– Нет, это ты самый лучший!

– Перед Богом клянусь, она была единорогом. Единорогом! Но о-очень хорошеньким единорогом!

– Я тоже видел это, старина, и не позволяй никому разубедить себя.

Элайза тихо рассмеялась и опустила окно, словно задвинула театральный занавес. Или дочитала главу своей жизни.

Потом она спустилась вниз, чтобы отдать последние распоряжения прислуге, измотанной не меньше нее, и обнаружила, что слуги собрались в кухне.

– Все дела могут подождать до утра. Пожалуйста, идите спать. Спасибо вам за помощь. Вы прекрасно поработали сегодня. Я уверена, что лорд Ла Вей это оценит.

Все заулыбались ей – устало, но довольно. И Элайза улыбнулась им в ответ. Ее очень тронуло, что слуги так старательно выполняли тяжелую работу, поддерживали ее и были к ней добры. В общем, она не могла не поблагодарить их.

– Миссис Фонтейн, леди Мерривезер была так рада, когда я помогла ей поправить прическу, и даже спросила, не училась ли я на горничную для леди? – тихонько сообщила Китти.

– Надо же! – воскликнула Мэри. – Мне то же самое сказала леди Ламли.

Они радостно засмеялись, а Элайза с восторгом похлопала им.

И в этот момент зазвонил звонок – все оторопели, никто не двинулся с места.

– Мне кажется, его светлость должен уже быть пьян и мечтать о постели, – зевая, заявил Джеймс.

– Думаю, ему просто хочется выпить чашку хорошего чая, – спокойно заметила Элайза. Ее сердце уже бросилось вперед и, обгоняя ее, неслось вверх по лестнице – к нему. – Расходитесь по постелям. Наш рабочий день начнется уже через несколько часов.

На случай, если Филипп вдруг действительно захочет чая, Элайза поставила на плиту чайник.

Пусть позвонит дважды, если она уж так ему нужна.

Она обнаружила ла Вея в кабинете. Он сидел на диванчике, закинув руки на спинку.

– Добрый вечер, лорд Ла Вей. – Элайза поставила поднос на маленький столик рядом с диваном. – Я предположила, что вы захотите выпить чашку чаю.

Принц даже не посмотрел на нее.

– Благодарю вас, моя дорогая миссис Фонтейн. Вы заставили меня ждать. Это на вас не похоже, – заявил он.

У него был какой-то странный голос. Немного ироничный. Немного рассеянный.

Ла Вей снял сюртук и бросил его на спинку стула, – галстука вообще нигде не было видно – остался в одной рубашке, закатал рукава и расстегнул две верхние пуговицы. Все это было совсем не в духе церемонного принца.

Еще никогда он не казался ей таким соблазнительным.

Элайза повернулась к двери столь стремительно, что казалось, будто она взлетает.

– Можете подойти и присесть на минутку рядом со мной, миссис Фонтейн? – очень медленно спросил Ла Вей.

Она снова повернулась к нему.

Он похлопал по дивану рукой.

Филипп обратился к ней таким дружеским тоном, так ласково, что его слова прозвучали как вполне разумная просьба, поэтому отказать ему было бы грубостью с ее стороны.

Элайза села на диван, забившись в дальний от него угол, и поджала под себя ноги.

Ла Вей молчал. Он изучал ее. Однако его молчание было иным, не таким, как прежде. Элайзе стало казаться, что оно похоже на молчание кошки, готовящейся поиграть со своей жертвой.

– Понравилась ли вам ассамблея? – рискнула спросить она.

– Это был настоящий триумф. – Ла Вей ответил таким мрачным тоном, что Элайза удивленно засмеялась.

– А мне показалось, что вам нравятся балы и званые вечера.

– О, я на них блистаю, в этом нет сомнений. Я так и распространяю вокруг себя обаяние. – Филипп помахал рукой перед собой, как будто кормил цыплят на скотном дворе. – Мне говорили, что меня считают великолепным. Значит, и все вокруг так же прекрасно, как и я.

Ла Вей был оживлен и говорлив, и это еще больше выдавало в нем француза, но одновременно и забавляло, и опасно завораживало ее. И еще не на шутку тревожило, потому что в его голосе проскальзывали и резкие нотки.

Лицо принца раскраснелось. Растрепавшиеся волосы небрежно упали на один глаз, а другим он задумчиво смотрел на нее.

