Я вздрогнул. У Силлы же есть я, но как сказать ей об этом сейчас, когда вся ее семья мертва?

— Прости, Ник. — Она закрыла глаза. — Я просто хотела… даже и не знаю, чего я хотела. Возьми эту шкатулку. Пожалуйста.

Возможно, мне не следовало все это слушать. Возможно, мне надо было остановить ее. Меня начинало злить то, что я оказался крайним во всей этой истории с магией: я выбрал собственный сценарий этого магического водоворота, припомнив те глупые приемы, к которым прибегала моя мать, а теперь Силла считает это неправильным. И она даже не понимает, что нужна мне. Действительно нужна. Я не знаю, что это может означать для нас обоих.

Мне ничего не оставалось делать, как взять шкатулку матери и уйти.

Сделав несколько шагов, я услышал, как хлопнула дверь грузовика, и ее плач. По я лишь со всей силы прижал шкатулку к себе, пока не почувствовал, как в моей пораненной руке снова пульсирует кровь, напоминая мне о том, что магия — это неотъемлемая часть меня.

Джозефин, эта ведьма, которую я сам же и создал, травила меня.

Я обратился за помощью к Диакону, и он направил меня сюда, в Миссури, где он сам обосновался в далеком прошлом, а потому его кровь течет в жилах этого семейства. Разумеется, он не знал, что я сделаю с его правнуком, Робертом Кенникотом.

Я принес ей дневник, выдрав из него несколько страниц, в качестве доказательства того, что он погиб в огне; а также оставил и все прочие воспоминания о моей жизни, перед тем как украсть эту запись. Бедный Роберт. Его мать называла его Робби, так же как и его девушка, Донна. После того как она скрылась, уже никто больше не называл его — меня! — Робби.

Она-то знала, что я не ее Робби. Я увидел это в ее глазах много лет назад, когда однажды утром она, прибежав ко мне, схватила меня за руку. Капелька крови, зажатая между нашими пальцами, так внезапно соединила нас, что Донна сразу увидела, кто я на самом деле. Я должен был остановить ее, но не смог. У Донны было такое открытое лицо, даже в минуты страха, и я пожалел, что не являюсь тем, кого она хотела во мне видеть. Но я им не был. И мне было не семнадцать, хотя и находился в теле семнадцатилетнего. Я даже не помнил того времени, когда был подростком.

Кровь не подтвердила Донне того, на что она так надеялась. Она обладала не настолько изощренными и утонченными способностями, как у меня. Она лишь покачала головой, и глаза ее наполнились слезами.

— Он умер, верно? — шепотом спросила она.

Я кивнул. Я пристально смотрел ей вслед, когда она бежала через кладбище к своему дому.

Не знаю, солгал я ей или нет. Я убил его, и в этом нет сомнений. Но когда? Не в тот момент, когда я завладел его телом. Не в те недели, когда чувствовал его деликатное воздействие на меня перед сном. Я не помню, когда оно прекратилось. В какой день и в какой час дух Роберта Кенникота исчез, обратился в прах.

Такое событие основательно сбивает с пути, верно ведь, Риз? Оно не может послужить темой достойного монолога, ты согласна, Силла?

Я доверяю мои тайны бумаге, потом не знаю, как еще можно скоротать время до ее прихода.

Джуди привезла нас в церковь на своем маленьком «реббите». Я всеми силами сдерживала подступающую к горлу тошноту и с грустью ощущала, как исчезает утренняя бодрость. Это были еще не похороны. Все кругом было разноцветным и ярким: осенние листья, голубое небо, сияющее солнце. Все выглядело сильным, энергичным, самоуверенным — полная противоположность тому, что чувствовала я. Риз наверняка наградил бы пейзаж каким-нибудь оскорбительным эпитетом, а мне в голову не приходило ничего подобного.

Мой желудок буквально выворачивало наизнанку, и я жалела, что не захватила с собой флакон быстродействующего средства от расстройства, с которым не расставалась последние двадцать четыре часа. Еще хуже становилось тогда, когда необходимо было справляться и с чувством голода и подступающей тошнотой. Желудок, который издавал неприятное громкое урчание и треск, без сомнений, можно было считать одним из средств, способных причинить адские муки.

