Как ни держал маленький человек с большой головой и кривыми тонкими ножками содержание брачного контракта с испанской инфантой в строжайшем секрете, смысл его вскоре стал очевиден. Возмущение охватило лондонский Сити и покатилось из города в город. Едва ли недовольство нации могло его испугать, к этому злу он был безразличен, да вот беда, семьсот тысяч фунтов стерлингов, преподнесенные ему третьим парламентом, который он разогнал, истаяли, как снег по весне, казна опустела, и сам он стал смутно догадываться, что никакой он не абсолютный монарх, наподобие испанских и французских монархов, а конституционный король, не способный прожить без парламента. Нужда заставляла унижаться и просить подаяния.
Унижаться, естественно, не хотелось, и король Яков стал отступать, понемногу, не торопясь, делая вид, будто перемена во внешней политике была его давней и задушевной мечтой. На счастье, Гондомар был отозван в Мадрид для внутренних надобностей. Брачный контракт с испанской инфантой без особенных церемоний был отодвинут на неопределенное время. Отношения с коварной Испанией стали охладевать. Граф Джон Дигби Бристоль, английский посол, ярый приверженец союза с Испанией, был из Мадрида отозван. Граф Генри Вир Оксфорд, попавший в тюрьму за слишком непочтительные нападки на испанского посла Гондомара, был выпущен, после двух лет отсидки в сыром каземате, на свободу. В правительстве короля начались пробные толки о действенной помощи голландцам против Испании, о сближении с Францией, которая враждовала с Испанией, о возможном браке принца Карла с французской принцессой, младшей сестрой короля Людовика Х111.
Почва кое-как была подготовлена. Двенадцатого февраля 1624 года король Яков собрал свой четвертый парламент. На этот раз стало намечаться некоторое согласие между королем и парламентом: королю уж очень нужны были деньги, представителям нации уж очень осточертели интриги Испании, грозившие возрождением католической веры, восстановлением католических монастырей и возвращением монастырских земель. И король попросил денег, а представители нации набросились на происпанскую политику короля. Одиннадцатого марта разразились самые бурные прения. В течение одного рабочего дня умудрилось выступить двадцать четыре оратора, и все как один осудили внешнюю политику короля. Представители нации были единодушны: не союз с Испанией, даже не мир, но война, как в славные времена великой королевы Елизаветы Тюдор, война прежде всего за возвращение Пфальца её законному владельцу курфюрсту Фридриху. Престарелый Эдуард Кок назвал такую войну более чем справедливой, поскольку это война на стороне обиженного, ограбленного, против обидчика и грабителя, причем, утверждал он, англичанам стыдно страшиться этой справедливой войны, ибо:
– Англия никогда не была более богатой, чем тогда, когда воевала с Испанией!
Его призыв был поддержан бурей аплодисментов. Ораторы один за другим обещали поддержку не только внешней, но и внутренней политике короля, если король станет следовать советам парламента, Двадцать девятого марта король Яков пригласил испанского посла, сменившего Гондомара, и объявил, что переговоры с его королем прерываются, поскольку все его предложения слишком туманны, чтобы стоило их обсуждать. Едва испанский посол удалился, с трудом скрывая свое возмущение, теряясь в смятении, как и что он станет докладывать своему королю, король Яков демонстративно тут же принял давно томившихся Лондоне без всякого дела уполномоченных Соединенных провинций, как на то время прозывалась Голландия, и выразил желание выслушать их предложения о военной помощи с его стороны и согласился помочь, как только они эти предложения представят ему.
