— Вы слишком дерзкий молодой человек, — сказала Дворка. — Если уж вам так интересно, по дороге на собрание я зашла в читальный зал, чтобы взять книгу, которую часто читаю своим ученикам. — Она с иронией смотрела на него. — Я не знаю, почему я вообще вам отвечаю, может быть, потому, что не привыкла к грубому обращению. Думаю, вашу дерзость можно объяснить тем напряжением, которое наблюдается здесь в последние дни. Никто не может подолгу сдерживаться. Мне даже жаль вас.

— А вот Оснат вы не пожалели, — сказал Михаэль.

Она поразилась:

— Вы в своем уме? Вы о чем вообще говорите?

— Об отравлении, — сухо ответил Михаэль.

— Вы явно ничего не поняли, — сказала Дворка так, будто выговаривала ученику, — вы совершенно упустили из виду, что я воспитала Оснат, что я… — Она замолчала.

— Да, я знаю о вашем положении в кибуце, — сказал Михаэль. — Вы думаете, что вы вне подозрений, и на это надеетесь.

— Молодой человек, — ее голос оставался негромким, — вы говорите о чем-то, что выше моего понимания. Всему есть предел, даже той глупости, которую вы только что высказали. И не забывайте о разнице в возрасте — как вы вообще смеете так со мной разговаривать? — Тут она впервые повысила голос: — Пожалуйста, немедленно покиньте мой дом! — И она указала на дверь, не сводя с него глаз.

Михаэль понял, что угрожать Дворке нет смысла, как нет смысла подбираться к ней с других сторон. В его голове звучал голос Симхи Малул: «Я никого не видела, — беспрестанно повторяла она, — а если бы видела, то скрывать бы не стала». И она начала клясться своими детьми. Она не видела никого ни по дороге в секретариат, ни на обратном пути. «Вы хотите, чтобы я сказала, что видела ее выходящей из лазарета, когда я ее не видела? Но тогда я буду плакать — я всегда плачу, когда вру, а в других случаях я смеюсь». Симха Малул стояла около раковины на кухне лазарета. Она скребла и терла уже давно чистую тарелку. «Ты один из наших, — сказала она ему, — как ты можешь просить меня, чтобы я солгала, да еще о такой женщине?» Михаэль посмотрел на нее изучающе. Наконец она закончила возиться с пластиковой миской и села за маленький кухонный стол. «Слушай, — она заговорила с ним на марокканском арабском, — я бы помогла тебе, если б могла, но не заставляй меня лгать, — а потом продолжила уже на иврите: — Это же дама. Я не могу говорить про нее такие вещи. Ее здесь все уважают. Она ничего плохого мне не сделала, и я не знаю, как можно лгать — даже своему мужу».

Михаэль посмотрел на вытянутую руку Дворки. Она не дрожала, а твердо указывала на дверь. Он поднялся и вышел из дома.

— Вы еще здесь? — спросила Михаэля телефонистка. — Какая-то женщина искала вас, и я ей сказала, что вы уехали.

— И что дальше?

— Она не оставила никакого сообщения. Вы еще побудете здесь? Если кто будет вас спрашивать…

— Я хочу сам сделать несколько звонков, — сказал Михаэль, проходя по коридору. Он даже не слышал ее последних слов. Открыв дверь своего кабинета, он посмотрел на стопку бумаг, лежавших на столе, и водрузил на них картонную папку. За окном виднелся задний дворик без единого деревца, и ему захотелось в свой прежний кабинет на Русском подворье, где вокруг окна вился пыльный плющ. Он подумал, что зря забыл о том, что в кибуце есть секретарши и телефонистки. Его дневная работа не была бы такой пресной. Он сел в мягкое кресло за столом, который стоял в кабинете вдвое большем, чем тот, что у него был в Русском квартале, и стал быстро листать бумаги в картонной папке. Прочитав несколько раз распечатку допросов Джоджо, он позвонил телефонистке, и та, услышав его просьбу, ответила: «Да, прямо сейчас». За то время, что Михаэль ждал звонка, он успел выкурить пару сигарет. Он попытался читать бумаги в папке, но сосредоточиться не мог. Только услышав голос Аарона Мероза на другом конце провода, он понял, как сильно нервничал.

Слышимость была плохая, но Михаэль понял, что Мероз чувствует себя лучше, что ему нужно еще неделю полежать, а потом они встретятся.

