Приговор показался присутствующим справедливым. Он возмещал арестованным ущерб и не умалял достоинства героя. Джэксон вытащил из кармана чековую книжку.

По выходе из зала суда ему понадобилось добрых полчаса, чтобы добраться до пролетки. Лошади были выпряжены, постромки держали люди. Кто именно? Баратарийцы – капитан Доминго и его артиллеристы с третьей батареи. Триумфальная колесница проехала по улице Людовика Святого, потом по Шартрской – прямо к кафе «Масперо». Джэксона на руках внесли в зал и здесь потребовали сказать речь.

– Мы все обязаны соблюдать законы! – выкрикнул генерал. – Даже если они кажутся нам несправедливыми. Призываю вас, храбрецы, следовать моему примеру и всегда склонять голову перед законом!

Баратарийцы хлопали как безумные, вопя во всю глотку: «Да здравствует генерал Джэксон!» Они тут же начали сбор пожертвований для уплаты тысячедолларового штрафа за своего кумира.

Жан и Пьер Лафиты не были в тот день среди баратарийцев ни у здания суда, ни в кафе при чествовании героя. Они вообще стали редко появляться в «Масперо» и в «Кафе беженцев», которое в свое время ввели в моду. Их почти не видели в городе.

Нет, они не прятались. После того как угроза английского вторжения миновала, они разгуливали как свободные граждане. Жан Лафит носил в бумажнике копию документа, официально реабилитировавшего баратарийскую братию.

В середине марта фельдъегерь доставил из Вашингтона огромную бумагу, под которой стояли подписи президента Соединенных Штатов Джеймса Мэдисона и государственного секретаря.

В бумаге говорилось следующее: «Иностранцы основали в Баратарии компанию, занимавшуюся нелегальной торговлей; правительство Соединенных Штатов приказало распустить указанную компанию и примерно наказать злоумышленников. Однако президенту доложили о полном раскаянии баратарийцев и их самоотверженном поведении при обороне Нового Орлеана. Учитывая все необыкновенные обстоятельства этого дела, я, Джеймс Мэдисон, настоящим декретом объявляю полное прощение за совершенные до 8 января 1815 года нарушения закона касательно уплаты налогов, торговли и мореплавания как по отношению к собственности подданных штата, так и к коммерции США с другими государствами всем лицам, проживающим в Новом Орлеане и его окрестностях либо на острове Баратария». Для получения права на помилование следовало предъявить справку от губернатора, подтверждавшую участие в обороне города.

Кроме того, у Пьера Лафита было письмо от Джэксона, в котором генерал с похвалой отзывался о выдающихся услугах, оказанных братьями Соединенным Штатам. Письмо заканчивалось уверениями в «личной дружбе и высоком уважении».

Означенные документы были единственным состоянием, оставшимся у Лафитов. Все остальное было конфисковано. Более того, теперь их осаждали со всех сторон кредиторы. Бывший глава баратарийцев не смирился с разорением и подал иск в суд. Но его иск был отклонен.

Жан Лафит понял, что единственным его достоянием оставались таланты организатора и морехода, а также великолепное знание Мексиканского залива, всех его потаенных мест и убежищ. Там было его поле деятельности.

Каждую пятницу богатые жители Хьюстона (полтора миллиона жителей, нефть, газ, электроника, космический центр) отправляются сейчас по скоростному шоссе в порт Галвестон (100 тысяч жителей, университет), где у причалов стоят их прогулочные яхты.

В 1816 году Хьюстона еще не существовало, а Галвестоном называли длинный (50 километров) низкий песчаный остров, совершенно безжизненный, если не считать западной оконечности, где были болота и росла чахлая трава. Там паслись стада диких оленей и ползали в огромном количестве змеи. Время от времени на острове высаживались индейцы-охотники с запасом питьевой воды: на Галвестоне ее не было.

