А через полгода шишка обнаруживалась явно. «Что же вы раньше не пришли!» — пеняла скептик–доктор. Операция груди стала неизбежной…

И все–таки все большее число врачей уже начинают прислушиваться к астрологическим прогнозам, учитывают показания на удачные дни операций. Среди клиентов астролога много докторов различных специальностей.

— Простите, но я тоже не очень–то верю газетно–журнальным гороскопам, — вспоминаю я истоки своего скепсиса к астрологии.

— И правильно делаете! — говорит Сенина. — Такие гороскопы обычно пишут журналисты. «Фу, делов–то, — рассказывала знакомая журналистка. — Смотришь, к примеру, на прежний гороскоп для Водолея. Был негативный период — значит, сейчас напишем положительный. Жизнь–то в полосочку!..» Я специально подсчитывала — только для 2,4 процента от всего населения могут подходить такие газетные гороскопы, да и то если их составляет специалист, а не сами журналисты. Но, согласитесь, все равно читать такие гороскопы интересно: вдруг сбудутся посулы на материальную прибыль или романтическую встречу?

Поразительных жизненных историй я выслушал от Ирины Сениной немало. Но одна особенно впечатлила.

Середина 90‑х годов, женщина на грани самоубийства. Муж ушел, квартиру делят, с работы уволили, едва сводит концы с концами, сын–подросток связался с наркоманами… Ну, мы помним это время, когда месяцами не платили зарплату, и все было плохо. Так и сказала: «Если никакого просвета не увидите, пойду брошусь с плотины! Ситуация безвыходная…»

— Я смотрю, а там почти шесть лет полной безнадеги, и а ближайшие 2–3 года будет еще хуже. Полный козец! — рассказывает Ирина. — Однако с конца 1999 года начинается классный период — и по финансам, и работа прекрасная, сменит город, с сыном все нормализуется… Говорю ей: вы хоть сейчас можете бросаться с плотины, но знайте, что упустите замечательный период в жизни!

Она слушала–слушала, а потом говорит: «Если в 2000 году ничего из сказанного не сбудется, я приду и вас убью!»

Они встретились в 2005‑м. Женщина очень изменилась, расцвела, разбогатела. Она уехала на Север, получила там прекрасную должность, купила квартиру себе, сыну, вылечила его…

— Поверьте, я держалась только надеждой на тот 2000‑й год! — сказала она. — Если б не эта вера, я бы сломалась от невзгод — так все было плохо!..

— А зачем она пришла? Поблагодарить? — удивился я. — Ведь обычно к астрологу идут, если жизнь неблагополучна или надо сделать непростой выбор.

— Вот она и выбирала — за какого мужчину выйти замуж. Там были варианты, — усмехнулась магистр астрологии.

Надо сказать, молодежь с подобными вопросами, о выборе партнера, — нередкие клиенты у волжского астролога. И бывают четкие противопоказания. Одна пара, девушка и парень, даже поврозь приходили, однако обоим брак не сулил ничего хорошего. Не послушались, создали семью, а через год разбежались, хорошо, что без ребенка обошлось.

— Вот, смотрите, — Ирина наугад вынула натальную карту из папки на букву «Ш». Подобные папки у нее хранятся на всех клиентов. — Здесь явное противопоказание в гражданском браке: муж будет бить, и это закончится для нее физическими травмами. Марс партнера создает опасную ситуацию в ее гороскопе. Женщина ушла в раздумьях. Практически все мои клиентки с подобной несовместимостью в периоды брачных кризисов подвергались насильственным действиям со стороны мужей. Партнер у нее совершенно неподходящий, закончиться может больницей, если не хуже.

Однако, оказывается, у самой Ирины полоса трагических событий: от диабета рано, в 45 лет, умер муж.

— И вы этого не знали? — изумился я.

— Знала, конечно, и видела негативное развитие событий, предупреждала его, но как ни настаивала, он упорно не хотел лечиться, все откладывал «на потом». Разрешил вызвать скорую, когда уже стал терять сознание… Я до последнего верила, что и этот кризис, как многие другие, нам опять удастся пережить. Таково, наверное, свойство человеческой психики — всегда надеяться на лучшее, даже вопреки прогнозам, логике и предчувствиям. «Это может быть с кем угодно, только не со мной…»

И вот я думаю: сколько бы ни упорствовали завзятые материалисты по поводу астрологии как «лженауки», реальность чаще всего опровергает досужие обвинения. Многие люди убеждаются, что звезды говорят правду, только объяснения этому, увы, пока нет. Прогнозы сбываются, а почему — наверное, только сам Творец знает…

Ирина Сенина в нашей недавней беседе рассказала о невероятном — о том, что она все о себе помнит с самого рождения.

