— Что же вы преподавали?

— Пекинскую оперу. У меня амплуа почтенного старца. Вот послушайте… — И Нау, откашлявшись, затянул было арию.

— Довольно, довольно! Все ясно. Поезжайте к Передним воротам, там — отдел искусства традиционных жанров.

Нау ехал домой вполне удовлетворенный. Он хотя ничего и не добился, зато понял, что в Восьмой армии народ и вправду добрый. Ведь выслушали всю его галиматью и даже не выругали, не избили. Дома он переоделся в штатское и поехал к Передним воротам. Они располагались недалеко от вокзала, поэтому здесь было полно народу. Нау, с трудом пробившись ко входу, вошел и сразу столкнулся с молодой белолицей девушкой в чистенькой и отутюженной форме кадрового работника.

— Вам кого?

— Мне сказали, что здесь находится отдел традиционного искусства. Я хотел бы зарегистрироваться.

— Пожалуйста, входите.

Девушка провела его в комнату, села у окна, показав на стул напротив.

— Ваше имя? Кто вы?

— Меня зовут Нау, я — артист пекинской оперы.

— Какого амплуа?

— Почтенного старца.

— Из какой труппы? Где выступали?

— Я не состою в труппе. Выступал на радио, в чайных.

— Пожалуйста, подождите.

Девушка вышла из комнаты и вернулась через несколько минут.

— Я звонила товарищам из секции пекинской оперы. К сожалению, вы у них не числитесь. Кто может подтвердить, что вы поете?

Нау задумался только на мгновение.

— Мой учитель, Хо Большой.

Девушка улыбнулась:

— Вашего учителя зовут Хо Баолинь?

— Да, да! — возликовал Нау, хотя понятия не имел, как зовут Хо Большого.

Девушка снова вышла и вернулась с кем-то в новенькой форме. Нау глянул — да ведь это Хо Большой!

— Учитель! — закричал он.

— А, господин Нау, — усмехнулся тот и вдруг топнул ногой, — у нас началась новая жизнь, тебе тоже надо бы измениться, бросить вранье.

— Что же мне делать? Научите!

— Ступай к У Верному, он собирается организовать кооператив плетения веревок.

— Чем же вы все-таки занимаетесь, господин? — удивилась девушка.

— Вернее всего, что ничем! — ответил Хо Большой.

— Разве я не был корреспондентом? — возразил Нау.

— Да, был, даже успел опубликовать роман, — иронически заметил Хо Большой.

Девушка широко раскрыла глаза:

— Роман?

— Да, — замялся Нау, — но не очень удачный.

Девушка с большой ответственностью относилась к своим обязанностям. Она решила разобраться с Нау, попросила его заполнить анкетный лист, принесла рукопись романа и все статьи, когда-либо опубликованные им в газетах. Нау обрадовался, рассыпался в благодарностях и сразу после обеда привез все, что требовалось. Он немного покривил душой, умолчав, что роман писал не он. Нау решил, что будет не поздно сказать об этом потом, когда девушка прочитает роман, наверняка он ей не понравится.

Девушка в тот же вечер изучила его документы, еще несколько вечеров потратила на рукопись и рецензии и, обдумав все, пришла к следующему заключению: родители этого человека давно разорились, значит, его можно отнести к низшим слоям городского населения. Он никогда не состоял ни в каких партиях и политических организациях, то есть политически вполне благонадежен. У него довольно пошлые и примитивные публикации, но в них нет ничего антикоммунистического, прояпонского или прогоминьдановского. Роман тоже, конечно, дурацкий, но реакционным его не назовешь. А стиль неплохой, чувствуется рука мастера. Девушка соотнесла все эти выводы с курсом на перевоспитание старой интеллигенции и решила судьбу Нау. Когда он зашел через несколько дней, она, уже успев созвониться с нужным товарищем, отправила его с рекомендательным письмом в отдел фольклора и демократических жанров.

