О чем же пишут именитые филологи, философы, психологи, историки культуры? С разрешения издательства «Умное Слово» мы приведем несколько выдержек из будущей книги. Профессор Мичиганского университета Уиллмор Драйдер пишет в своей статье «Лапенков, за и против»:

«…конечно, многих критиков Лапенкова, как в годы его жизни, так и сейчас, отталкивала прежде всего чрезмерная усложненность его прозы, необычайно вольное обращение с традицией и читателем. Именно нежелание и неумение многих целиком растворить свою личность в личности писателя, отдаться всем его каверзам и эпатирующим выходкам создает ненужное противодействие и препятствует полному проникновению в глубочайший психологический подтекст его произведений, кроющийся за ширмой изящного эпатажа…»

Ему вторит известный иерусалимский психолог и педагог «аналитического хеппенинга» Рафаил Гейзман:

«Всякому серьезному исследователю творчества Лапенкова совершенно ясно, что столь уникальная фигура, вобравшая в себя дух и чаяния своих современников, не может казаться нам чем-то гладким и определенно положительным. Вся сила и страстность, вся противоречивость его исканий, все творческие метания, спроецированные на страдания и поиски человечества, вырисовывают нам образ мятежный, непримиримый, насыщенный яркими контрастами, а потому и далеко не исчерпанный простым признанием его гения или, тем более, отрицанием такового. Вдумчивость, беспристрастное размышление — единственный метод, с помощью которого можно разобраться в этом половодье лапенковской прозы, отделить истинное, вечное от случайного, наносного. Одним наскоком этого не добиться…»

Восходящая звезда итальянской школы эстетики Бруно Капелуццо, называя «Раман» Лапенкова «языческой библией нового времени», пишет:

«Удивительное сочетание мифов о Прометее, Гильгамеше и подвигах Тезея предстает перед глазами внимательного толкователя. Главный герой, если можно говорить о таковом, ибо автор един в тысяче лиц, скорее ближе к Язону домедеевского периода. А та сцена в конце „Рамана“, к сожалению утерянная, где безымянная героиня на языке жестов представляется нам то персонифицированным Духом Добра, то философом Демокритом?!»

С ним вступает в полемику доктор Сарванашастра из Калькуттского университета:

«Большое влияние на рост Лапенкова как художника, без сомнения, оказала восточная культура. Буквально на каждой странице встречаются реминисценции и намеки на то или иное явление из жизни Востока. Само название произведения „Раман“ наводит на мысль о связи с героем индийского эпоса Рамой, воплощением бога Кришны».

Крупный неоэкзистенциалист постфранкфуртской школы профессор Борман Хонеггер дает свой глубокий анализ произведений Лапенкова:

«…то и дело экстраполируя чистые апперцепции континуума лапенковской метаэтики, мы приходим к выводу о положении дизъюнкций и экспликаций эйдетической эталонной группы в его прозе. Ей ни в коей мере не присущи субституциональные фрустрации, что привело бы, напомним, к харизматическому гомоморфизму объектного катексиса и аутотентичной энтропии предиката. Мы верифицируем претанальные экспектации и приходим к модальному катарсису пограничной ситуации, что и дает нам полную ясность в этом вопросе».

И напоследок мы приводим выдержу из статьи московского кандидата Петра Сидорова:

«Смешны и жалки попытки некоторых крикунов от науки черпать из книг Лапенкова какие-то мистические, фрейдистские мотивы для построения своих систем и гипотез, давно дискредитировавших себя и изжитых подлинной наукой. Так и хочется ответить этим горе-толкователям словами из Лапенкова: „А идите вы на хуй!..“ Творчество Владимира Борисовича всегда было подлинно народным, питалось народными истоками, пило, что называется, из материнской груди пролетарской Родины. У писателя были моменты некоторого скептицизма и неверия, но в нужный момент партия и народ поддержали его, помогли развиться подлинно здоровому, негнущемуся, стоящему на страже подлинно народного искусства».

И родился от кузнеца Бориса у дворовой девки чад. И нарекли чада Владимиром. А престольный град исполнял в те лета похоти владык тьмы. Отрок же взрастал и, крепляшеся духом, сподоблялся премудрости: и благость Божия была на нем. И бысть по шести летах пишася достойны книги, что в корени древа нашего благодать возложат.

ОТ 10 ДИКАРЕЙ ОСТАЛОСЬ 5.

ПРОШЛО 5 ЛЕТ.

2 стихотворения (хотя автор принципиально не писал стихов).

1-е — посвящается работникам ГПУ:

2-е — (то же посвящение):

Через некоторое количество страниц мы продолжим публикацию неизданных произведений под рубрикой «Lapenkov memoriam».

А сейчас — Часть 4 (с душком), в которой появляются ненадолго герои «Рамана», но тут же исчезают.

(сидя в пьяном виде с приспущенными штанами и слушая доносящуюся из Ниоткуда симфоническую музыку — эдакий Л. Блумблумчик пожилой ребенок с одним глазом но [зато] с двумя горбиками [спереди и сзади] словно самопародия черного юмора)

— в жизни даже самых великих людей гальюн занимает по праву достойное место — бисмарк гете бетховен на стульчаке — сколько мыслей сколько блестящих открытий — иван четвертый не выпуская из правой длани скипетра левой скрепляет бумаги царской печатью — македонский в обширном гальюне крохотной Македонии подперев голову придя в восторг от предстательных наслаждений высиживает планы захвата мира — буонапарте (в походном сортире близ ватерлоо) — да давненько не сиживал я с тех пор как был мальчишкой все войны походы египет россия доведется ль еще ах старая гвардия — гальюн-универсам гальюн-салон гальюн-салун гальюны пале-рояля рояли в гальюнах генералы в галунах нежные признания в голубой любви стук пишущей машинки бурные споры карбонариев гальюны для коновалов кардиналов ценителей гольфа и гляссе — о эти звуки — ИЗ ПУШКИ НА ЛУНУ — и физики и лирики подслеповатые гомеры старухи процентщицы — все в его власти — а сколько заговоров интриг самоубийств кровавых преступлений и любовных стенаний — история молчит мой друг молчит — радостный питерский рабочий войну протрубил в братских солдатских гальюнах его дед бегал в пургу через дорогу — долго не просидишь метель ишь как поддувает — а теперь народная власть дала ему отдельный унифицированный гальюн не нужно даже калош надевать пользуйся товарищ на здоровье — душа поет — конечно нет там этих золоченых инкрустаций бара орфа и стравинского но пусть сидят — час их пробил — беспокойный алкаш этажом ниже громко говорит в унитаз спускает прокламации поносит правительство — его видно пробрало — ничего — мелкие недочеты на фоне всеобщего строительства — чем плох гальюн — шокированные дамы затыкают уши теми же нежными ручками какими через пять минут будут дергать ручки водоспуска — вряд ли кто-либо жаловался на уединенность и тишину наших сортиров (пусть недовольные моей физиофилософией вырежут себе кишечник и яичник) —

так чем же плох гальюн — может быть в нем не хватает простора свежего воздуха — ерунда — выйдите наружу что вы видите — все то же — страна в дерьме вся она такой же гальюн только побольше и маленький наш гальюнчик едва ли не единственное место где еще разрешена свобода слова —

(с этими мыслями ребенок перекинул через водяной бачок нитку сделал нетрезвой рукой петлю и оттолкнулся ножкой от края унитаза — тельце его закружилось в воздухе и горбики стали вертеться наподобие пропеллера)