— Я помню, как родилась, как меня грубо тащили, и все это мне очень не понравилось, — рассказывала Ирина, не заботясь о том, верят ей или нет. — Там одна акушерка была… Помню, засмеялась, увидев меня: «Ну, вот — ведьма родилась, меченая…» — громко хохотнула она и больно хлопнула меня по попке с родимым пятном.

— Вы что же, язык понимали? — удивился я.

— Да, слышала и понимала. Дите привыкает к языку еще в утробе, и, я уверена, понимает смысл.

Ирина помнит, как ее впервые заворачивали в пеленки.

— Это было что–то ужасное! Меня пеленали плотно–плотно, как мумию, столбиком, невозможно было сделать никакого движения. Я орала от боли, потому что ноги стискивали так, что было больно коленкам. Но меня не понимали и продолжали издеваться. Сейчас я всегда говорю молодым мамам, что туго пеленать дите не следует. Однако в роддомах продолжают учить этой дурацкой манере.

Она вскоре отказалась от материнского молока, но причина была необычной…

— Я перестала брать грудь в два месяца, — рассказывала Сенина. — Помню, от молока шел мерзкий запах, абсолютно противный. Я не могла его пить — ни в какую. Оказывается, что в это время мама вышла на работу, а ее профессия — маляр–штукатур. Она вдыхала краску, и молоко стало отвратительно пахнуть. Я отказалась от него напрочь…

Удивительно, однако Ирина хорошо помнила и свою прежнюю жизнь, и даже имя…

— Меня в недавней прошлой жизни звали Мария Розенкранц, я была маленькой узницей немецкого лагеря Маттенхаут в годы Второй мировой войны, — рассказывала она. — Наверное, еврейской девочкой. Я пыталась узнать какие–то подробности про этот лагерь, потому что не понимала, что со мной происходит. Но было бесполезно. А на меня иногда накатывали тяжелые воспоминания, я чувствовала себя вечно голодной девочкой Марией…

Один из ярких эпизодов вспышки прошлого сознания произошел в яслях. Их, двухгодовалых ребятишек, поставили фотографироваться перед камерой на трехногом штативе. И тут с Иринкой случилась истерика.

— У меня в голове — щелк! — это пулемет, — рассказывала Сенина. — И я начала орать: «Немцы, фашисты! В нас будут стрелять!» — хотя откуда маленькое дите могло знать о фашистах, немцах, о пулемете… — А я вспомнила в тот момент очень ясно концлагерь и себя. Я и раньше это помнила, но словно в тумане, как во сне. А тут, словно пелена с глаз. Мы были в заключении вместе со старшим братиком Андре, мне пять лет, и я там погибла… Помню доктора, невысокого роста, худого, белобрысого, в овальных очечках. Пожалуй, я бы его узнала, покажи мне его портрет. Он делал деткам уколы. Помню, долго не мог попасть мне в вену, было больно, и я сказала, можно я сама попробую? Он все же сделал укол, потом мне стало плохо, помутилось сознание, я заболела. Вскоре, наверное, умерла. На снимке, который сделал фотограф в яслях, я так и стою со всеми детишками — испуганная, зареванная…

Потом, взрослой, Ирина искала этот город Маттенхаут, вспоминала охрану, собак, колючую проволоку — жуткие картины. И постоянное ощущение голода. Все время хотелось есть. Брат был постарше, и его судьба осталась неизвестной. Погиб, наверное. А Марию, скорее всего, сожгли в здании с высокой дымящейся трубой. Все дети боялись того здания.

Она иногда рассказывала мужу о странных видениях, и однажды Сергей громко, нетерпеливо ее позвал к телевизору: «Ирина, быстрее!..» Показывали концлагерь Маттенхаут…

— Хотя я вспомнила его название и свое имя, все же мне казалось, что это могли быть мои фантазии, — пояснила она. — А тут все подтвердилось. И диктор говорил, что там производились биологические опыты над детьми. Все совпало!