Другое дело, что есть вылет с Синусоиды вниз, в суперэгоизм, в сверхчеловеческое и т. п.

И еще иное дело, что человек с, так сказать, нижнего перегиба Синусоиды для исповедующих идеалы, соответствующие любой другой точке Синусоиды, представляется самым безыдейным. Самый злой сатанист выглядит идейным по сравнению с обыкновенным эгоистом, которого сатанист назовет животным и будет почти прав. Сатанист, сверхчеловек, суперэгоист и с собой может покончить ради идеи (Вертер, герои Оссиана), а простой эгоист — никогда.

И Соловьев, наверно, близко к сатанистам и хочет поместить Сальери: «Достоевский в «Бесах» дал вариант этой сверхчеловеческой воли в Кириллове; интересно, что философское самоубийство Кириллова приводит к гнусному убийству Шатова. Взаимосвязь эта дана и у Пушкина, но в одном герое, потому что Сальери — самоубийца не только потенциальный, осьмнадцать лет носящий с собой яд — «последний дар моей Изоры», но и всамделишный, реальный самоубийца. Первое убийство Сальери совершено давно: «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп». Первое убийство — убийство музыки, второе, как следствие, — убийство себя, потому что Сальери убил в себе музыку; и третье — убийство Моцарта».

А ведь против кого Достоевский написал «Бесов» и вывел там таких отрицательных героев, как Кириллов? — Против социалистов. (В средней школе при социализме за то Достоевский одно время даже был исключен из программы обучения литературе.) Достоевский сам был социалистом. И его за то сослали. Не из–за ссылки, не из страха — но Достоевский разочаровался в мирском, так сказать, социализме. Разочаровался — ради другого очарования: христианского социализма. И какие бы угрызения совести по отношению к бывшим братьям по борьбе его ни мучили, ему хотелось своих новых врагов поместить как можно дальше от Бога. Ну так кто же дальше от Бога, чем бесы?

Но ведь, трезвее глядя, ингуманисты от коллективизма разве не лучше бы ему пригодились — те, чьи идеалы — на вылете вверх с Синусоиды?

Для Соловьева в 1974 году, как и для Достоевского, наверно тоже еще не наступили трезвые времена. Но то, что за аскетизм Соловьев сравнил Сальери с социалистами Достоевского, — для меня очень ценно. Не я первый, не я один…

Есть еще одно извинение для смешивающего суперэгоистов со сверхколлективистами: те иногда в мгновение превращаются один в другого и наоборот (как Вертер — помните? — перед самоубийством). Но аналитик должен же понимать, что тут действует правило «крайности — сходятся» и делать ударение на «крайностях», а не — не различать бесов суперэгоизма от экстремистского социалиста Кириллова и якобинца от музыки пушкинского Сальери.

ВОПРОС.

Зачем Пушкин применил слово «херувим» в сальериевской характеристике Моцарта?

ВОПРОС.

Зачем в трактире слепой музыкант играет арию «voi she sapete»?

ОТВЕЧАЕТ ВОЛЬПЕРТ А. И. (1977 г.).

Есть глубокая закономерность в том, казалось бы, незначительном факте, что из всего богатства мировой оперы Пушкин выбрал для исполнения трактирным скрипачом именно знаменитую канцону Керубино «voi she sapete». Тут отражен и демократизм творчества Моцарта, произведения которого знает народ, и близость образа Керубино человеческому облику Моцарта (а также Бомарше и Пушкина). Отзвук этой характеристики слышится в сетовании Сальери: гениальность дается «не в награду… трудов»,

По французски слово «Керубино» означает также «херувим» («cherubin»), и в восприятии Сальери образ легкомысленного мальчишки–пажа ассоциируется с этим значением его имени и отбрасывает отблеск на обоих своих создателей (Моцарта и Бомарше).

МОЙ КОММЕНТАРИЙ.