– Вы хвалитесь или жалуетесь, лорд Ла Вей? – спросила Элайза.

– Я просто рассказываю, – ответил он. – Да, я не опозорил себя неуклюжим вальсом, за что вам спасибо.

Вероятно, воспоминания об одном маленьком поцелуе растворились в обществе прекрасных женщин, с которыми он мог создать новые воспоминания.

Впрочем, Элайза в этом сомневалась.

Откинув голову на спинку дивана, Филипп вопросительно посмотрел на Элайзу из-под полуприкрытых век. Ей пришло в голову, что он вот-вот заснет.

– Мне всегда было интересно, что значит побывать на большом балу, – заговорила Элайза, когда ей стало казаться, что принц больше вообще не заговорит.

– А мне всегда было интересно, как выглядят ваши волосы, не убранные в прическу и рассыпавшиеся по подушке, – заявил он.

От изумления Элайза открыла рот.

– Видите ли, – продолжал Филипп, – ваши волосы просто не хотят оставаться заколотыми. – Он говорил резко, как будто она возражала, а он отстаивал свою правоту перед судьей. – Да взгляните, даже сейчас! – Он наклонился вперед, как змея перед заклинателем. Протянув руку к ее голове, высвободил из прически локон, протянул его между пальцами, выпрямляя, а затем отпустил. – Вот, подскакивает! Как пружина! Вы видите? Почему вы даже не попробуете так сделать?

Элайза была настолько ошеломлена, что ей оставалось только засмеяться. Но для смеха ей не хватило дыхания. Филипп был так близко от нее, что она чувствовала тепло его тела, и дыхание у нее перехватило.

Ошибки быть не могло: ее сердце выстукивало быстрое, но тщетное предостережение:

«Уходи. Уходи. Уходи».

– Вы немного пьяны, лорд Ла Вей…

– А вы, как всегда, сообразительны, миссис Фонтейн. Да, я действительно un peu [10] в затруднительном положении. У вас очень мягкие волосы, миссис Фонтейн.

Наступило молчание – очень мягкое молчание, возможно, почти такое же мягкое, как ее волосы.

– Благодарю вас, – осторожно произнесла она в ответ.

Ла Вей насмешливо заявил:

– Бьюсь об заклад, у вас сейчас в голове так много мыслей, дорогая миссис Фонтейн, но вы говорите: «Благодарю вас». Мы так осторожны друг с другом. Точнее, это вы осторожны. Всегда!

Теперь Элайза почувствовала раздражение.

– А что вы от меня хотите? Я – ваша экономка. Служанка.

– Я хочу, чтобы вы стали самой собой, – парировал он.

– Это какой же? – спросила она, забывая об осторожности.

– Сладкой, как сочный теплый… персик. – Для наглядности он изобразил руками в воздухе шар. – Очень-очень доброй. Умной и остроумной. Досаждающей. Восхитительной. Красивой. – И опять он произносил все эти потрясающие вещи раздраженно, словно она спросила его о том, что и сама должна была знать, а он снова и снова повторял ей очевидное.

Элайза, оторопев, смотрела на принца, сдерживая желание закрыть лицо руками, – он умел вогнать ее в краску.

Филипп внимательно разглядывал ее пылающий румянец, даже с некоторым удовольствием, словно видел перед собой закат солнца.

А потом криво улыбнулся:

– Ну вот, как видите, я вас знаю. Знаю, как заставить вас краснеть. Вы будете просто великолепно выглядеть в красном платье. Я разбираюсь в таких вещах, миссис Фонтейн. Разбираюсь.

– Похоже, вы выпили немало, – это все, что Элайза сказала в ответ.

Ла Вей пожал плечом:

– Одни женщины могут сказать мне «спасибо», другие – прокомментировать степень моего опьянения. Таков мир.

Элайза изумленно засмеялась. Она была в полном недоумении.

А вот Ла Вей не смеялся. Он даже не улыбнулся и продолжал рассматривать ее прищуренными глазами.

– И еще честной, – промурлыкал он. – Я хочу, чтобы вы были честной.

А-а… Вот оно что!

Элайза заподозрила, что у него появилась причина разоружить ее.

Она еще крепче вжалась в угол дивана и заявила:

– Я ни разу не солгала вам. И… у меня нет иной роскоши, кроме как быть осторожной, как вы говорите, лорд Ла Вей.