Похождения Нау на этом не завершились, с ним и в новом Китае произошло немало удивительных историй, но об этом в другой раз.

На улице Трех гор нет ни одной горы, да и улицей ее, пожалуй, не назовешь. По нынешним временам это переулок, да и то захудалый, но во времена Цинской империи, лет сто тому назад, это был широкий тракт, и ездили по этому тракту важные чиновники в богатых паланкинах, — каждый паланкин несли на плечах восемь человек. Там, где улица поворачивает на юг, на самом углу стоит небольшой домик, выстроенный, должно быть, еще в цинские времена. В нем двенадцать окон, узких и высоких, с фигурными рамами в виде цветов мэйхуа. Дом давно поделили пополам, и живут там две семьи, у каждой — свои шесть окошек.

Окна в западной части дома на первый взгляд ничем не примечательны. Изредка только подходит к окну сгорбленный старичок и напевает отрывки из местных опер, да так хорошо, что прохожие изумляются.

Гораздо интереснее другие шесть окон. Их украшают малиновые шторы с вышитыми золотом цветами, а когда легкий ветерок приподнимает тюлевые занавески, можно увидеть, как причесывается красивая девушка и как шелковистые волосы, словно волны, падают на плечи, а потом вновь собираются в тугой узел на затылке. В такие минуты случайный прохожий невольно замедлял шаги, а если девушка еще и напевала какую-нибудь арию, непременно улыбался, радуясь, что существуют еще на свете такие красивые голоса.

Жители улицы Трех гор знают все про обитателей дома с высокими окнами. За глаза их называют «те, кто зарабатывает на жизнь открытым ртом», то есть поют в театре, по-нынешнему — артисты, модная профессия.

Старичка, живущего в западной части дома, зовут Яо Дахуан. В молодости ему случалось петь в театре, но было это несерьезно. А потом он вступил в какое-то театральное общество, взялся за кисть и тушечницу и начал сам писать пьесы, статейки и еще всякую мелочь. Теперь он сочиняет для местного театра. Он и режиссер, и суфлер, а если надо, то сам возится с освещением и тянет занавес, что, впрочем, никак не отражается на его авторитете — все в театре уважают старого Яо, а в городе даже считают его знаменитостью.

Девушку зовут Фань Бичжэнь. Она прима труппы, играет роли веселых хорошеньких девушек и переживает, что ей не хватает солидности. В восемьдесят втором ей исполнилось двадцать восемь, но она говорила всем, что ей уже тридцать. Ее мать в свое время тоже пела в театре, и называли ее Малышкой Фань. Годы прошли, а имя осталось. Она пользовалась большим успехом, пешком не ходила — ездила на рикше, летом не расставалась с дорогим душистым веером, а зимой куталась в лисью шубу. Фань Бичжэнь уже в три года умела петь. После четвертого класса ее приняли в спецшколу, потом — в театральное училище. Во время «культурной революции» училище закрыли, пришлось вернуться домой и учиться у матери. В театре тогда не хватало молодых актеров, и ее взяли.

Яо Дахуан и Малышка Фань знали друг друга не один десяток лет, долго работали вместе, и соседи болтали про них всякую всячину. Поговаривали, например, что Яо в молодые годы был очарован красоткой Фань и именно из-за нее увлекся театром. И еще многое рассказывали, но все было так похоже на сюжет одной пьесы, про торговца маслом и фею цветов, что вряд ли происходило на самом деле. Впрочем, Яо и Фань дружные соседи. Их квартирки разделяет лишь тонкая перегородка, а коридор общий. Они вместе воспитывали маленькую Бичжэнь, и та поражала знатоков своими успехами. В театре Фань Бичжэнь начала с второстепенных ролей, но играла хорошо и очень скоро стала представлять барышень и фей, привлекла к себе внимание, стала часто получать приглашения на различные встречи и собрания.