Декальб мгновенно разжал пальцы – и уронил письмо, точно это использованная бумажная салфетка. Но вместо того, чтобы исчезнуть с его глаз, оно, кружа, опустилось на инкрустированную поверхность письменного стола из драгоценных пород дерева, прямо на стопку приглашений принять участие в ланчах, вечеринках с коктейлями и открытиях галерей. Без секретаря Декальбу приходилось самому на них отвечать, что нравилось ему примерно как покупка сигарет во вьетнамской лавке. Неожиданно ему пришло в голову, что если Бинни написал правду, он больше не получит ни одного из этих жалких приглашений.
Декальб схватил письмо и с отвращением отметил, как дрожит его рука. Другой рукой он достал сигарету из черной лакированной коробки, стоявшей на столе, и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он дважды перечитал письмо. Неужели Гарго действительно у Бинни? Настоящий? Бинни наверняка лжет – всего лишь детская попытка привлечь его внимание, и не более того. Но как в таком случае объяснить появление репортерши из «Пост»? Совпадение?
Проклятый Бинни.
– Это сокращенно от «Бенджамин», – сказал он в тот день, когда впервые вошел в офис Декальба.
Ему было под тридцать, и он совсем не походил на чистеньких мальчиков и девочек с рюкзачками, приходивших по объявлению. Бинни был в потрепанных черных мокасинах – Декальб сразу понял, что это лишь подделка под «Армани» – и черном шерстяном пиджаке. Дополняли картину черные как смоль вьющиеся волосы, зеленые, точно изумруды, глаза и немного кривой зуб, словно полотно, один угол которого оказался на восьмую часть дюйма ниже другого.
Они пожали руки, и Бинни уселся в викторианское кресло, положив ногу на ногу – мокасин пристроился на колене.
– Вы говорите, что «Бинни» – это сокращение от «Бенджамина», – сказал Декальб. – Но меня заинтересовала ваша фамилия, Мориарти.
После того как «Нью-Йоркер» назвал его Холмсом в вопросах определения подделок и много писал о способности выявлять фальшивки (на тот момент их насчитывалось три), Декальб решил перечитать рассказы о Холмсе. Ему особенно нравились истории про его заклятого врага, профессора Мориарти. Его завораживало, что все считали, будто сыщик погиб, а Мориарти одержал победу, и то, как Холмс снова появился на сцене.
– Да, Мориарти, – улыбнувшись, подтвердил Бинни. – Это ирландское имя.
– Или английское, переделанное на ирландский манер.
– Ну, считается, что мы потомки Вильгельма Завоевателя, – сказал Бинни и ненадолго замолчал. – Но вы же знаете, как это бывает…
– Да уж, все говорят, что они потомки Вильгельма Завоевателя, – произнесли они одновременно, и, хотя это было чистой правдой, получилось довольно странно.
Декальб рассмеялся и тут же поднес руку к губам, чтобы это прекратить – он считал, что смех не для него. Но парнишка был очарователен. Он тоже засмеялся, и Декальб почувствовал, как завертелись колеса веселья и как трудно ему будет их остановить.
Но он справился с собой. Несмотря на то что Мориарти казался ему весьма обаятельным, Декальб считал, что должен контролировать ситуацию. Поэтому он поднял руку и приступил к своей обычной речи о том, с какими уникальными произведениями он имеет дело, как ему нравится работать одному, и что он не похож ни на кого из торговцев произведениями искусства во всем Нью-Йорке.
Бинни, глаза которого сияли, кивал.
– Я не могу подобрать слов, чтобы сказать, как я счастлив с вами познакомиться, – проговорил он, когда Декальб на мгновение замолчал. – Я слежу за вашими сделками с тех самых пор, как вы продали Верне. Это было потрясающе. Вы один из лучших.
К горлу Декальба подступил комок. Верне был его звездным часом, позволившим взойти на новую карьерную ступень, но с тех пор ему ничего подобного совершить не удалось. И дело не в том, что он не продавал картины знаменитых художников или старых мастеров – все это было. Но ничто не могло сравниться с абсолютным, непревзойденным восторгом той сделки – находка, окутанная тайной, потом слухи, которые он распустил с безупречным профессионализмом в безупречно выбранное время, благодаря чему цена достигла заоблачных высот. Декальб не понимал, почему после этого любая удача казалась ему медленным сползанием вниз. Даже выявленные подделки не вызывали такого энтузиазма, той радости, что подарил Верне.
