите в море, оно оказывается еще более пустынным, чем раньше.

И все же своего первого «клиента» Олоне встретил в устье реки, куда направился за пресной водой. Вначале он заметил у реки индейцев – добрый знак, говорящий, что врага поблизости нет. От них же Олоне узнал, что скоро ожидается прибытие большого испанского фрегата. Откуда индейцы могли это знать – неведомо. И правда ли, как они утверждают, что фрегат имеет команду в девяносто человек при десяти орудиях? Неважно. Олоне решил устроить засаду.

Отведя обе барки за мыс, флибустьеры стали наблюдать за устьем. Действительно, по прошествии нескольких часов появился фрегат. Медленно и величаво он вошел в реку и бросил якорь. Устье было совсем узким, деревья едва не смыкались кронами над водой, и фрегат оказался как бы под зеленым сводом, закрывавшим обзор. Дождавшись темноты, флибустьеры бесшумно выгрузились на берег.

Скупые строки Эксмелина о разыгравшемся на рассвете сражении не дают полной картины. Флибустьеры, спрятавшись за деревьями и в густой растительности, а возможно, и в вытащенных на берег шлюпках, взяли фрегат под прицельный огонь разом со всех сторон – таким же способом действовали японцы против американских канонерок в джунглях Гвадалканала во время Второй мировой войны. Испанцы ответили мушкетным огнем вслепую по кустам, хотя им следовало тут же сняться с якоря и выйти в море, где фрегат был бы неуязвим. Когда же они наконец начали выбирать якорь, потери в живой силе были столь велики, что оставшийся экипаж был деморализован и не смог оказать сопротивление флибустьерам, бросившимся на абордаж с двух подошедших барок.

– Пусть не надеются, что я забыл, как их лансеро перебили моих людей возле Кампече, – сказал Олоне. – Прикончить всех раненых и бросить их за борт! Остальных – в трюм.

Один из испанских рабов упал на колени:

– Господин капитан, не убивайте меня, я скажу всю правду!

– Какую?

– То, что мне было приказано совершить. Пощадите!

– Говори и останешься жить. Выкладывай!

Человек сказал, что был взят на фрегат в качестве палача, ибо испанцы намеревались казнить всех без исключения попавших в плен флибустьеров-французов; он должен был их вешать. Губернатор Гаваны принял такое решение, дабы повергнуть в страх пиратов Черепашьего острова, чинивших разбой в его владениях.

– Что ж, прекрасно, – сказал Олоне, вытаскивая из ножен саблю. – Выводите пленных на палубу. По одному.

Узников стали по одному выталкивать снизу, и едва голова несчастного показывалась из люка, предводитель пиратов ударом сабли сносил ее с плеч. Один очевидец утверждал, что после каждого удара Олоне слизывал кровь с клинка, комментируя разницу во вкусе. Оставляю эту деталь на его совести.

С этого дня за Олоне закрепилась репутация кровавого зверя. С единственным оставленным в живых пленником – тем самым незадачливым палачом – Жан-Франсуа отправил послание кубинскому губернатору. Это послание полностью выдержано в духе времени: «Я исполнил ваш приказ и не пощадил пленных, коими оказались ваши люди. В следующий раз, надеюсь, вы сами попадетесь мне в руки».