Нужно очень немного, чтоб подвести легкомыслие под философию героического гедонизма: ”все дозволено и дела нет до других». И Пушкин исповедовал–таки его. Только не болдинской осенью 1830 года, когда сватался к Наталье Николаевне.

Есть любопытная статья Лесскиса “«Каменный гость» (трагедия гедонизма)», трактующая эту маленькую трагедию с биографической точки зрения: ею, мол, Пушкин настраивался на семейную жизнь и супружескую верность (что не противоречит, кстати, эволюции его идеала к консенсусу и подведению черты под его донжуанским списком, отражающим, согласитесь, скорее победы над женщинами, чем гармонию с ними).

На тот же вопрос -

ОТВЕЧАЕТ Марина НОВИКОВА (1980 г.).

Дон Жуанов мотив звучит в судьбе Моцарта не единожды. Ария первая отсылает нас к известной пьесе Бомарше. В этой пьесе «сюжет Дон Жуана» распределен на двоих. Эротическая тема отдана графу Альмавиве; тема игры с судьбой поручена Фигаро. Мы привыкли к социологическому пониманию пьесы: умный, талантливый, предприимчивый герой третьего сословия торжествует над самодуром–феодалом. Но в истории культуры плут–пикаро, «человек ниоткуда», играющий наудачу хоть с дьяволом [выделено мною], «делающий» судьбу собственными руками, безотносительно к (а чаще — вопреки) устоявшимся канонам [выделено мною], — фигура далеко не безоблачная [выделено мною]. Мировоззренчески культурно–исторический плебей пикаро и аристократ Дон Жуан — братья. Оба родились на излете Средневековья, когда «время вышло из суставов» (В. Шекспир) и «на турнир» всемирной истории начал ломиться герой–индивидуалист [выделено мною].

МОЙ КОММЕНТАРИЙ.

Он и не нужен был бы (ввиду полного моего согласия), если б не противопоставление Новиковой «социологического понимания»… Чему? По цитате выходит — «истории культуры», словосочетанию «мировоззренчески» с «культурно–исторический». В своей работе, имея в виду эти, совсем не мистические огромности, Новикова называет их «надличным», «внепсихологическим», что еще привычно социологическому пониманию. Но чаще она говорит: «неба содроганье», «космический», «небесный», «верхний сюжет». Коль я признаю, что Пушкин переходил к утопизму в своем реализме, то, может, и не стоило б слишком возражать: Пушкину, может, такая огромность, как «небо», было ближе, чем «социологическое». Но все–таки, раз Пушкин отмежевывался от явного мистицизма демонического Моцарта, то не хочется на его утопизме делать мистический акцент (тем более, что такой акцент может перекочевать — а у Новиковой и перекочевывает — и на Cальери); смотрите продолжение цитаты (где, кстати, очень и очень привлечена мистика для ответа на все тот же вопрос: зачем именно эта ария вписана Пушкиным). «Да и Ария… выбрана непростая. «Вы, которые знаете…» — так переводится с итальянского ее начальная фраза, процитированная Моцартом. Слепой Скрипач обращается к зрячим, к «тем, кто знает», — тем язвительней и двусмысленней эта фраза. В том–то и беда, что слушатели Скрипача не знают истинного смысла проиходящего. Играя судьбой, они (подобно Дон Жуану) не ведают, что творят и какие силы накликают».

Выделенное не мною «не знают» отличается от моей гипотезы о «трагедии недопонимания друг друга и себя». Мое «не знают» — психологическое, земное. Из него вырастает огромность — утопия, идеал знания.

ВОПРОС.

Почему Пушкин не указал, какую именно арию из «Дон — Жуана» играет слепой скрипач?

ОТВЕЧАЕТ Б. А. КАЦ (1979 г.).

Прежде чем этот вопрос привлек внимание исследователей, его пришлось практически решать постановщикам и музыкальным оформителям первых театральных представлений [в 1832 году] (об их решениях нам ничего не известно). В своей опере «Моцарт и Сальери» Римский — Корсаков выбрал арию Церлины «Batto, batto…».