Оппозиция Помпею в сенате усиливалась. Сенаторы завидовали его неизменному успеху и тому, что он обладал исключительной властью. Более того, пусть с опозданием, они стали говорить, что основная заслуга в победе над Митридатом принадлежит Лукуллу, и абсолютно неправомерно начали принижать значение достижений Помпея. Им было ещё легче сделать это, потому что как раз летом Лукулл отпраздновал свой великолепный триумф. Большое впечатление производили плакаты с надписями, восхваляющими не только победу Лукулла, но так же объявляющие об огромных суммах денег, предоставленных им Помпею как на ведение войны против Митридата, так и против пиратов. Кроме того, в Риме находились шесть тысяч ветеранов Лукулла. Эти люди, вероятно, совсем забыли о том, как в самый критический момент кампании предали своего военачальника, они помнили лишь о ярких победах, которые им удалось одержать под его руководством, и для того, чтобы прославить самих себя, прославляли и Лукулла.
Конечно, Красс склонен был присоединиться к врагам Помпея, но я теперь проводил свою собственную политику. Я постарался как можно быстрее связаться с представителем Помпея, Метеллом Непотом, которого Помпей отправил в Рим для того, чтобы тот выставил свою кандидатуру на выборах трибуна. Тут мне снова помогла дружба с женой Помпея Муцией: ведь Непот, так же как и Целер, были преданы своей сестре. Сама Муция в то время была сильно обеспокоена прохладным тоном писем Помпея, которые, похоже, свидетельствовали о том, что муж не одобряет её поведения в Риме в его отсутствие. И действительно, у неё было много возлюбленных, кроме меня. Непот, однако, настаивал на том, что она неправильно толкует письма мужа. Подобно всем Метеллам, он гордился своей семьёй и не мог поверить, что кто-нибудь может отказаться от союза с ним. Эта его гордость стала причиной того, что он недооценил Цицерона. Кроме того, в своих отношениях с другими членами сената он продемонстрировал полное отсутствие чувства такта. Он был искренне предан интересам Помпея, но действовал так, что это скорее отвечало моим интересам, чем чьим-либо ещё.
Нельзя сказать, что в то время было легко действовать последовательно или планировать свои поступки. Похоже, что события развивались в полном несоответствии с логикой вещей и вполне могли привести к неожиданным результатам. Единственным постоянным фактором в этой ситуации была её нестабильность. Нервозность и обеспокоенность царили как в сенате, так и среди населения. К моменту выборов консулов летом это уже довольно отчётливо проявилось.
В этом году Катилина вновь выдвинул свою кандидатуру на выборах, но его шансы котировались хуже, чем в прошлом. Пребывая в совершенном отчаянии, он рассчитывал на поддержку таких же отчаявшихся людей, как и сам. Его цели выходили далеко за рамки разумной политики, которую к тому моменту проводили мы с Крассом. Более того, те цели, о которых он заявил, отдавали не только сумасшедшинкой, но и были весьма смутными. Он говорил об отмене всех долгов и о значительном перераспределении земли, но из его речей создавалось впечатление, что все эти шаги можно предпринять только после периода специально организованной резни. Естественно, Красс был сильно обеспокоен. Во-первых, как богатейший человек своего времени, он не желал, чтобы все его капиталовложения в одну ночь испарились. Он также понимал, что если Катилина начнёт гражданскую войну, то самым возможным результатом станет то, что Помпея с его армией призовут в Рим восстанавливать порядок. Это бы предоставило Помпею как раз такой юридический статус, который он желал и которого так боялся Красс. С другой стороны, было нелегко, по крайней мере перед выборами, полностью отмежеваться от Каталины, частично из-за того, что мы давно связаны с ним старой дружбой, а частично потому, что тогда альтернативой оставался лишь союз с теми реакционными элементами сената, которым мы так долго противостояли. Моё положение было не таким тяжёлым, как у Красса: ведь я сам выставил свою кандидатуру на должность претора и потому в основном беспокоился о своей собственной предвыборной кампании. Что же касается Красса, то он повёл себя несколько неопределённо. Не лишая окончательно своей поддержки Катилину, он прекратил финансировать его, как в прошлом году, и изо всех сил старался продемонстрировать тот факт, что поддерживает одного из противников Каталины, Мурену, бывшего легата Лукулла, и, как считал Красс, могущего противостоять Помпею. Участь Мурены также зависела от поддержки ветеранов Лукулла.