В 1816 году Техас, известный тогда под индейским названием Тешас, теоретически был, как и вся Мексика, частью вице-королевства Новая Испания. На самом деле он, как и бо́льшая часть Мексики, был охвачен восстанием против испанского владычества. Мексиканское республиканское правительство находилось на территории Соединенных Штатов. Одним из видов его деятельности было расстройство испанской морской торговли с помощью корсаров, плававших под флагом Мексиканской республики. Видной фигурой среди последних был француз по имени Луи д’Ори. Своей базой он избрал Галвестон – по той же причине, по которой Лафит облюбовал Баратарию: там была хорошо укрытая бухта.

Д’Ори действовал в Мексиканском заливе настолько успешно, что в сентябре 1816 года республиканское правительство произвело его в звание «гражданского и военного губернатора Техаса и Галвестона». Под его началом было около полутысячи человек. Над островом реял мексиканский флаг.

Однажды в ноябре 1816 года д’Ори увидал те же флаги на мачтах четырех парусников, прибывших к входу в бухту. На остров сошел смуглый мексиканец и представился:

– Франсиско Минья. Я возглавляю республиканскую армию освобождения. Правительство распорядилось, чтобы ваши войска вместе с моими частями двинулись на освобождение Мексики.

– Впервые слышу, – отозвался д’Ори. – А кто будет командовать походом?

– Я.

Это заявление не вызвало энтузиазма у д’Ори.

Сидение в Галвестоне затянулось на несколько месяцев. Когда наконец экспедиция выступила, д’Ори сохранил командование над своим войском. Обе флотилии отплыли порознь 7 апреля 1817 года.

Паруса исчезли вдали, и тогда в виду острова показалась маленькая шхуна, до этого терпеливо державшаяся в тени берега. Капитаном этой шхуны был человек, значившийся в списке шпионов испанской королевской службы под номером 13–2. Настоящее его имя было Жан Лафит.

Не много найдется приключенческих романов, чей сюжет был бы столь запутан, как похождения братьев Лафит. Но переписка, хранящаяся ныне в Гаване в Кубинском историческом архиве, доказывает, что все это не выдумка.

Первым в этих документах упоминается монах-капуцин отец Антуан, священник собора Святого Людовика в Новом Орлеане, назначенный еще при испанцах и с тех пор остававшийся на месте. Еженедельно в тиши своей ризницы отец Антуан строчил подробный отчет обо всем происходившем в городе и деятельности американской администрации. Надежным каналом этот отчет через несколько дней попадал на Кубу и ложился на стол испанского губернатора.

Кроме того, святой отец занимался вербовкой агентуры. Когда братья Лафит оказались на мели, священник при встрече с ними повел разговор об одном интересном и весьма прибыльном занятии.

– Кстати, один из ваших друзей уже сотрудничает с нами, – обронил он.

Лафиты с удивлением узнали, что речь идет об архитекторе Латуре, поставленном генералом Джэксоном возводить фортификации Нового Орлеана. В конце разговора братья согласились оказывать услуги испанцам. Отец Антуан тотчас присвоил им кодовый номер 13 (13–1 для Пьера и 13–2 для Жана) и дал первое весьма незатейливое задание, с тем чтобы они освоились с техникой агентурной работы. Заключалась она в составлении карты одного приморского района Техаса, весьма интересовавшего испанцев.

В феврале 1817 года Латур съездил в Гавану, чтобы отчитаться о выполнении задания.

– Сейчас нас больше всего интересует, – сказал ему испанский губернатор, – возможность справиться с пиратами. Разбойники не дают прохода нашим судам в Мексиканском заливе.

– Я уже думал об этом. Мне представляется разумным внедрить в среду флибустьеров верных людей, которые станут предупреждать вас о готовящихся нападениях и распускать между пиратами фальшивые сведения. Сей способ должен возыметь действие.

Говоря о верных людях, Латур, естественно, имел в виду Лафитов. Пока шли переговоры с испанскими властями в Гаване, братья успели сориентироваться в новой обстановке. Жана снедало желание поскорее выйти в море. Как всякий умный командир, еще во времена процветания Баратарии он подыскал резервную базу. Бухту Галвестон он знал хорошо – это было надежное убежище.