Наконец, сотворив земной поклон перед образами, старик зажигал от лампадки тонкую восковую свечу и, взяв ее меж пальцев в ладонь, сложенную лодочкой, чтобы не задувало пламя, ступал в черный проход подземелья. Ни звука не шло от его шагов, лишь тени причудливо плясали на глиняных стенах нескончаемого лабиринта.
Было ли так? И сколько здесь от воображения? А может, напротив, слишком робка мысль, и в тайных бдениях с единоверцами не смирение, а хулу и проклятья шептали уста, страхом и ненавистью перед смутными временами, безверьем люда наполняли, злобили души, и зрели, вынашивались честолюбивые планы небывалого возвышения, в фанатическом исступлении грезились картины кровавой тризны по богоотступнику Никону и его приспешникам…
Так или не так, но даже того, что уже известно о подземелье бывшего безродненского монастыря, достаточно для воссоздания похожих картин. Порой их видишь, словно наяву. И все–таки каждый раз, когда задумываешься об этой истории, мысль невольно обращается к вопросам, которые пока остались без ответа. Сохранит ли время навсегда свою, пусть небольшую, тайну, или случай когда–нибудь еще прольет ясность на неведомые страницы — как знать?
Для меня эта история началась в 1971 году. В ту пору небольшая группа волжских спелеологов вела поиски пещер близ озера Баскунчак.
Особенный интерес поездкам придавала легенда о громадной пещере, в которой, по преданию, останавливался Степан Разин со своим многочисленным войском.
Обратились к научным трудам — ни в одном из исторических и краеведческих документов сведений о подобной достопримечательности не оказалось. А молва о пещере упорная… Правда, высказывались предположения, что вход в нее не сохранился, рухнул.
Тогда же в одной из книг нам попалась подробная карта–схема походов Разина со своими отрядами. Выходило, что они, в самом деле, могли останавливаться у Баскунчака. Линии его походов в 1668 и 1670 годах на Астрахань и в Персию пролегли совсем рядом с озером, где повстанцы могли пополнить свои запасы солью Баскунчака и мясом кочевых табунов. Так что легенда приобретала достаточно реальные очертания.
Однако наши поездки одна за другой оканчивались неудачно. И вот тогда же по какой–то скрытой логике, впрочем, нередкой в краеведческих исследованиях, до нас дошла весть о подземных ходах, якобы прорытых под нашим городом. Помнится, принес ее Юрий Копнов, участник и главный вдохновитель наших спелеологических экспедиций, опытный и удивительно неутомимый путешественник–краевед. С его слов выходило, что существование подземелий связывают с женским монастырем, который был в селе Безродном, положившем начало городу Волжскому. Наткнулись на них строители, когда в 1961–1963 годах стали строить дома в тридцать девятом квартале. Что–то они выясняли, даже специалистов приглашали, однако толком, кажется, ничего не узнали. А старожилы рассказывали, что длина галерей очень большая и один из выходов — в Заплавном. Почти в тридцати километрах отсюда! В общем, было чему удивляться. Монастырь, подземелье… Словно дыханием веков повеяло. А городу–то всего семнадцать.
Разумеется, захотелось подробнее разузнать о странных подземельях. Ведь сколько былей и небылиц, преданий и сказок связано с таинственным миром пещер и подземелий, издревле, с самых истоков человеческой жизни, манившим и пугавшим людей! Вот и еще одна история требует разгадки. Удастся ли ее найти?
О том, чтобы оставить затею в покое, уже не было и речи. К тому же преследовала мысль: а не останутся ли навсегда замурованными в лабиринтах ценные предметы старины — книги, иконы, предметы культа, да мало ли чего еще? Не следует ли организовать раскопки?
Но когда были прорыты ходы?..
Раздумья и споры о времени создания загадочных катакомб поначалу особенно занимали. Предположения, смелые догадки уводили далеко в глубины столетий. Уводили не случайно. Прошлое Заволжья необычайно щедро событиями и, как мне кажется, само по себе невольно способствует безудержному полету фантазии тех, кто с ним соприкасается.
Остатки городов, которые красовались по левобережью Ахтубы и Волги в период Золотоордынского ханства, неопровержимо свидетельствуют о былой оживленности здешних мест. О том рассказывают и древние записи, дошедшие до наших дней.
Арабский путешественник Ибн — Баттута, побывавший в 1333 году в столице Золотой Орды Сарай — Берке, описывает его как один из величественнейших городов магометанского мира, украшенный мечетями и дворцами, облицованными узорами цветной керамики, утопающий в буйной зелени, с шумными богатыми базарами, мощеными улицами и водопроводом. В Сарай — Берке, помимо татар и монголов, проживало немало иностранных ремесленников и купцов, чьи торговые связи простирались во многие страны Ближнего и Среднего Востока, Азии и даже Европы.
Все это было… Благоденствовало, преуспевало на страх северным соседям могущественное, казавшееся незыблемым, Золотоордынское ханство. И все развеяно в прах жестокими войнами и временем. Лишь многочисленные курганы древних захоронений да останцы каменных дворцов вблизи Царева, неподалеку от Волжского, напоминают о минувшем.
Одно из таких разрушенных строений до 1860 года виднелось и около села Безродного.
Знакомясь с материалами областного музея, я не раз еще встречал свидетельства историков о ценных находках в десятках захоронений близ села.
Могли ли пещеры относиться к эпохе владычества Золотой Орды? Сомнительно, конечно, однако исключить полностью такую возможность в самом начале наших поисков мы не решались. Да и заманчиво было бы обнаружить столь древние рукотворные подземелья. Сколько интересного, по–настоящему ценного могли они таить!..
Как бы то ни было, нас, разумеется, не мог не волновать вопрос о назначении пещер. Какими обстоятельствами могло диктоваться их создание? Поначалу нам трудно было судить об этом. Во всяком случае, появление таинственных катакомб могло быть не менее целесообразным, чем создание столь же древних искусственных пещер Кара — Тепе, Старого Орхея или Киево — Печерской лавры, где также затрачен колоссальный труд людей.
Однако шло время, и по мере ознакомления с историей Заволжья все более укреплялась наша уверенность в неслучайной связи создания подземелий с существованием монастыря.
С помощью работников местного музея и старожилов удалось собрать о нем скупые сведения.
Был он женским и просуществовал то ли до 1923, то ли до 1924 года. Т. Д. Садчикова, уроженка Безродного, рассказывала, что поначалу монастырь был деревянным, а когда вдруг сгорел, то на деньги богатых купцов и прихожан был отстроен заново, из камня. Указала она и место, где располагалось монастырское подворье — неподалеку от двухэтажного здания земской школы, что стоит на крутобережье Ахтубы, кстати, там, где и были обнаружены ходы.
В тридцатые годы заброшенное здание монастыря разобрали по кирпичику для каких–то хозяйственных нужд и колхозных построек. О времени возникновения монастыря Садчикова ничего не знала.
Правда, богомольная мать ее сказывала, будто монастырь возник на месте «боговых печор», которые отыскал некий старец по имени Лукьяныч.
Эти и другие, добытые по крупицам сведения по времени совпадали с началом освоения Волго — Ахтубинских займищ русскими поселенцами, с тяжким временем царских притеснений, гонений и религиозных распрей. Со второй половины XVII века, с возвышением патриарха Никона, в Заволжье появились бежавшие из сел и городов раскольники. В лесах и пустошах, в глухих урочищах и неведомых заимках ставили они свои скиты, молились, ждали погибели «антихристов». В скитах селились старообрядцы разных толков: духоборцы, молокане, богомилы, еноховцы, аввакумовцы…
Иные староверцы–голбешники (от слова «голбец» — погреб) исповедовали истинность веры в уходе в пропасти земные, в вертепы, пещеры, ибо «нечестием людей на тридцать сажен осквернена земля». Рыли подземелья, в известняке или песчанике вырубали кельи, склепы, прятались от земного света. Немало таких обиталищ по Волге, на Хопре да в лесах вдоль Медведицы знавали люди…