— Я говорю с сестринского поста, — проговорил Мероз в ответ на поставленный Михаэлем вопрос. Слышался посторонний шум и крики. — Если вы не можете приехать сюда…

— Попросите их перевести разговор в кабинет врача, — с настойчивостью в голосе сказал Михаэль.

Ему пришлось ждать минуты три. За это время он успел набросать на конверте вопросы, которые хотел задать.

— Откуда вы узнали? — спросил депутат уже из кабинета врача.

Михаэль, сдержав раздражение, сказал:

— Почему вы мне не сказали об этом во время наших бесед?

— Потому что я обещал ей не открывать его в течение примерно двух недель. Оно находится в моей ячейке в банке. Я его еще не открывал. Клянусь вам, я даже не знаю, что в нем написано.

— Причем здесь обещание, если она мертва? — закричал Михаэль.

— Иногда бывает так, что наши обещания значат больше, когда люди мертвы. Она сказала, что письмо ни к кому не имеет отношения и носит личный характер.

— Теперь это уже не важно, — сказал Михаэль. — Я надеюсь, это именно то, что мы ищем. Я встречусь с вами, но сначала пришлю к вам человека, которому вы дадите доверенность на право вскрытия вашей ячейки в банке. — Прослушав ответ, он добавил: — Не волнуйтесь, с ним будет нотариус и все нужные бумаги.

Пока он шел к кабинету Бенни, в нем усиливалось чувство тревоги. Когда он диктовал Бенни свои распоряжения, его внутренний голос почти кричал: «Опасно!», «Будь осторожен!» Наконец Бенни оторвался от листа бумаги и произнес, глядя на часы:

— А не проще будет использовать ваши связи в Иерусалиме…

— Слишком многое от этого зависит, — сказал Михаэль. — Нет времени поднимать связи и искать людей. Мне это нужно уже сегодня.

— Я думал, ты спешишь, — заметил Нахари, взглянув на часы. — Полчаса назад ты мне сказал, что каждая минут промедления грозит опасностью.

Они стояли в широком коридоре около кабинета Нахари. Михаэль сказал:

— Бенни уже в дороге и вернется с письмом к вечеру. Я не знаю, когда сам смогу побеседовать с Джоджо, но, если у вас будет время, вы, может быть, сами проверите с Сарит, как идет допрос?

— У меня не будет времени, — важно сказал Нахари, — потому что через пятнадцать минут у меня встреча с генеральным прокурором.

Михаэль беспомощно махнул рукой и побежал к стоянке машин.

Когда он взглянул на спидометр, то увидел, что стрелка ходит между 130 и 140 километрами в час. Он постарался не так жать на педаль газа и унять внутренний голос, который теперь звучал, как голос Авигайль. Чем ближе он подъезжал к кибуцу, тем сильнее ощущал необъяснимую тревогу. Оставив машину около столовой, он с трудом сдержался, чтобы не побежать в направлении медпункта. «Почему ты думаешь, что с ней что-то может произойти?» — почти вслух спросил он самого себя, быстро проходя мимо секретариата. На дверях была записка: «СКОРО БУДУ», написанная от руки большими буквами и приколотая под латунной табличкой с надписью «СЕКРЕТАРИАТ».

Сидевшая в секретариате женщина, держа у уха телефонную трубку, вопросительно подняла на него глаза. Он спросил, где можно найти Моше. Женщина не знала, но сказала, что он вот-вот будет, поскольку отлучился всего на несколько минут.

Михаэль попросил справочник с номерами внутренних телефонов и позвонил в медпункт. Набирая номер, он повернулся спиной к женщине. Казалось, она была поглощена своими собственными делами. Она не спросила его, кто он такой, но по тому, как она подала ему справочник и указала на телефон, он догадался, что она прекрасно знает, кто обратился к ней за помощью. Всё ее копание в бумагах на столе было лишь притворством. Но даже это не остановило его. Услышав голос Авигайль, нервно произнесший «Алло?», он смог лишь сдавленным голосом сказать «Доброе утро!».

— Уже день давно. — В сухом ответе Авигайль было столько спокойствия, что он плюхнулся в кресло, стоявшее как раз напротив женщины, которая еще усерднее стала шелестеть бумагами, прислушиваясь к каждому его слову. Мышцы расслабились, и он ощутил дрожь в ногах.