Суюэ, сколько он ее помнил, всегда казалась ему самой красивой, доброй и симпатичной женщиной на свете. Еще в детстве он любил к ней ходить, ему нравилось, когда она ласково ерошила его спутанные волосы, усаживая рядом с собой у огня, нравилось таскать за ней ведро с кормом для свиней. Потом он подрос, стал сдержанней в своих чувствах, но по-прежнему тайком любовался Суюэ, когда навещал брата. Чай и еда, поданные невесткой, казались самыми вкусными, самыми ароматными. Поступив в уездную среднюю школу, он в воскресенье, возвращаясь домой, обязательно заглядывал к брату. Ему достаточно было переброситься с невесткой несколькими словами, чтобы на душе стало легко. Сююй как-то спросила, нравились ли ему когда-нибудь другие девушки. Он тогда яростно замотал головой, а сам покраснел, вспомнив Суюэ. Конечно, он никому об этом не говорил, даже себе не смел признаться, но клялся не раз, что женится только на девушке, похожей на нее.

Не думал он, что его кумир сам себя втопчет в грязь. Баомину было еще горше, чем брату: тот хоть мог пожаловаться, а ему что делать? Беда, о которой нельзя сказать, особенно тяжка.

Словно пьяный бродил он по улицам с твердым намерением зарезать Цао Бинкана, но тот, оказывается, давно закрыл свою мастерскую. На месте навеса стояли строительные леса, возле которых распоряжался какой-то здоровяк, а самого Бинкана и след простыл.

Тут Баомин вспомнил Сююй и немного успокоился. Она умнее и опытнее Суюэ. Работает по договору в строительной бригаде, где полно парней вроде Цао Бинкана, и ничего… Впрочем, где гарантия, что и с ней такое не приключится? Нет, уж лучше вернуться в свою деревню и там найти себе невесту — пусть не такую красивую, зато надежную. А на любовь плевать!

Так он промаялся целую неделю, а в субботу вечером, освободившись от занятий, решил сходить в деревню, поглядеть, как там Суюэ. Но при мысли о том, что он ее увидит, ему становилось страшно.

— Баомин!

Он сразу узнал звонкий голос Сююй. Она всегда так делала: появлялась на школьной спортивной площадке, звала его и уходила, затем оборачивалась и, убедившись, что он идет следом, приводила его таким образом на край села.

Сегодня Баомин шел как завороженный. В сумерках девушка в длинном облегающем пальто выглядела особенно стройной. Зачем она пришла? Может быть, передумала? На сердце стало веселее, и печальные мысли о Суюэ улетучились. Хороша у него невеста, ничего не скажешь. Хоть бы сжалилась над ним и согласилась.

— Ну, что ты надумал? — спросила Сююй не оборачиваясь, но очень ласково.

— Ничего не надумал. Сам не знаю, что делать… — растерянно ответил Баомин. Ведь все свои муки и мольбы он ей не раз изливал в письмах. А она опять спрашивает. Зачем? Неужели он ей совсем безразличен?

— Значит, ты хочешь со мной расстаться? — Сююй обернулась и обиженно на него взглянула.

Кровь хлынула в голову Баомина.

— А что мне делать?!

— Заладил: «что делать», «что делать»… Изловчился бы как-нибудь, чтоб в школе остаться!

— Умел бы я ловчить, так и говорить было бы не о чем…

— Неужели ты такой наивный? — Сююй подошла ближе, и Баомин ощутил запах духов. — Знаешь Лю Мина, сына заведующего волостным отделом образования? Он слесарь в ремконторе.

— В какой ремконторе?

— Э, да ты действительно простофиля! Той самой, где управляющим — Цао, из вашей деревни.

— Цао Бинкан? — испуганно вскричал Баомин.

— Да, он. Помнишь, я тебе говорила, что у меня дядя — секретарь в волостной управе. Так вот, он сказал моему отцу, пусть Цао замолвит слово, и тебя не сократят! — Глядя на Баомина, который стоял с оторопевшим видом, девушка передернула плечами.

— Ты чего это? Вы же односельчане. Попросишь его помочь, подарочек принесешь — разве это позор!.. Да ты чего? Любишь ты меня или нет? Говори же!

Но Ду Баомин слова не мог вымолвить от волнения, будто в горле у него застрял кусок горячего соевого творога.

