Не успел Джоджо посетовать, что уже два дня не виделся со своими детьми, как вдруг раздался спокойный голос Моше:

— Вот она! — Из мусора вывалилась серебристая бутылочка, которая даже не успела обгореть. Джоджо молча смотрел. — Она действительно здесь, — сказал Моше. — Знаешь, что меня поражает? Я предполагал, что она здесь, — и она здесь и оказалась. Я словно проник в голову преступника. — Джоджо стоял рядом, не говоря ни слова. Дыхание его стало частым. Наконец они оба сели на твердую землю рядом со свалкой.

— Что нам теперь делать? — шепотом спросил Джоджо, но Моше не ответил. Он последним усилием воли старался не задохнуться. В глазах его все стало расплываться. Голос Джоджо все время повторял: «Что нам теперь делать?» — но доносился он откуда-то издалека. В ушах его стоял звон. Джоджо снял очки и положил их на землю рядом с собой: — Это кто-то из наших. Кто-то, кто знает, когда вывозят мусор и все такое. И других вариантов у нас нет.

Моше не мог произнести ни слова. Он чувствовал, как по его спине тек пот, руки стали липкими. Тут он понял, что сидит на муравейнике. Стройные ряды муравьев устремлялись к нему. У него хватило сил встать и дойти до бутылочки. Пробки на ней не было, а сама бутылочка была пуста.

— Сколько в ней было? — спросил Джоджо, словно читая его мысли.

— Не знаю, — ответил Моше, — это была последняя оставшаяся бутылочка. Срулке говорил, что она почти пуста и что я должен привезти ему еще одну из Тель-Авива. Жидкость нужна была ему для ухода за цветами. Я хорошо знаю Срулке, поэтому он мог заговорить со мной об этом, когда открыл бутылочку, потому что не любил, когда у него что-нибудь заканчивалось.

— Предположим, что она была полной, — сказал, вставая, Джоджо. — На что ушло содержимое, если сама бутылка оказалась на свалке?

— Есть две возможности, — ответил Моше, глядя куда-то вдаль, — кто-то выкинул бутылку, когда в ней еще что-то было, или перелил содержимое в другую посуду. Но нас просили найти бутылочку, а не развивать теории для полиции.

— Моше, — сказал Джоджо, — ты хоть понимаешь, о чем я спрашиваю? Если где-то остался яд, то его можно использовать еще раз.

— А что я могу сделать? — В его голосе звучало раздражение. — Арестовать весь кибуц? Созвать общее собрание? Может, ты знаешь, что нужно делать?

— Эли Реймер на переподготовке в армии. У нас ни врача, ни медсестры. — В голосе Джоджо звучала паника.

— Медсестра будет. Завтра приезжает какая-то, с потрясающими рекомендациями…

— С ней нужно переговорить. Мы должны подготовиться, — сказал Джоджо.

— Я не могу так жить, никому не доверяя. Говорю тебе, что это выше моих сил. А когда я вспоминаю об Оснат, мне самому хочется умереть. Я уже ничего не понимаю. Силюсь и не могу понять. — И Моше закрыл лицо руками.

Джоджо, который в своих коротких штанах напоминал пугало, принес из грузовика кусок желтоватой бумаги и завернул в него бутылочку.

— Мы не должны никому в кибуце говорить о своей находке, — сказал он с серьезным выражением лица, — ведь об этой бутылочке знаем только мы двое. — Моше с удивлением взглянул на него, ожидая, что Джоджо продолжит свою мысль, но тот не торопился отвечать на вопросительный взгляд Моше. Только когда он произнес: «Такого никогда не случалось!» — Моше распознал в его фразе интонации Матильды, когда та объявляла какую-нибудь сногсшибательную новость. Но он быстро избавился от воспоминаний и произнес:

— Нужно вернуться и связаться с полицией. По крайней мере, мы можем сказать, что нашли бутылочку, а это уже что-то.

Они закрылись в секретариате, пока эксперт из передвижной лаборатории работал с бутылочкой. Махлуф Леви из-за спины смотрел на работу эксперта, который наконец сказал:

— Никаких отпечатков. Только песок, сажа и вот… его, — и он указал на Моше, который стоял, оттирая пальцы о штаны.

— Я хочу знать, что будет дальше? — потребовал Джоджо. — Что мы будем делать?

Михаэль Охайон закурил сигарету, затянулся и сказал:

— Будем искать.