Другим кандидатом в консулы был Силан, весьма уважаемый человек, основным достоинством которого было то, что он являлся мужем моей подруги Сервилии и отчимом молодого Марка Брута. Его поддерживало несколько могущественных семей, и потому шансы Силана казались неплохими. Даже четвёртый кандидат, знаменитый адвокат Сервий Сульпиций, имел могущественных сторонников. В целом можно сказать, что Каталина уже планировал вооружённый мятеж в том случае, если его кандидатура провалится на выборах. Характерной чертой его плана стала чрезвычайная жестокость и непродуманность. Единственное, что стояло у него за плечами, это популярность среди ветеранов Суллы, особенно живших в Северной Этрурии и тех, кто, занимаясь земледелием, по той или иной причине залез в долги или оказался в трудной ситуации. Среди них главным помощником Каталины выступал бывший центурион Суллы Гай Манлий, который перед выборами привёл в Рим значительные формирования недовольных солдат, на которых можно было рассчитывать в том, что они проголосуют за Катилину, и в том, что они запугают его оппонентов. В самом Риме сторонников Каталины было меньше, чем он предполагал, но среди них были некоторые представители сенаторского сословия, которые были готовы сотрудничать с ним, поддержать его и содействовать ему в любом необдуманном поступке. Среди них был бывший консул Публий Корнелий Лентул Сура. Его изгнали из сената почти десять лет назад, но он вновь вернулся туда, получив должность претора во второй раз. Он присоединился к заговору в связи с предсказанием о том, что трём Корнелиям суждено править Римом. Уже были Корнелий Сулла и Корнелий Цинна. Почему бы третьим не стать Корнелию Лентулу? Подобная отчаянная глупость характерна для этого заговора. Планы были грандиозными, однако конспираторам не удалось провести их в жизнь. Более того, они оказались настолько неосторожны, что в это даже трудно поверить. Например, у одного из них, Квинта Куриона, была любовница Фульвия, и для того, чтобы произвести впечатление на эту женщину своей будущей карьерой, он любил похвастаться перед ней тем, что произойдёт, когда Катилина захватит Рим, и рассказывал ей в подробностях всё то, что происходило на собраниях конспираторов. Фульвия сразу поняла, что получит куда больше преимуществ, если станет доносчицей, и поэтому с самого начала держала Цицерона в курсе всего того, что происходило.
Любой, кто прочитает стихи или рассказы в прозе, написанные Цицероном позже о периоде его консульства, поверит в то, что консул с самого начала целиком и полностью контролировал ситуацию. Это абсолютно неверно. Первые попытки Цицерона избавиться от Каталины как от политического противника оказались неэффективными. Он начал с того, что инициировал принятие закона, по которому ужесточалось взяточничество во время выборов. Этот закон должен был действовать против Каталины, но не причинил ему никакого вреда ввиду того, что в этот раз его не поддерживал Красс и потому он не тратил так много денег, как раньше. Единственным кандидатом, который подкупал избирателей, был Мурена, который пользовался поддержкой Лукулла, большей части сенаторов и за кандидатуру которого выступал сам Цицерон.
Выборы должны были состояться до конца сентября, но в последний момент Цицерон отложил их и созвал экстренное заседание сената. Во время этого заседания он открыто обвинил Катилину в том, что тот планирует восстание, и дал понять, что, с его точки зрения, если выборы всё-таки состоятся, то председательствующие, а именно он и Антоний, должны получить личную охрану, так же как это было два года назад, когда Катилина пытался убить моего дядю Котту и Торквата. Однако положение Цицерона было не таким сильным, как ему казалось. Он не мог открыть источник своей информации, а бесконечные повторения фраз «мне сообщили» или «я обнаружил» не подействовали на аудиторию. Сам Катилина отнёсся к словам Цицерона с презрением повелителя, и в конце заседания всеобщее мнение было таково, что Цицерон совершил ошибку, отложив выборы, и не сумел предоставить достаточно веской причины для того, чтобы доказать необходимость того, что ему действительно требуются телохранители.
