— Ведь он был нашим отцом. Я знаю, что он не делал этого.

Швырнув книгу на траву, Риз сказал:

— Полиция это доказала, пойми же ты наконец. Ни у кого нет ни малейших сомнений по этому поводу. Даже если эти безумные заклинания и срабатывают, то что с того? Именно он спустил проклятый курок. Шериф Тодд был другом отца. Неужели ты сомневаешься в том, что он сделал все, что было в его силах…

Не договорив, Риз развернулся и побрел прочь, качая головой. Он не знал, как быть дальше. Подобные споры часто вспыхивали между нами, и они всегда заканчивались ничем.

— Он этого не делал, — тихо произнесла я. — Магия…

Резким взмахом руки он прервал меня, а затем, словно извиняясь, пробормотал:

— Послушай, пчелка моя, — он снова подошел ко мне, — прошло уже три месяца. Ты должна смириться с этим.

— Как ты?

Он обнял меня и прижал к груди. Сенная пыль забила мне нос, но я все же почувствовала запах пота и тракторного топлива. Риз родной и надежный, как и прежде, но почему он проявляет столько упорства? Как он может быть таким уверенным и сильным, сдерживать гнев, рвущийся наружу, и работать до изнеможения на полях?

— Да, — ответил он.

Я всем сердцем ощутила горечь, которую он вложил в это слово, а также странное облегчение. По крайней мере, убийство и ему кажется бессмысленным и непонятным.

После короткой паузы он сказал:

— Хочется пива. Ты как?

— Нет, — решительно отказалась я.

— А где Грэм?

— Пытается обчистить миссис Маргарет и Патти Грандер.

— Ах, да. Сегодня же снова вечер мошенничества и шулерства.

Он опустил голову, а я подумала, что таким образом он извиняется за свое несдержанное поведение. Наверное, и мне следует извиниться. Тут Риз вздохнул:

— Пойду приготовлю сэндвичи, идет?

— Ладно. А я… я побуду здесь еще немного.

Кивнув, брат пошел в дом. Мои ботинки утопали в траве. Я не двигалась.

18 марта 1904 года

Филипп настаивает на том, чтобы я записала то, что помню. Это смешно. Я только напрасно потрачу свое время, потому что вообще не желаю вспоминать о том, откуда я появилась. Но Страшный Зверь не будет больше учить меня, если я сама этого не захочу!

Итак, вопреки моей воле, я все же написала рассказ о том, как встретилась с мистером Филиппом Осборном (то есть со Зверем), и сейчас предлагаю его вам.

Это произошло в прошлом году, когда мне было четырнадцать лет. Я до сих пор помню запах фабрики, от которого кружилась голова и бросало в дрожь. Я ненавидела его. Когда я заболела гриппом, меня отвезли в больницу Сент-Джеймс. Я была самой старшей, и миссис Уэллок, эта отвратительная особа, впадала в бешенство при мысли, что может потерять меня. В конце концов, я была одной из лучших работниц; немногие умели крутить уточную пряжу так же быстро, как я. Даже будучи больной, когда мои кости ломило и от лихорадки горело все тело, я смеялась над ней. Меня вместе с другими больными положили в тесную палату, расположенную в задней части больницы и наглухо изолированную от остального мира. Я думала, что, когда мы умрем, врачи просто сожгут это место, и никто не похоронит нас должным образом.

На соседней кровати лежала маленькая девочка. Она считала нас всех, и себя в том числе, слабыми, брошенными созданиями и хваталась за меня, как за спасательный круг. В моей голове до сих пор звучат ее торопливые молитвы, которые были нам как мертвому припарка. Но я не собиралась там подыхать.