— Как долго мы должны молчать, не говоря ничего даже своим женам? Так не может долго продолжаться.

— Понимаю вас, — согласился Михаэль, почувствовав в его голосе неприятный холодок, — но у нас нет другого выбора. Это необходимо для расследования.

— И вы не можете сказать, как долго это может про…

— Я не могу сказать вам то, чего и сам не знаю, — сказал Михаэль. — Вы же не дети. Конечно, в кибуце произошло нечто страшное, но я не представляю себе, что такие ответственные люди, как вы, не смогли бы со всем этим справиться. — Он удивился появившейся в нем враждебности к этим людям, хотел расположить их к себе, но не мог. — Вам придется пока жить с этим, — сказал он уже с большим участием, глядя на муки, которые выражало лицо Моше. — Я сожалею, но по-другому пока не может быть.

— Но как вы найдете убийцу? Ведь существует же опасность! — вырвалось у Джоджо. — И почему вы забрали Янкеле? Куда вы его дели?

— Мы никуда его не дели. Просто он уже несколько дней не принимал лекарства, а в свете сложившейся ситуации это может представлять опасность.

— А что вы ищете в его комнате сейчас? — спросил Джоджо. — Вам повезло, что Фани нет, но когда она обо всем узнает, то вам не поздоровится; она особенно любит выступать из-за Янкеле.

Махлуф Леви смущенно переминался с ноги на ногу.

— Да мы уже все закончили, — сказал он Джоджо, — эксперт говорит, что здесь никакого паратиона не было. Правда, он мог и выкинуть остатки или спрятать их в другом месте.

— Да как вы такое можете подумать? Янкеле не способен на такое. Да и зачем ему это делать? Вы его не знаете, вы не можете к нему так относиться. Да, у него проблемы, но на убийство он не способен.

— А кто способен? — словно выстрелил в него Михаэль.

— На что способен? — Джоджо повернулся к нему.

— На убийство, — снова спросил Михаэль.

Махлуф Леви сел, покрутил перстень на пальце и сказал:

— Без вашей помощи нам и работать будет труднее, и решение мы будем искать дольше. А пока мы подозреваем только Янкеле.

— Что вы имеете в виду? — хриплым голосом спросил Моше.

— Кроме Янкеле, у нас нет ни одного подозреваемого. Нам даже не известен ни один серьезный мотив, — грустно заключил Леви.

Михаэль вспомнил о заседании спецгруппы, которое состоялось сегодня утром и на которой Нахари, сидевший с ним рядом, с безрадостной улыбкой заявил:

— Ваш доклад указывает не только на то, что вам не известен ни один серьезный мотив, если не считать Товы с ее мужем и этого Янкеле, влюбленного в Оснат, но и на то, что у каждого из них есть надежное алиби. Вы даже не знаете, кого не было в столовой, когда случилось убийство. Вы даже не проверили людей на детекторе лжи.

— Я не могу организовать такую проверку, пока мы вынуждены соблюдать тот режим секретности, на котором ты сам настаиваешь. Больше всего нам смогла бы помочь Авигайль. Я даже не знаю, какие вопросы нужно задавать во время проверки на полиграфе. Ну о чем бы я мог их спросить?

Вдруг Сарит произнесла:

— Вопросов можно задать много. И мы их должны задавать тем, кто уже в поле нашего зрения.

— Хорошо, мы начнем их спрашивать, — зло бросил Михаэль. — Но дело в том, что у меня еще не сложилась общая картина преступления. Я не понимаю чего-то главного. В каждом кибуце возникают любовные треугольники, которые могут закончиться убийством. Но здесь что-то совершенно другое.

— С какого это времени ты стал специалистом по кибуцам? — с ухмылкой спросил Нахари. — Насколько мне известно, ты никогда не жил в кибуце.

— Во-первых, мне кое-что уже удалось узнать, а во-вторых, я книги читаю, — возразил Михаэль.

— Ну да, книги, — произнес Нахари. — Конечно, книги — это очень важно, но это не настоящая жизнь.

— Я так не думаю, — сказал Михаэль, — и книги много дают, и в кибуцах я бывал, и не в Лапландии вырос.

Ему надоели попытки Нахари навязать свою помощь. Было ясно: он начнет говорить о том, что все проблемы возникают от невежества и незнания ценностей жизни в кибуце, и о том, что в кибуцах ничего не изменилось, а то, что у них сейчас есть фабрики, которых раньше не было, абсолютно ничего не значит. И Михаэль продолжил: