— Зачем вы ходили к доктору Боярской? — спросил капитан для ясности картины, поскольку не был совершенно уверен, какой визит имел в виду мужчина. Еще тогда, когда она была маленькой, или какой-то еще, которого он не знал. Но сидящий перед ним человек сказал «доктор Боярская», а эта фамилия, это звание относились к теперешнему времени.

— Зачем? — растягивал по слогам мужчина. — Разве я знаю? Что-то у меня не сходилось. Позднее… после этого… после Задушек…

— Ага, позднее? А до этого вы не остановились перед таким шагом? — В капитане росло раздражение, хотя он знал, что ему нельзя принимать все это близко к сердцу.

— Я? — искренне удивился мужчина. — У меня не было никакого выбора. Я дал клятву. Погибло семнадцать человек ни за что. Лучших ребят, которых носила земля. Вы не можете себе этого представить.

«Могу, к сожалению, могу, но это не имеет никакого отношения к убийству, совершенному сейчас».

— Я был лишь орудием судьбы, — добавил мужчина тихо.

— Разве человек вообще может утверждать, что он орудие? — вспылил капитан. — Мы все делаем сознательно. Наши поступки являются следствием наших решений. Ни больше ни меньше. А вы никогда не думали о том, что все изменяется вместе с бегущим временем. За эти годы мы построили новое государство. Новое общество. Весь мир претерпевает невообразимые потрясения, а вы… может быть, для вас время остановилось?

— Да, с того момента, когда часы на башне были остановлены, время для меня остановилось. Я ничего не мог с этим поделать.

— Но тогда шла война, — ответил капитан Корда устало, — а у вас, у вас все смешалось- война и мирная жизнь. Закон и беззаконие, миф и реальность.

— Ничего у меня не смешалось, — услышал капитан. — Я жил, работал, как другие. Вы меня в чем-то обвиняете?

— В убийстве! — крикнул капитан. Его охватила ярость, но он тут же взял себя в руки.

Мужчина покачал головой.

— Это… это не было убийство. Это было… ужасное стечение обстоятельств.

— Из-за стечения обстоятельств вы жили по фальшивым документам. Вы обманывали порядочных людей, ведь мир состоит не из одних мерзавцев. Вы обманывали власти своей страны. Из-за стечения обстоятельств вы двадцать восемь лет преследовали человека, хотя это наша обязанность, а не ваша! Мы уполномочены давать ответ на вопрос, имело ли место преступление или нет. В этой стране выносить приговор может закон, а не самозванцы, упаси боже, не горе-мстители. А что сделали вы? — сказал он вдруг так, словно у него были к этому человеку личные претензии, и это, кажется, так и было. Потому что человек, сидевший перед ним, вдруг показался ему просто глупцом. «Я иногда тоже бываю бессильным, — подумал он. — Ну и что с того? Старею. Слишком много видел. Понял. Помню». — Что вы с собою сделали? — повторил он. — С собою, понимаете?

Мужчина с интересом посмотрел на пего.

— Вы тоже понюхали пороху в этой войне, да? Вы тоже были партизаном или в этой вашей армии. Могу дать голову на отсечение. Иначе бы вы так хорошо не справились со своей работой. Я-то знаю, что я с собою сделал, а почему это вас интересует?

— Нисколько не интересует, — отрезал капитан. — Лично я с удовольствием списал бы вас в расход. Вы испортили себе жизнь своей безнадежной глупостью, — сказал он наконец грубость и почувствовал облегчение. — Если бы это было сразу же после войны. Но сегодня? Это что-то объяснило?

— Ничего, — сказал мужчина сухо. — Человек может помочь себе только сам.

Капитан Корда кивнул головой.

— Это не только ваша ошибка. Ошибка была в самом начале, чем мы, коммунисты, могли вам помочь? — невесело улыбнулся капитан. — Человек представляет собой ценность лишь постольку, поскольку является частью общества. До тех пор пока это не осознает тридцать миллионов, будут случаться различные истории. Когда вы были у доктора Боярской?

Мужчина посмотрел на капитана невидящими глазами. Он возвращался к действительности откуда-то издалека.

— Когда? Позавчера. Быстро вы работаете, — добавил он. «Не сообщила нам, — подумал капитан. — Почему? Я был уверен, что она это сделает. Люди всегда загадка».

— О чем вы с ней говорили?

— В том-то и дело, — мужчина заколебался, — я даже не знал, с чего начать. За что ухватиться. Но она… рассказала мне обо всем сама. Кто может знать, почему с одним человеком судьба сыграет злую шутку, а у другого все как по маслу? — воскликнул он. — Почему она вдруг разоткровенничалась, когда ничего уже нельзя было изменить? Я все не могу понять, почему она сказала мне правду только позавчера, а не восемнадцать лет назад в Люблине.

«Потому что наконец поверила в закон. Наконец почувствовала себя в безопасности», — подумал капитан.

Казимеж Олендэрчик, Франэк, Ежи Ковалик окинул взглядом развороченную комнату. Повсюду были видны следы поспешных приготовлений к приближающемуся событию, самому важному в жизни женщины, которое уже не совершится. Он подумал о том, что события могут умирать так же, как люди. Нить оборвалась. Он спросил:

— Разрешите оставить записку?

Капитан кивнул утвердительно. Он отвернулся, пока мужчина писал, и так и не взглянул на слова, написанные па клочке бумаги, оторванном от пакета.

Жаль, что мы больше не увидимся. Но я рад, что ты не должна будешь смотреть в прошлое. Со мной это было бы так. Всегда. Мы можем чего-то ждать только от настоящего. Только от будущего.

Генрик — журналист, редактор отдела еженедельной газеты.

Розанна — девушка со Старого кладбища.

Юлия — художница, сотрудничающая в еженедельной газете.

Пан Бутылло — торговец редкими вещами.

Пани Бутылло — красивая блондинка.

Сестра магистра Рикерта — бодрая старушка.

Пакула — следователь.

Кобылинский — репортер газеты «Эхо».

Бучек — майор милиции.

Гневковский — собиратель фарфора.

Скажинский — коллекционер из Бжезин.

Сконечный — дантист.

Бромберг — старик пенсионер.

Ротмистр — отставной военный.

Марек — поэт, товарищ Генрика по редакции.

Лица, упоминающиеся в повести:

Рикерт — магистр, искусствовед.

Мозек, он же Иосиф, он же Очко, — бандит.

Заза — артистка цирка.

Крыжановский — врач, автор воспоминаний.

Кохер — адвокат.

Федоренко — царский жандарм.

Ставецкий — адвокат.

Шуллер — эсэсовец.

21 мая

Во время утреннего дежурства по типографии, когда с ротационных машин сходили первые экземпляры газеты, Генрик увидел на столе технического редактора страницы рукописи доктора Крыжановского. Лодзинское издательство попросило редакцию напечатать любой отрывок из воспоминаний доктора до выхода книги в свет. Поэт Марек красным карандашом пометил отрывок, идущий в следующий номер. Генрик, однако, сомневался в редакторских способностях поэта Марека. Дело в том, что за последнее время тираж газеты неуклонно уменьшался, и Генрик боялся, что Марек выбрал не самый напряженный и захватывающий эпизод. С машины сходили первые экземпляры нового номера; дежурство по редакции обязывало Генрика оставаться в типографии до выхода последнего экземпляра, потому что печатникам не всегда хотелось промывать ротационные цилиндры и последние экземпляры выходили совсем смазанными. Руководимый скорее скукой, чем ответственностью, Генрик уселся за стол и принялся листать страницы рукописи доктора Крыжановского. А когда он кончил читать, уже было десять часов утра и грохот ротационной машины наконец утих.

Возвращаясь домой после дежурства, Генрик увидел тросточку в витрине антикварного магазина.

Она лежала на персидском ковре рядом с большой китайской вазой и несколькими почерневшими иконами. Тут же, прислонившись к выпуклому животу секретера, стояло прекрасное зеркало эпохи барокко.