В те же дни он с неожиданной энергией выразил желание укрепить отношения с Францией, которая под руководством кардинала Армана де Ришелье выступила против испанских и австрийских Габсбургов, стремясь отвоевать себе первое место в Европе, а в мае, точно позабыв о брачном контракте с испанской инфантой, начал переговоры о браке наследника Карла с принцессой Анриеттой-Марией, сестрой французского короля. Он повелел своим дипломатам обсудить с французским послом, насколько могут совпадать интересы Англии и Франции в Пфальце, в какой мере обе стороны могут поддержать протестантскую армию Мансфельда, возможно ли королям английскому и французскому проводить единую политику в разгорающейся войне, которая впоследствии станет называться Тридцатилетней, каким статусом будут пользоваться католики в Англии. Пятого июня был продлен оборонительный союз между Англией и Соединенными провинциями, к которому был добавлен пункт о совместных усилиях по восстановлению возлюбленного зятя пфальцского курфюрста Фридриха в его владениях.
Представители нации не могли не смягчиться, наблюдая, с какой готовностью король Яков идет навстречу их пожеланиям. Трижды в этом году они вотировали денежные субсидии, так что в конце концов они выросли до трехсот тысяч фунтов стерлингов. Заплатив деньги, они обратились к насущным проблемам внутренней жизни. Вновь был поднят проклятый вопрос о вреде и недопустимости монополий. Королю предложили выпустить ордонанс об отмене всех патентов на монопольное право производства, продажи, покупки и потребления чего бы то ни было в королевстве. Министр финансов граф Лайонел Кренфилд Мидлсекс был привлечен к судебной ответственности. Правда, король Яков не выпустил ордонанса и не утвердил приговор, но страсти начинали стихать, в растревоженные умы представителей нации как будто закрадывалась здравая мысль, что с королем Яковом можно найти общий язык, особенно если давать почаще, но понемногу субсидии, и король Яков как будто готов был смириться с необходимостью выслушивать, обсуждать и принимать не такие уж глупые советы представителей нации, жизнь Английского королевства как будто готовилась войти в мирное русло, когда между королем и парламентом восстанавливается согласие, но тут король Яков скончался и на английский престол взошел его сын.
2
Радость охватила все слои английского общества. Возрождалась надежда на лучшее будущее. Многие были убеждены, что грязные нравы двора, болтливое высокомерие, вялая, малодушная и непоследовательная внутренняя и внешняя политика, наносившая Англии тяжелый ущерб, навсегда останутся в прошлом, что отныне политика короля будет тверда и благоразумна и что благодаря такой долгожданной политике Англию ждет процветание.
В самом деле, сын выглядел как прямая противоположность отца. У него имелись достоинства, которых тот не имел. Король Карл отличался искренним благочестием, высокой нравственностью и наклонностью к аскетизму, впрочем, весьма далекому от пуританского фанатизма, он был хорошо образован, беспечная расточительность отца вызывала у него отвращение, в его покоях царили приличие и порядок, он держал себя с достоинством, был важен, но добр, его манеры вызывали почтительность и уважение, он представлялся другом правды, человеком прямым и возвышенным, серьезно относился к своим королевским обязанностям, занимался государственными делами, был чуток к изящному, умел верно ценить полотна великих художников, многие часы проводил за чтением Ариосто и Тасса, но в особенности увлекался Шекспиром. Все решили, что английский престол занял достойный, чуть ли не идеальный монарх.
Первым же своим действием король Карл подтвердил общие ожидания: после его коронации истекло только шесть дней, когда был обнародован ордонанс о созыве парламента. Зато вторым своим действием он показал, как мало он готов или способен считаться с коренными устремлениями английского общества: всего два месяца спустя он женился на французской принцессе, дочери Генриха Наваррского и Марии Медичи, которая была ревностной католичкой, верной последовательницей римского папы. Его новый брачный контракт мало чем отличался от брачного контракта с такой же ревностной католичкой испанской инфантой. Вместе с пятнадцатилетней королевой в Лондон прибыли католические священники и молодые придворные, для которых протестантская религия Англии была ненавистна. Понятно, что первая радость несколько потускнела, протестантская Англия встретила королеву-католичку холодно и настороженно. Многие опасались, что королевский двор рано или поздно превратится в рассадник папизма.