Не зря Исайя Андреевич скрыл вчера от брата свой план: брат бы этого плана не одобрил, еще, пожалуй, и спор затеял бы с Исайей Андреевичем, а уж тост за этот план поднимать и подавно не стал бы. Наверняка ему бы этот план показался недостойным тоста и совсем ничтожным. А между тем план был английский, во всяком случае, он Исайе Андреевичу казался английским. Исайя Андреевич вообще всегда уважал англичан за их достоинство, любовь к семейному очагу и стойкость привычек. Правда, после войны было такое время, когда Исайя Андреевич их не уважал, даже не то чтобы не уважал, а политически не принимал за космополитизм, но и тогда, перефразируя известное изречение, дальновидно говорил: «Черчилы приходят и уходят, а английский народ остается». Слово «Черчил» Исайя Андреевич произносил на английский манер, твердо: он знал, что в фамилиях англичане не ставят мягкого знака на конце. И, говоря о «Черчилах», Исайя Андреевич в конечном итоге оказался прав: ко времени пенсии международные обстоятельства изменились настолько, что англичан снова стали уважать и появилась возможность к осуществлению английского плана. Собственно говоря, идея этого плана не всегда существовала в душе Исайи Андреевича. Вначале она появилась в виде каких-то смутных неосознанных желаний, отдельных видений, мимолетных ощущений; она рождалась в еще непросветленном сознании Исайи Андреевича как сонная греза, как рождается поэма, и наконец родилась, выросла, приняла стройные законченные очертания. Началось с того, что однажды во внезапном утреннем озарении пять дней рабочей недели точно наложились на пять углов места жительства Исайи Андреевича. Спустя некоторое время Исайя Андреевич вспомнил, что это совпадение впервые поразило его еще в тридцатые годы, в эпоху пятидневок, но тогда оно не дало повода ни к какому плану, поскольку план был пятилетний и государственный, так что Исайе Андреевичу тогда лично ничего не выходило: не сложилась еще историческая ситуация. Правда, когда в двадцатом году Исайя Андреевич переехал из Александро-Невской лавры к Пяти Углам, никакого предопределения, ни таинственного смысла, ни вообще чего-либо сверхъестественного в этом событии Исайя Андреевич не усмотрел: тогда не было не только пятидневной рабочей недели в теперешнем смысле слова, но и пятидневок и — страшно подумать! — самих пятилеток не было. Да, в те времена двадцатилетнему Исайе Андреевичу трудно было проникнуть в скрытую сущность явлений; теперь же в том далеком и, казалось бы, незначительном событии грозного двадцатого года видел Исайя Андреевич глубокий мистический смысл. И вот идея стала постепенно оформляться, но еще некоторое время как нечто абстрактное, отвлеченное от жизни — Исайя Андреевич еще не знал, к чему бы ее применить. И тогда постепенно выстроился английский план. Весь план состоял в сохранности здоровья, которое, как известно, зиждется на английской стойкости привычек, а делился он строго на три части.

Часть первая заключалась в правильности режима питания: первый завтрак — легкий, второй завтрак — плотный. Как у англичан, чтобы первый завтрак не препятствовал физкультурному развитию тела, а кроме того, желудок чтобы не растягивался внезапно, а постепенно привыкал к нагрузке продуктами питания; второй завтрак называется «ланч» (по-русски — полдник). Обед по плану предполагается поздний и с чтением газеты. Вместо ужина за телевизором английский чай.

Во второй части плана лежали прогулки: каждый день — в ином направлении; и ничего, что Загородный проспект, пересекая площадь, образует два направления, — как ни верти, углов получается пять. И по одному проспекту можно от одной площади в две стороны ходить. Эта мелочь Исайю Андреевича никак не смущала. Итак, Исайя Андреевич вознамерился начиная с понедельника после первого (легкого) завтрака совершать прогулку в одном из направлений. Направление предполагалось менять по часовой стрелке, чтобы тем подтверждать размеренное течение времени. Вот какова была вторая часть.

Третья часть была зрелищной и развлекательной. По субботам Исайя Андреевич намеревался посещать какой-нибудь из крупных универмагов: «Пассаж», «Гостиный Двор», ДЛТ — мало ли их? Ну, если и не слишком много, то во всяком случае на четыре-пять суббот хватит; а там ведь можно и повторить по кругу.

