Александр Иванович энергично встал, энергично подошел к холодильнику, энергично наклонился, охнул, схватился за поясницу.
— Ох! — сказал Александр Иванович. — Сиди-сиди! — сердито крикнул он Исайе Андреевичу. — Здоровей тебя, хоть и старше.
Александр Иванович быстренько накрыл на стол. Любо-дорого было смотреть: и рыбные консервы в томате, и селедочку с луком, и яйца вкрутую сварил, и все это на тарелочках, чистенько, аккуратно — это у них в роду все такие: порядок любят.
— Беленького? — спросил Александр Иванович, потрясая над столом бутылочкой, которая прежде, как помнил Исайя Андреевич, называлась четвертинкой, а в наше время — маленькой. — Беленького выпьешь по этому случаю?
— Да нет, Шурочка, я уж лучше своего, сладенького: у меня от водки бывает головокружение. Твое здоровье, Шурочка!
— Я здоров, — ответил брат. — Давай лучше за твою пенсию. Сколько тебе назначили?
— Семьдесят рублей! — с гордостью ответил Исайя Андреевич.
— Вот. А могло бы больше быть, — наставительно сказал Александр Иванович. — Послужил бы еще три года. Учитывая прибавку… Конечно, не персональная, как у меня, — погордился немного Александр Иванович, — а все же.
— А мне, Шурочка, хватит, — говорил, тихо хмелея, Исайя Андреевич, — мне довольно. Куда мне? Потребности невелики: пить я не пью, к щегольству тоже наклонности никогда не имел, кушаю умеренно — для чего мне больше?
— А все-таки зря ты, — сказал Александр Иванович. — Я — другое дело: я и здесь на боевом посту. Я вот в совет старых большевиков хожу, жалобы разбираю — я везде людям нужен. Ну, а ты? Кто тебя в совет старых большевиков возьмет? — ты ведь даже не член партии. Вот разве что в домовой комитет? — предположил Александр Иванович. — Знаешь что? — сказал Александр Иванович. — Иди-ка ты, и правда, в домовой комитет: все при деле будешь. Уже не лишний человек. А кроме того, в товарищеский суд могут избрать — там же, при жилконторе. Иди, Исайя!
— Да что ты, Шурочка! — отнекивался Исайя Андреевич. — Что ты? Я никогда начальством не был — я не сумею, нет.
— Да ты брось, — убеждал Александр Иванович. — Я тоже до поры до времени не командовал, а пришла революция — заставила.
Вот Шурочка! Он всегда такой — резкий, энергичный. Все войны прошел и в том числе революцию. А ведь на десять лет старше!
— Нет, Шурочка, — сказал Исайя Андреевич, — нет. У меня свой план.
— План?! — удивился Александр Иванович. — Постой! — радостно закричал Александр Иванович. — Да ты не жениться ли собрался! Ну, брат, удивил! Извини, что сразу не догадался. Ну, поздравляю, брат, поздравляю! — Александр Иванович вскочил и, схватив руку Исайи Андреевича обеими руками, принялся возбужденно трясти ее. — Признаюсь, брат, удивил. Всего от тебя ожидал, но не этого. Поздновато, конечно, надумал, но что же?.. Только что ж ты молчал? Надо было с этого и начинать, а то — пенсия, пенсия!..
— Да нет, Шурочка, не жениться, — ласково отвечал Исайя Андреевич, дождавшись, пока пройдет возбуждение брата. — Нет, что ты! И в голове не было. Да и на ком? Ведь современные девушки сам знаешь какие: вольные, распущенные, многие даже курят. Нет, жениться — это не по мне.
— Хм! — опешил Александр Иванович. — Тогда не понимаю тебя. Что же тогда? Что у тебя за план?
— Да уж есть план, — уклонился от прямого ответа Исайя Андреевич.
— Так что же все-таки за план?
— Ты уж извини, Шурочка, — сказал Исайя Андреевич, — уж ты, Шурочка, не сердись на меня, только я тебе не скажу. Это — секрет.
— Да нет, я не сержусь, — сказал недоуменно Александр Иванович, — с чего мне сердиться? Я не сержусь. Только нет у тебя никакого плана, — рассердился Александр Иванович, — придумал ты все.
— Ну, нет плана, — согласился Исайя Андреевич, — нет так и нет. Только ты, Шурочка, не сердись.
— Да нет, ничего, — сказал Александр Иванович, — смотри сам. Как знаешь, твоя голова. Ну, давай выпьем, — улыбнулся тонкими губами Александр Иванович. — Давай — за твой план!