Впервые я осознала бесполезность ее молитв, когда увидела лицо Филиппа. Глаза его были холодны и непроницаемыми; его волосы цвета меди и руки хирурга с длинными, тонкими пальцами пробудили во мне нечто такое, что никогда больше не засыпало. Филипп не мог побороть нашу болезнь, но он пришел, чтобы помочь, создать нам комфортные условия. Едва он погружался в задумчивость, я начинала его рассматривать. Я запомнила его лицо до мелочей, до уголка губ, который подрагивал, когда Филипп, склоняясь над моей соседкой и слушая ее дыхание, пытался скрыть печальную правду. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Ты ведь не собираешься умирать, верно?», а я ответила: «Не собираюсь, сэр». Через неделю я осталась в изоляторе одна, и Филипп перевез меня в свой большой дом в Городе. Он убедил всех в том, что я умерла, но меня это ничуть не тревожило! Мне всегда было ненавистно все, связанное с миссис Уэллок, и ради того, чтобы порвать с прошлым, я готова была пойти на любой риск, даже скрыться с незнакомцем, кем и был для меня Филипп.

Он выходил меня, предоставил мне спальню, чугунную ванну и даже кусак мыла, приготовленный его собственными руками и пахнувший цветами. Но ни горячая вода, ни мыло не помогли мне привести в порядок спутанные волосы; тогда я безумно испугалась, что из-за этого он прогонит меня. Я лежала на полу, обессиленная и жалкая, и, когда Филипп увидел меня такой, он взял тонкий кинжал, отрезал мои волосы и сказал: «Любую проблему можно решить, Джозефин Дарли. Осознай это, и тебе легко будет жить в этом мире. Я научу тебя читать и писать, а если у тебя будет желание, то и другим вещам». Я думала, что он под другими вещами он подразумевает таинство, которое может связать мужчину и женщину. Я уже познала его, но не говорила об этом Филиппу. Хотела, чтобы он считал меня девственницей. К тому же меня привлекала возможность освоить чтение и письмо. С такими навыками мне не нужно будет возвращаться на фабрику. Я решила поразить Филиппа своим умом и настойчивостью, надеясь, что он полюбит меня больше всех на свете!

Тогда я еще не знала, что в мире существуют вещи, намного более важные, чем любовь.

Йелиланская средняя школа занимала два здания: в одном из них — трехэтажном — проходили занятия, а в другом был гимнастический зал. Между этими унылыми строениями из желтого кирпича находилась парковка. С южной стороны тянулось заросшее травой поле, которое, по моим предположениям, использовали для игры в футбол, регби, бейсбол и тренировок в беге и ходьбе — в зависимости от сезона. Хотя в этом краю так много места, что, думаю, без труда можно было бы устроить отдельные площадки для каждого вида спорта.

Я стал крайне раздражительным, так как по ночам меня мучают кошмары, в которых я превращаюсь в собаку (я понятия не имею, как бы истолковал этот сон доктор Фрейд, и мне это совершенно не интересно). Из-за того, что я долгое время жил в большом городе, я слишком сильно отличаюсь от местных. У меня совсем иное представление о моде (видимо, только у меня оно вообще есть), еде, музыке и культуре, я по-другому говорю, и порой ребятам приходится меня переспрашивать, чтобы понять о чем речь, а я отмахиваюсь от них.

Та девушка на кладбище не покидала моих мыслей, но я ее больше не видел, хотя бродил среди могил прошлым вечером. Меня обуревало предвкушение, и в то же время я боялся вновь найти ее с ножом в руке, израненную и окровавленную.

Идя по коридору школы, я внимательно смотрел по сторонам. Я привык передвигаться быстро, и часто вообще перебегал из одного класса в другой. По моим оценкам, общее количество учащихся было около четырехсот, и все они знали друг друга по именам, знали историю семей каждого и так далее. Обилие ковбойских сапог вызывало у меня тошноту.

В среду миссис Тренчесс, преподавательница математики, попросила нас разбиться на пары и выполнить домашнее задание. Ко мне прицепился парень, сидевший за соседней партой.

— Привет, я — Эрик, — сказал он, перегородив мне рукой проход.

Я поднял глаза от тетради, в которой писал хайку.[6]

— И? — приподняв бровь, протянул я.

Улыбнувшись, он хлопнул рукой по парте:

— А ты, кажется, и вправду козел. Именно так все тебя называют.

Я промолчал.

Эрик вытащил серебряную зажигалку «Зиппо» из кармана джинсов, резким движением руки открыл колпачок и пригнулся, чтобы скрыться от взора миссис Тренчесс.