Воскресные дни в английский план не входили: они существовали не для здоровья, а для души. Нет, не о церкви шла речь: Исайя Андреевич был хоть и духовного происхождения человек, но во все эти предрассудки не верил. Нет, по воскресеньям Исайя Андреевич, как и прежде, намерен был навещать своего возлюбленного, хоть и двоюродного брата.

На самом деле Исайя Андреевич хитрил, объясняя все английскостью плана: все дело состояло в идее о Пяти Углах, но Исайя Андреевич и сам не сознался бы в таком нерациональном происхождении плана и повернул все дело так, как будто в этом виновата Англия.

— Однако, братец, ты — гусар! — с дружеской укоризной обратился к себе Исайя Андреевич. — Ты, братец, гусар. А еще о здоровье каком-то английском рассуждаешь. Смотри же, братец, характер у тебя уж больно русский: с таким характером трудно английские планы соблюдать. Надо же, один вчера почти целую бутылку сладенького выпил! Шурочка разве что две стопочки для компании поддержал. Поберегись, этак ты и за прекрасным полом приударять станешь.

Исайя Андреевич конфузливо засмеялся. Потом стал снова серьезным и встал. Он подошел к окну, присмотрелся: идет ли дождик? Шел. Исайя Андреевич вздохнул и послушно вернулся в кресло. Он теперь с нетерпением дожидался понедельника, чтобы начать заслуженный отдых.

Пенсия началась для Исайи Андреевича солнышком. После сильного, длившегося всю ночь дождя оно на улице появилось среди разошедшихся туч, осветило небольшую комнату Исайи Андреевича и заиграло тюлевыми зайчиками на крашеном полу.

Исайя Андреевич, проснувшийся раньше обычного и дожидавшийся половины восьмого, чтобы начать первый день трудового отдыха, в половине восьмого сел на кровати и сладко зажмурился не столько от солнышка, сколько от предвкушения. Встав с кровати, Исайя Андреевич направился прямиком к окну с целью еще больше удостовериться в освещении. В окно через кактусы посмотрел во двор: на противоположной стенке, в чьем-то кухонном окне, — баночки, марлевый мешочек висит; понял, что теперь всегда будет смотреть по утрам в окошко. Исайя Андреевич отошел от окна и вышел через коридорчик на кухню.

«Да, возраст-возраст! — думал Исайя Андреевич, проходя коридорчиком. — Секрет долголетия!»

Бритье доставляло удовольствие: конечно, не так, как в молодые или зрелые годы жизни, — тогда кожа была гладкой и упругой, бритва легко шла, набирая на зеркальное лезвие легкую ноздреватую пену, — теперь кожу приходится оттягивать, зато щетина стала крепче, лучше бреется.

«Заведу сиамского кота».

Позавтракав (на первый раз легко), Исайя Андреевич натянул плащик, заложил шарф поплотней и вышел на лестницу. Он потоптался немножко в нерешительности, постоял и, набрав полные легкие воздуха, шагнул вниз.

Улица встретила Исайю Андреевича солнцем и свежестью, как будто вместе с Исайей Андреевичем и весь мир вышел на пенсию: небо было чистым, и по неглубоким прозрачным лужицам пробегала мелкая рябь, едва шевеля одинокие, зажелтевшие от края листья. Магазины сверкали мытыми окнами и белыми буквами, по Ломоносовской в черных передничках из-под распахнутого пальто стайками перебегали школьницы, совсем гимназистки, и с Разъезжей вырулил на тяжелой серой ломовой лошади извозчик с желтыми сосновыми ящиками на плоской телеге.

— Первый пенсионный! — с гордостью сказал Исайя Андреевич.

Природа ликовала.

Исайя Андреевич не спеша направился по Загородному проспекту к Владимирской площади, с чувством рассматривая витрины закрытых еще утренних магазинов, то останавливаясь у гастронома, чтобы полюбоваться, как рабочие в белых запачканных фартуках, напрягаясь, тащат плотные картонные коробки с написанными на них заграничными буквами, то любопытствуя, на что идет запись у электрического магазина: оказалось, что на холодильник «Саратов». Люди стояли с плакатами на неструганых палках, и Исайя Андреевич подумал было: не стать ли ему с таким плакатом — записаться на «Саратов», — но решил, что это праздность, потому что есть же свой личный холодильник «Ленинград», не такой вместительный, а много ли ему надо?