— Силла, дорогая моя, ну как ты себя чувствуешь? — спросила Джуди, затормозив под светофором. — Мы переживем это, — продолжала она, не услышав от меня ответа на свой вопрос. «Нам не впервой такое» — этого она не сказала, но я ясно поняла, что именно она имела в виду.

Я посмотрела на Джуди, одетую в изысканный наряд, который мне не доводилось видеть с июля: в костюм из недорогого шелкового полотна. В ушах у нее были гигантские жемчужные клипсы. На голове красовался шиньон, приколотый к волосам булавками с драгоценными камнями.

К моему розовому сарафану Джуди тоже подобрала подходящее украшение — жемчужное ожерелье, а также заставила меня надеть серую шерстяную кофту, потому что было все-таки очень холодно. Она даже извлекла откуда-то парикмахерские ножницы и подровняла несколько наиболее буйных прядей и каким-то особым образом закрепила в моих волосах заколки. Я выглядела подростком, выряженным к Пасхе, но никак не к похоронам брата.

Мы приехали в церковь, и гут я струсила, уступив Джуди свою роль радушной распорядительницы.

Я была здесь лишь по одной причине.

Я оставила Джуди возле входа, поручив ей приветствовать гостей, пожимать им руки, после чего они поднимались к престолу, где я должна была стоять у гроба, сделанного из светло-желтого дерева. Я провела рукой по его гладкой поверхности, на фоне которой мои пальцы выглядели мертвенно-бледными. Хотя именно я дала согласие оставить гроб открытым, я не хотела смотреть на него.

Жители Йелилана шаркали ногами и что-то бормотали, собираясь позади меня. Я слышала сопение и легкий стук каблуков по полу. Справа от меня мистер Артли негромко наигрывал на фортепиано печальную мелодию.

Вот он — тот самый момент.

Закрыв глаза, я достала из сумочки книгу заклинаний — такую маленькую, старую, потертую вещь, которой суждено было причинить мне столько боли. Я прижала книгу к животу. Воспоминания, связанные с ней, промелькнули в моей голове. Вот я открываю ее на кухонном столе, показываю Ризу, держу ее на своих коленях, слушаю, как он своим звучным голосом перечисляет ингредиенты.

И снова мой желудок сжался. Я уже никогда не посмеюсь вместе с ним, не поем приготовленный на гриле сэндвич с сыром и помидором; не отругаю его за то, что он бросил свои пропотевшие беговые шорты на полу в ванной комнате; не обвиню его в том, что он слишком много пьет; не стану подшучивать над ним за то, что он выбрал себе в подружки девушку с сомнительной репутацией, не буду внушать ему, что, ради всего святого, надо получить диплом инженера, а не останавливаться на фермерской деятельности. Риз, который был таким расторопным и дельным и так заботился обо мне… ушел.

Я не могла дышать. В груди кололо, и я склонилась над гробом. Я с трудом удерживалась от того, чтобы не начать колотить по нему кулаками, не расколоть его на тысячу кусков, а потом разбросать их повсюду.

Наконец я заглянула внутрь. Это был не он, действительно не он. Его лицо было таким же чужим, как и мое собственное, отразившееся сегодня в зеркале. Его волосы были зачесаны назад; щетина, из-за которой я его всегда дразнила, исчезла. Лицо спокойное, но какое-то ненастоящее, фальшивое. Не такое, каким оно бывало во сне. Пустое, мертвое.

Я сунула книгу под его скрещенные на груди руки.

— Прости меня, Риз, — прошептала я.

Никогда и ни за что я не должна была втягивать его в эту историю с магией. Никогда и ни за что я не должна была упиваться его силой и верить в то, что она может привнести что-то хорошее в нашу жизнь, она привела только к смерти.

И сейчас я должна зарыть эту магию в землю вместе с телом моего брата.