II
Исайя Андреевич проснулся с некоторой чрезмерной бодростью. Он посмотрел на будильник, стоявший на комоде у изголовья кровати, сверил его с подаренными часами: и на часах, и на будильнике было по половине седьмого. Исайя Андреевич посмотрел дальше, за будильник, на окно: за тюлевыми занавесочками пасмурно, а может быть, и мелкий дождик на дворе — этого нельзя было понять.
«Что ж, сколько хочу, столько и сплю, — с чувством свободы подумал Исайя Андреевич. — На заслуженном отдыхе хозяин — барин».
И Исайя Андреевич отвернулся к стене, на голову натянул одеяло (от света), только рот выставил, чтобы дышать, но заснуть больше не мог: под ватным одеялом все равно было душно, и сердце сегодня билось неровно и сильнее, чем обычно.
«То ли похмелье после вчерашнего? — подумал Исайя Андреевич. — Или привык рано вставать? Сколько лет вставал, а ведь в молодости, бывало, — не хочется. В молодости любил поспать. Да и похмелье — тоже, — решил Исайя Андреевич, — похмелье — само собой. Могу пойти пива выпить или бутылку взять домой, — подумал Исайя Андреевич. — Говорят: лучшее средство от похмелья — пиво. Лучше всяких лекарств. Захочу — выпью. Кто мне помешает? Никто не помешает». Исайя Андреевич довольно улыбнулся.
«Нет, это я пошутил, — улыбнулся Исайя Андреевич. — Не за то отец сына бил, что пил, а зато, что похмелялся. Мне похмеляться ни к чему, — подумал Исайя Андреевич, — я, слава Богу, не пьяница и не алкоголик: могу и так перемаяться. Жалко только, что сегодня суббота, а не понедельник: во-первых, от этого полного отдыха не чувствуется, а во-вторых, не так, не начать. Потому что начнешь сегодня — все колесом пойдет: все собьется. Ничего, сегодня дома пересижу. Схожу разве на Кузнечный рынок».
Исайя Андреевич поколебался и встал. Было тепло.
«Видимо, начали подтапливать», — решил Исайя Андреевич.
Неподвижный комнатный воздух от тепла был полон запаха мандариновых корочек, которые Исайя Андреевич хранил в шифоньере для отсутствия моли. Центральное отопление уже лет семь как провели, но Исайе Андреевичу казалось: совсем недавно.
«Теперь самая жизнь и начинается», — решил Исайя Андреевич.
Он вышел на кухню, включил газ и, поставив на конфорку кофейник, сам подошел к раковине и стал чистить щеточкой верхние зубы. Ванной в квартире не было: приходилось у раковины туалет совершать.
«Жато швоя квартира, — подумал Исайя Андреевич, ерзая щеточкой по верхним зубам. — Шовершенно нежавишимо и никаких жабот. Не жря переехал».
Переехал Исайя Андреевич еще в двадцатом году, сразу после похорон отца, служившего диаконом в ***-ском соборе. Отец был хоть и духовного звания, но добрый, душевный человек, и Исайя Андреевич сильно огорчился его смертью. Однако время было не такое, чтобы долго горевать: пришлось тогда Исайе Андреевичу, недоучившемуся гимназисту, искать себе средства к существованию. Тогда и переехал он из епархиальной квартиры к Пяти Углам, по месту полученной жилплощади. В те времена маленькой, тесной показалась ему эта квартирка, а вот же, у кого больше было, тех подселенцами уплотнили, у тех склоки начались, ссоры и неудобства, и подселенцы кляузы писали; а он, Исайя Андреевич, оказался сам себе единственный сосед — с собой не поссоришься.
«Хе-хе-хе! — сказал Исайя Андреевич. — Думал тогда: много ли мне нужно, а получил больше других. Вот что значит — довольствоваться малым», — не без гордости подумал Исайя Андреевич.
Поплескавшись как следует под краном, Исайя Андреевич почувствовал, что и сердце забилось вроде бы ровнее.
«И ни пива, ни валерианы не надо», — удовлетворенно подумал Исайя Андреевич.
Не спеша сидел он на кухне, пил сладкий кофе с молоком и с булочкой.
— Первый завтрак — легкий, — сказал Исайя Андреевич. — Спасибо тебе, Исайя Андреевич! — И вежливо ответил: — На здоровье, пожалуйста, Исайя Андреевич!
Исайя Андреевич прошел в комнату, придвинул кресло к окну и раздвинул тюлевые занавески. Он уселся поудобней в кресле, сложил руки на животе и, глядя, как за окнами постоянный мелкий дождичек моросит, задумался о своем плане.