Чжу Фашань с Ду Тингуем хоть и были в родстве и жили в одной деревне, общались мало. Раньше в силу всевозможных политических перипетий, а потом просто по привычке. Вот почему, когда Фашань появился в доме Ду, все поняли, что у него какое-то важное дело. Гостя провели в горницу, усадили, поговорили о всяких пустяках. Наконец Чжу Фашань приступил к главному:

— Знаешь, Баошэнь, я хоть тебе и дядя, а помочь не мог…

— В чем помочь? — спросил тот, решив, что к Фашаню пришла его жалоба и он хочет посоветоваться, как поступить с негодяем. А что советоваться — секретарю партбюро виднее.

— В твоей реабилитации.

— Какой реабилитации?

— Ну, у тебя же образование, а ты двадцать лет прозябаешь в начальной школе. Ведь несправедливо! Уже давно следовало тебя повысить! — Чжу Фашань произнес все это не спеша и затянулся сигаретой. — Пострадал-то ты из-за отца. Я не раз просил правление коммуны пересмотреть твое дело, но что пересматривать, если Тингую не было предъявлено никакого обвинения! Так они мне и сказали. Видишь, какая нелепость!

Ду Баошэнь насторожился: видимо, дядя ничего не знает о жалобе. Возможно, волостной партком сам пошлет человека во всем разобраться, минуя секретаря партбюро.

— И еще они сказали: «Зачем этого Ду Баошэня реабилитировать? Пусть себе учит ребятишек! Сейчас школьный вопрос в центре внимания правительства!» Ты только подумай, какие бюрократы!.. И я виноват, настойчивости не проявил. После Нового года уйду в отставку по возрасту!

— Ты крепкий. Пяток лет еще можешь поработать! — сказал Ду Тингуй.

— Так решила парторганизация, и обсуждению это не подлежит, — горько усмехнулся Чжу Фашань. — Но я сказал в волостном комитете, — он повысил голос, — что перед уходом хотел бы решить несколько дел. И первое из них — трудоустройство Баошэня!

— Вот это правильно! — радостно закивал Ду Тингуй.

Но Баошэнь опечалился. Он часто думал о переходе на другую работу, особенно последние годы, хотел перебраться в волость, обращался к дяде, но дальше обещаний дело не шло. Если бы дяде понадобилось пристроить сына или внука, он бы подсуетился, а до племянника руки не доходят… И Баошэнь перестал надеяться. Почему же дядя вдруг вернулся к этому разговору?

— Баошэнь — способный и честный, я говорю так не потому, что он мой родственник. В волости это тоже понимают… — продолжал дядя.

— Так ведь и ты приложил руку к его воспитанию! — подхватил Ду Тингуй по старой привычке льстить кадровым работникам.

— Сегодня на собрании в волостном комитете был заместитель начальника управы Чжао, я давно при нем работаю, вот и решил поговорить с ним о Баошэне. «Как же, знаю молодого Ду!» — сказал он. Баошэнь, ты ведь бывал у них на собраниях, когда он заведовал отделом образования?

Баошэнь кивнул.

— Так вот, он сказал: «Этот вопрос легко разрешить. Сейчас во вновь созданный отдел предпринимательства как раз набирают людей…»

— А что я могу там делать? — заволновался Баошэнь. Это было прекрасное место.

— Я тоже об этом спросил и еще сказал, что Баошэню уже за тридцать и держать его мальчиком на побегушках неловко. Если уж назначать, то на приличную должность…

«Уж лучше быть на побегушках, чем возиться с детишками!» — подумал Ду Баошэнь, но промолчал.

— Почтенный Чжао сказал: «Нет, нет, не беспокойся! Для начала, я думаю, мы возьмем его делопроизводителем или секретарем, посмотрим, как он пишет бумаги, а потом сделаем заместителем начальника отдела!»

Баошэня распирало от радости, и он рассмеялся. Слова дяди мгновенно развеяли сгустившиеся в его сердце тучи. Столько лет он дышал меловой пылью, и никому не было до этого дела, и вдруг мечтам его суждено осуществиться. Бывает, что положение кажется безвыходным, безнадежным, но неожиданно появляется человек и все решается самым лучшим образом! Конечно, вопрос этот давно назрел.

Едва Чжу Фашань вошел в дом, как Суюэ отправилась на кухню варить свинину, а мать Баошэня принесла гостю чаю. Они словно чувствовали, что Чжу принес им радостную весть, и выглядели такими счастливыми, будто до того в доме не случилось беды.