Обогнув храм, я подошел к живому будде со спины. Истые верующие стремились выразить живому будде свою беспредельную преданность. Одни громко молились, другие рыдали, умоляя послать им счастье и благополучие. Все низко кланялись, готовые по первому же знаку пасть ниц. А Малаха сидел, прикрыв глаза, с каменным лицом, словно ничего не видя и не слыша — даже ресницы не вздрагивали. Чтобы привлечь его внимание, я стал прямо под ним, куда сквозь полуопущенные веки был направлен его взор. Может быть, он хоть глазами даст мне знак. Увы! Меня ждало разочарование. И тогда — сам не знаю, откуда взялась у меня смелость, — я крикнул истукану, покрытому желтым шелком:

— Малаха, это я! Эй, это же я, Малаха!

Крикнул я не громко, но Малаха не мог не слышать. Ответа я не получил. Сердце мое сжалось. Неужели он и вправду стал буддой? Религиозное таинство, видимо, сыграло свою роль — я вдруг почувствовал, как подгибаются колени, и бухнулся к ногам живого будды, не переставая бить поклоны. Когда я выбрался наконец из толпы верующих и, едва волоча ноги, вышел из монастыря, то понял, что теперь уже навсегда потерял своего горячо любимого друга, — мне стало больно, и я в голос заплакал…

Прошли годы.

Материнская любовь и забота народа помогли мне, подростку из бедной семьи, стать писателем. Я часто вспоминаю свое золотое детство, боевую юность, друзей, товарищей по борьбе, с которыми свела меня жизнь. Многие из них стали прообразами моих героев и обрели новую жизнь в моих книгах. И только маленького Малаху я никогда не вспоминаю. Почему, сам не могу понять. Может быть, потому, что он остался в памяти как божество? А я в своих произведениях описываю реальную жизнь и реальных людей, из крови и плоти, с настоящими чувствами, а не глиняных истуканов, которые и бровью не поведут, если даже их окликнут по имени.

Ясная зимняя ночь. Я сижу в библиотеке и пишу. Пэн-пэн-пэн. Кто-то стучится в дверь. Моя мать — ей уже восемьдесят шесть лет, но здоровье прекрасное — спешит открыть, опередив меня.

— Иду, иду! — кричит она. Я слышу, как открывается дверь, и следом доносится крик моей маленькой дочки:

— Папа, папа! Иди скорее! Бабушке плохо, у нее голова закружилась!

Я бросаю кисть, выбегаю из библиотеки. С бабушкой все в порядке. Просто она бьет поклоны. Дочь никогда такого не видела, вот и решила, что бабушке плохо. Не успел я понять, в чем дело, как гость бросился поднимать мою мать, приговаривая:

— Ну что вы, не надо так, я же теперь не божество, а простой человек.

Оборачиваюсь на гостя. Одет аккуратно и чисто, на висках седина, уголки рта опущены, небольшая лысина сползает с макушки на затылок. Подняв мою мать, он поворачивается — и я сразу его узнал по смеющимся искоркам в глубине глаз: Малаха, друг детства!

— Где ты был все эти годы? — спросил я его, когда мы уже сидели в моей библиотеке.

— Был странствующим лекарем, скитался по стране. Только не думай, что я ходил по дворам с какой-нибудь волшебной мазью из собачьих хвостов.

Он отхлебнул ароматного чаю, улыбнулся собственным мыслям и продолжал:

— После освобождения наших мест я передал все дела старшему ламе — распорядителю, а сам уединился в своем монастыре и занялся изучением монгольской и тибетской медицины. Искусство врачевания у монголов и тибетцев имеет глубокие корни и содержит много ценного.

Тут он извлек из портфеля книгу в дорогом, очень красивом переплете.

— Вот плоды сорока лет моих исследований. Только что вышла.

Я взял книгу, прочел написанное золотом на трех языках — монгольском, тибетском и китайском — название: «Справочник лекарственных средств монгольской и тибетской медицины». Внизу подпись: «Составил Малаха».

— В девятнадцатом веке в наших краях появился великий писатель и историк Инжинаш, а в двадцатом — великий медик — доктор Малаха. Слава нашему народу! — радостно воскликнул я.

Каждая клеточка в лице Малахи ожила, радость рвалась наружу, а глубокие мудрые глаза по-прежнему светились огнем.

— Я только что из Шанхая — участвовал во Всекитайском методическом семинаре по медицине — и по пути решил заехать к тебе.

Он гостил у меня три дня. Перед расставанием я приготовил прощальный ужин — вино, закуски. Он нарушил свой обычай и выпил три рюмки. Щеки его разгорелись. Я почувствовал, как сердца наши снова связала дружба далеких детских лет. Ах, как мы радовались! Может быть, выпитое вино придало мне смелости, и я наконец решился задать ему вопрос, который все три дня вертелся у меня на языке:

— Кто ты теперь — врач Малаха или живой будда? Ведь врач — это человек, а живой будда — божество.

Откинувшись в кресле и держа стакан чая в руках, он, грустно усмехнувшись, неторопливо ответил:

— В мире никогда не было богов. Люди сами их сотворили из своего невежества, из притягательной тайны неведомого. А тот, кого превратили в божество и кому поклоняются, постепенно начинает верить, что он и в самом деле бог, поклонение принимает как должное. Чем неистовее молитвы, тем быстрее новоявленное божество помимо собственной воли оказывается втянутым в игру. Сотни и тысячи лет люди так играли друг другом. Для истории эти годы стали пустой тратой времени. Но теперь наконец-то народ сам пишет свою историю.

Кому доводилось работать в деревне, тот, конечно, принимал участие во всевозможных митингах. Бывали вы на свадебном митинге? Наверняка нет. А я побывал. В последней декаде января нынешнего года, иными словами — за несколько дней до Праздника весны. Как-то утром, когда я перечитывал опубликованное недавно сообщение о Третьем пленуме[47], ко мне вбежала У Айин — председатель женского комитета уезда и прямо с порога выпалила:

— Секретарь Чжоу, завтра мы проводим свадебный митинг в Силиньской большой бригаде и надеемся, что вы примете в нем участие.

Заметив мое недоумение, она поспешила разъяснить:

— Вот уже несколько лет в районе Сишань очень остро стоит вопрос о свадебном выкупе. При женитьбе надо платить пятьсот, шестьсот, а то и тысячу юаней. В большой бригаде Силиня двое влюбленных покончили с собой, — взявшись за руки, бросились со скалы, потому что целых три года не могли пожениться, у парня не было нужной суммы.

У Айин и еще несколько человек поехали в Силинь выяснить подробности дела, в надежде поднять людей на борьбу с преступным обычаем. Три пары согласились на свадьбу без выкупа. Их надо было поддержать. И вот, посоветовавшись, решили устроить им коллективную свадьбу и пригласить руководителей и простых тружеников из близлежащих сел. Мое присутствие У Айин считала необходимым.