Стрэкер медленно открыл дверь конюшни и заставил меня выйти на грязь и дождь. Затем он повернулся в сторону пустошей. Когда Шарп поднялся, чтобы последовать за нами, Стрэкер быстро запер дверь. И мы стали уходить все дальше в ночь. Дождь был холодным. Язык ныл. Со стыдом признаюсь: я поджидал подходящего момента, чтобы отомстить.

На тропе Стрэкер нашел черно-красный шелковый галстук незнакомца, подходившего вчера к конюшне. Теперь галстук совершенно промок и пропитался грязью, но Стрэкер поднял его и взял с собой. Он отвел меня примерно на четверть мили от дома в овраг под холмом, с вершины которого при свете дня можно разглядеть соседние пустоши. Там он снял свой макинтош – ветер тут же принялся его яростно трепать – и повесил на куст дрока. Затем сложил ладони, чтобы прикрыть пламя, и трижды попытался зажечь свечу. Однако всякий раз терпел неудачу и со злобной руганью отбрасывал спички в темноту.

И тут я заметил мужчину, одиноко стоявшего под дождем и наблюдавшего за нами. Стрэкер повел меня к нему, потом остановился и грубо помахал ему рукой. В ответ тот поднял руку, но не стал подходить ближе. Как и любая другая лошадь, даже те, которых запрягают в экипажи – они, возможно, в первую очередь, – я привык следить за руками людей. И, несмотря на дождь и темноту, я увидел, как Стрэкер достал из кармана маленький нож с ручкой из слоновой кости и жестким, но тонким лезвием, жуткое острие которого скрывал лишь легкий футляр. Как только я увидел нож, то стал храпеть и закидывать голову. Я знал Стрэкера и знал этот нож. Я видел, что он делал с овцами.

Было понятно, что Стрэкер собрался со мной сотворить. Но я не зря провел всю свою жизнь на ипподромах и паддоках и многое успел усвоить. Стрэкер принялся шептать мне фальшивые успокаивающие слова – впрочем, дождь почти полностью их заглушал – и одновременно начал обходить, похлопывая по крупу, пока не остановился возле хвоста. Черно-красный платок он скрутил в жгут.

Затем, как кузнец, наклонился, чтобы сжать мою левую заднюю ногу и поднять копыто. Однако я дернулся и изо всех сил его ударил. К моему удивлению, я почувствовал, как поддается его череп. Отскочив в сторону, я резко повернулся и увидел, что его рука с жутким маленьким ножом ударила не в мою ногу, а в его собственную. Я уловил запах крови, и тут меня охватил настоящий страх. Стрэкер без единого стона повалился на землю, а я поскакал прочь.

Другой мужчина хотел меня догнать, но очень скоро отстал и исчез за пеленой дождя и тумана.

Нас всегда учили принимать страдания, которым мы подвергались со стороны наших слуг – ведь слуги часто оказывались невежественными. Наверное, мать сказала бы, что мне не следовало лягать моего предателя-тренера. Но все меняется. Она появилась на свет в другие времена. Я нанес ответный удар и не стану говорить, что жалею об этом. Когда я убегал, то подумал, что мистер Стрэкер больше не станет мучить других овец и лошадей, но сердце мое отчаянно колотилось – я понял, как близок был к тому, чтобы никогда не увидеть еще один осенний день в Дартмуре. Наконец я остановился под дождем и подождал, пока дыхание восстановится, а бока перестанут болеть.

Затем я увидел того самого свидетеля. Он приближался ко мне издалека. Я настороженно наблюдал. Его силуэт и манера двигаться показались мне знакомыми, и вскоре я сообразил, что это Сайлес Браун, черноглазый старик с бровями терьера, который управлял конюшней лорда Бэкуотера в Кейплтоне. Браун отвечал за Беспечного, о котором без всяких на то оснований ходили слухи, что он может равняться со мной скоростью и выносливостью. Два или три раза, когда Стрэкер выводил меня в пустоши для тренировок, он тайно встречался с Брауном. Пока мы с Беспечным обменивались общепринятыми любезностями, Стрэкер жаловался на долги, и Браун рассказал ему, как с ними покончить – предать полковника Росса. Теперь я понял, что они давно спланировали сегодняшние безобразия.