Один из репортеров «Нью-Йоркера» написал, что ходят слухи, будто Шерлок Холмс является потомком Верне, и вот к нему пришел этот странный юноша с именем, будто сошедшим со страниц рассказов Конан Дойла. У Декальба возникло ощущение, что вселенная сделала полный круг и привела его в то состояние восторга, которое он испытывал в самом начале карьеры.
Позже он сообразил, что Бинни не мог следить за его деятельностью со времен продажи Верне. Ведь тогда ему было тринадцать лет, и он жил в Бронксе в жалкой квартирке в доме без лифта, с матерью и выводком грязнуль-сестер, и продажа Верне вряд ли относилась к категории новостей, которые туда доходили.
Но в первый момент он об этом не подумал. Декальб был ослеплен лестью Бинни, его знанием искусства, его яркой, привлекательной внешностью и тем, что мальчишка не вращался в кругах, в которых бывал Декальб в прошлом и настоящем. Все это объединилось, точно выстроившиеся в ряд планеты, и Декальб взял Бинни на работу. И, если уж быть честным до конца, возможно, все это и заставило Декальба увлечься мальчишкой, из-за чего он не заметил исполненную зла силу Бинни. Потому что, как и профессор Мориарти в рассказах о Холмсе, Бинни обладал наследственными склонностями самого дьявольского характера.
– Декальб, как я рада! – вскричала Би-Би, обнимая его с фальшивой сердечностью.
Декальба окутало облако ее духов – какой-то пряный азиатский аромат – такие делали в Таиланде только для нее. Он ненавидел женские духи, особенно духи Би-Би, но считал, что дышать ими – одно из требований, налагаемых на него профессией.
– Спасибо, что согласились меня принять, Би-Би.
Декальб шагнул в холл с отделанным золотом и мрамором полом и потолком, украшенным по периметру изысканными лепными херувимами.
– Давно пора, – сказала она так, будто много лет без всякого результата приглашала его к себе, хотя он буквально умолял ее встретиться за ланчем.
Декальб попытался незаметно стряхнуть влагу с правого ботинка. Перед тем как приехать сюда, он зашел во вьетнамскую лавку, жутко грязное место, где пахло тухлой рыбой, и потратил целую вечность на то, чтобы объяснить, как ему показалось, немому и неграмотному продавцу, что ему нужны французские сигареты. На полке осталась одна пачка, и Декальб боялся, что ее перехватит кто-то другой. А когда она оказалась у него в руках, был так счастлив, что решил закурить сразу на выходе из лавки. Продавец выдал ему спички. Декальб редко ими пользовался и не сразу сумел прикурить, почему-то забыв, что в кармане у него лежит зажигалка. Потом он сошел с тротуара, собираясь остановить такси, и тут его правая нога погрузилась в ямку, заполненную густой жижей. Он до сих пор чувствовал, как мокрая штанина прилипает к икре, и молил всех богов, чтобы Би-Би ничего не заметила.
К счастью, она подняла руку, одновременно худую и на удивление сильную, и обняла его за плечи. Именно такая внешность сейчас считалась идеальной – худоба на грани анорексии с легким намеком на мышцы. Би-Би было по меньшей мере шестьдесят, иными словами, на восемь лет больше, чем Декальбу, но благодаря стройному мускулистому телу, дорогой одежде и симбиозу с пластическим хирургом выглядела она лет на сорок.
Как это ни удивительно, Би-Би напоминала ему мать. Частично из-за светлых волос и глаз с припухшими веками. Конечно, у его матери глаза постоянно были заплывшими благодаря ее дружку, в то время как у Би-Би являлись произведением искусства хирурга, сделавшего ее взгляд невероятно сексуальным. Как у Вероники Лейк. А еще Би-Би, как и его мать, могла быть с ним веселой и игривой, а в следующее мгновение вдруг стать холодной, точно лед.
