Казалось, что после избрания этих кандидатов нам легко удастся выполнить наши планы на следующий год. Однако опять Красс допустил грубую стратегическую ошибку и выборе людей. Сенат так или иначе был готов принять Суллу, но что касается Автрония, об этом не могло быть и речи. В то же время у них не было такой широкой поддержки граждан Рима, чтобы они могли игнорировать выступления сенаторов против них, как впоследствии смог поступить я.
В данном случае сенат действовал стремительно и довольно успешно. Проигравшей стороной на выборах были мой дядя Луций, младший из братьев Котта, и Манлий Торкват. Они-то и выдвинули против победивших обвинения в даче взяток и при значительной поддержке сената выиграли это дело, после чего их назначили консулами вместо Суллы и Автрония.
Все эти события произошли в конце ноября. А где-то в начале декабря Каталина собрал Суллу, Автрония и других в доме Красса, чтобы рассказать нам (так как я тоже там был) свой поразительный план захвата власти. В мерцании лампы Каталина казался гигантом. Его жесты были скупы, но очень энергичны и выразительны. Казалась, он был выкован из железа, а не рождён из плоти и крови. Он горел огнём решимости начать революцию. Подтверждением тому был тот факт, что ему удалось увлечь своими идеями такого здравомыслящего человека, как Сулла, и почти добиться поддержки Красса.
Его план был очень смел и абсолютно неадекватен складывающимся обстоятельствам. Короче, он предполагал убить консулов в день вступления в должность — первого января. На их места встанут Сулла и Автроний, которые создадут законодательную базу для уничтожения всех тех, кто выступит против нового режима. После этого быстро и решительно претворяется в жизнь наш с Крассом план. Пизон становится наместником обеих провинций Испании и создаёт там армии. В Африке его должен был поддержать один известный человек по имени Ситтий, имевший влияние среди местных племён и, что немаловажно, экономическую заинтересованность в этом регионе. Тем временем я получаю полномочия на аннексию Египта. Жителям Северной Италии будут даны права граждан Рима, кроме того, предполагалось принятие ряда популистских мер, среди которых сокращение процентной ставки по долгам. Именно это особенно привлекло многих заговорщиков, в том числе Гая Антония Кретика, против которого я когда-то выдвигал серьёзные обвинения.
Итак, если бы всё прошло успешно, мы стали бы контролировать не только Рим и Италию, но и все жизненно важные территории, откуда поступают основные запасы продовольствия и где производится набор рекрутов в наши армии. Для официального закрепления этого режима и его усиления было предложено провозгласить Красса диктатором, а меня назначить начальником конницы. Оставалось неясным, какую роль, кроме убийства консулов, отводил себе Каталина, хотя казалось очевидным то, что в ближайшее время он не займёт никаких официальных постов, а в следующем году будет выбран консулом.
Меня раздражала некоторая мелодраматичность всего этого заговора, кроме того, я был противником использования убийства в качестве метода политической борьбы. Слишком часто я сталкивался с подобного рода вещами в детстве. К тому же неужели Каталина был так наивен, думая, что я буду участвовать в убийстве собственного дяди? Да и в целом его подход к проблеме революции в современном обществе казался мне неправильным. Конечно, поднять восстание в Риме и захватить там власть представлялось возможным, но бунт лишь в отдельно взятом городе не мог гарантировать нам долгосрочную власть во всей стране. Продолжительным успех мог быть лишь при поддержке в провинции и армии. Однако это всё не может быть организовано в одночасье. Тем временем у Помпея было то, чего нам как раз и не хватало, и в случае, если мы попытаемся установить наш режим теми же методами, которые когда-то использовали Марий и Сулла, за что многие их ненавидели, Помпей не преминет воспользоваться возможностью восстановить порядок, что и сделает без особых трудностей, если только не настолько глуп, чтобы дать нам три-четыре года на подготовку и реализацию нашего плана.
Для меня эти факты были абсолютно очевидны, часть из них была ясна и Крассу. Но, будучи финансистом, Красс был готов извлекать прибыль из всех жизненных обстоятельств. Очевидно, предложения Каталины поставили его в затруднительное положение. Каталина ещё нужен был ему, и он не хотел отвергать его сейчас. Кроме того, он должен быть готов к любой неожиданности, даже к такой, как успех этого заговора. Таким образом, он дал понять, что, по крайней мере, заинтересован в нём, однако настаивал на том, что открыто может позволить себе откреститься от заговора, что даст ему возможность помогать заговорщикам гораздо эффективнее. Несомненно, можно было заставить поверить всех заговорщиков, что Красс на их стороне, а я, считавшийся человеком, к нему близким, в свою очередь готов выполнить отведённую мне роль. Однако я оказывался в очень неудобной ситуации. С Крассом меня связывала не только финансовая зависимость, но и узы дружбы, а также общие политические интересы. Определённые обязательства я имел и по отношению к Каталине, ведь многие из его сторонников были моими друзьями и помощниками. С другой стороны, я чувствовал, что заговор принесёт мне и Крассу гораздо больше вреда, чем пользы. Конечно, меня беспокоила и опасность, грозившая моему дяде Котте. Мне необходимо было каким-то образом предупредить его о нависшей угрозе, если только сам Каталина не сделает это ненужным. Ведь всех беспокоила полная неспособность Каталины хранить секреты. В последние дни декабря он ходил по Риму в окружении гладиаторов и вооружённых рабов и, в какой бы компании он ни находился, начинал распускать язык. Стало ясно, что он собирается применить насилие, и сенат на основании отчасти слухов, отчасти проверенной информации принял решение организовать первого января охрану вступающих на должность новых консулов.
Эта мера была необычна и оказала влияние не только на самих заговорщиков, которые сразу же отказались от своего плана, но и на общественное мнение в целом. Непонятно было, чему верить. Одни считали, что никакой опасности не существовало, другие же были убеждены, что события, происходившие во времена Суллы и Мария, могут в любую минуту повториться. Мнения консулов были почти схожи. Мой дядя Котта, большой любитель выпить, предпочитал считать, что слухи о заговоре сильно преувеличены. Однако я заметил, что он стал избегать моего общества. Другой консул, Торкват, открыто заявил, что не верит ни единому слову о существовавшем заговоре против него. И для того чтобы убедить в этом людей, а может, для того, чтобы обеспечить своё будущее, он предложил Каталине свою помощь в проходящем судебном разбирательстве, в качестве адвоката. То же самое сделал Цицерон. Он хотел помочь, желая заручиться поддержкой Каталины, Красса и меня на выборах. Однако Каталина принял предложения Торквата, которого совсем недавно замышлял убить, надеясь не иметь ничего общего с Цицероном, чьи способности и потенциал он глупейшим образом недооценивал и которого презирал за его неблагородное происхождение.
Лишь несколько человек в сенате настаивали на продолжении более тщательного расследования замышлявшегося заговора. Однако Красс легко смог уговорить большинство сенаторов, не желавших раздувать скандал, закрыть глаза на всё происходящее. Какое-то, правда весьма короткое, время казалось, что Красс был прав в том, что мы сможем получить выгоду даже от неудавшегося заговора Каталины. Само подозрение о его существовании заставило сенаторов понервничать, и они старались всячески угодить Крассу, который, несмотря на всю свою непопулярность в народе, мог перевесить чашу весов на сторону заговорщиков. В такой ситуации Крассу удалось в начале года добиться назначения на должность наместника в испанских провинциях своего ставленника Пизона, однако этот успех оказался слишком краткосрочным. Пизон был абсолютно неподходящим кандидатом на этот пост — он презирал испанцев, за что они и убили его через месяц после прибытия туда.