Я устал и замерз, а потому почувствовал облегчение, когда понял, что это всего лишь Сайлес Браун. Конечно, я мог убежать, но куда? Я не лань. Я лошадь. Скаковая лошадь. И по ночам привык спать в конюшне.

– Иди сюда, мой мальчик, – сказал Браун, стараясь меня успокоить. – Не нужно бояться.

Я повернулся и посмотрел на него.

– Планы меняются, – продолжал он, бросив на меня оценивающий взгляд, и остановился, когда я повернулся к нему. – А ты свирепый скакун, мистер Серебряный? Ну, старый Сайлес совсем непрост. Даже не думай, что это не так. Мы будем вести себя спокойно, мой мальчик. Я не причиню тебе вреда. И все же, – тут он рассмеялся, – не стану подходить сзади. – Он быстро осмотрелся по сторонам. – Сегодня я готов обменять любого превосходного скакуна на экипаж со старой клячей, а то и на накидку от дождя…

Он снова рассмеялся. Казалось, его ничуть не обеспокоила смерть сообщника.

Я с огорчением вспоминаю легкость, с которой позволил грубому болвану завладеть поводьями и отвести себя в конюшни в Кейплтоне. Я наслаждался теплом и уютом, зерном и водой. Я обрадовался, когда меня вытерли и причесали. Но затем, прежде чем я сообразил, что произойдет дальше, меня стреножили и тянули повод. Тогда Браун открыл какие-то бутылки и кувшины и слил их содержимое в ведро… Он принялся перекрашивать мою красивую черную шкуру – простите мое тщеславие – в скучный бурый цвет.

Несколько дней спустя, на закате, я стоял у окна конюшни рядом с Беспечным, моим соперником и новым приятелем, и поглядывал на дорогу, идущую от ворот Кейплтона. Тут я и заметил двух мужчин, которые шли через вересковую пустошь.

Более высокий был лидером; он решительно шагал вперед, и его взгляд быстро перемещался от травы к дороге, от конюшни к воротам. Он производил впечатление, в нем чувствовалась уверенность в себе, и я сразу обратил внимание на сильные руки и высокий лоб. Второй мужчина показался мне похожим на бывшего военного. Крепкий и широкоплечий, он не отставал от своего компаньона, но я сразу понял, что не он здесь главный.

Даусон, немолодой и робкий слуга Брауна, выбежал из конюшни и преградил им дорогу.

– Идите отсюда! Нечего вам тут делать.

Высокий, засунув указательный палец в карман жилета, надменно посмотрел на слугу.

– Позвольте только задать вам один вопрос, – лениво проговорил он. – Если я приду завтра в пять часов утра повидать вашего хозяина мистера Сайлеса Брауна, это будет не слишком рано?

Он перевел взгляд на окно, через которое, как я позже понял, видел меня.

Наши глаза встретились.

– Скажете тоже «рано», сэр… – сказал Даусон, переходя на доброжелательный тон в ответ на уверенность мужчины. – Мой хозяин подымается ни свет ни заря.

Он оглянулся через плечо с беспокойством, которое, как я уже знал, никогда его не покидало.

– Да вот и он сам, поговорите с ним.

Высокий мужчина протянул монету, но Даусон пробормотал:

– Нет-нет, сэр, он прогонит меня, если увидит, что я беру у вас деньги. Лучше потом.

Мужчина спрятал монету и продолжал спокойно наблюдать, как к ним решительно направляется Браун, стуча сапогами по асфальтовой дорожке и угрожающе размахивая хлыстом.

– Это что такое, Даусон? Сплетничаете, да? У вас дела, что ли, нет? – Он повернулся к незнакомцам: – А вы какого черта здесь шляетесь?

– Чтобы побеседовать с вами, дорогой мой сэр. Всего десять минут, – спокойно ответил высокий мужчина, не обращая ни малейшего внимания на хлыст.

– Некогда мне беседовать со всякими проходимцами! – резко ответил Браун. – Здесь не место посторонним! Убирайтесь, а то я сейчас спущу на вас собаку.

Мужчина хладнокровно наклонился вперед и что-то прошептал Брауну на ухо.

Щеки Брауна моментально покраснели.

– Ложь! – прорычал он. – Гнусная, наглая ложь!

– Отлично! Ну что же, будем обсуждать это прямо здесь, при всех, или вы предпочитаете пройти в дом?

От угроз Брауна не осталось и следа, точно от дождя, прошедшего над пустошами.