– А что за пятнышки у вас на лице? – спросила она.

– Ерунда. – Коул стер со лба, щек и губ липкие капли крови ее отца, а потом опустил руку в карман пальто, достал старый армейский револьвер и открыл зарядную дверцу за барабаном. Осталось три патрона. Такова воля Твоя, Господи? Чтобы я застрелил ребенка в затылок? Я сделаю это, ведь я Твой верный слуга, но пожалуйста… Пожалуйста. Если можно как-то по-другому…

– Хочу есть, – сказала Гарриет.

– Сейчас найдем что-нибудь для наших животиков.

Проповедник закашлялся, маскируя щелчок курка.

– А мне, мистер Коул, на Рождество подарили куклу, – похвасталась девочка.

Стивен сморгнул слезы.

– И как ее зовут? – с трудом выговорил он, приставляя дуло к ее затылку.

– Саманта. У нее рыжие волосы.

Мужчина знал, что потом его вырвет, и с трудом справился с желанием сунуть дуло себе в горло. Такова Твоя воля? Говори сейчас, или…

– У нее два платья, и больше всего я люблю расчесывать ей волосы.

Стивен положил палец на спусковой крючок, и тут оно пришло – покой разлился внутри него, словно теплый жидкий свет.

– Спасибо! – прошептал он и опустил револьвер в карман шинели.

Гарриет оглянулась.

– Вы снова плачете.

– Всё в порядке. Это слезы счастья. Господь так добр…

– А где все инджены? – спросила девочка, подняв голову.

– Сколько тебе лет? – спросил Коул.

– Шесть.

– Думаю, тебе пора узнать кое-что. Прошлой ночью со мною говорил Бог. Он сказал, что час суда над Абандоном настал и что я буду орудием Его гнева, Его серой и пламенем.

– Значит, никаких дикарей не было?

– Нет. Хотя временами Бог позволял мне верить, что они есть. Он показал мне язычников, когда я стоял на Пиле. Позволил мне поверить в ложь. Показал, как ее использовать.

– Тогда куда же все ушли?

– Ты веришь в Бога, Гарриет?

– Да.

– Твой отец огорчался из-за тебя? Ну, когда ты озорничала? Когда не слушалась?

– Да. Когда мамы нет дома, он бьет меня по попе ремнем. Железной пряжкой!

– Он и должен наказывать тебя за плохое поведение. Точно так же Бог есть отец Абандона, и все живущие здесь – Его дети. Но знаешь что?

– Что?

– Здешние люди были очень порочны.

– Почему?

– Они были жадными. Грешными. Они помешались на золоте, а некоторые поддались злу и делали плохие вещи с другими. Брали то, что не принадлежит им. Делали людям больно.

– Это плохо. Надо быть хорошими.

– Да, ты права. И вот поэтому Бог решил наказать всех, кто жил в Абандоне.

– А как же Бетани и мама?

– Даже их.

– Но они же не плохие?

– Послушай, Гарриет. Мы не должны сомневаться в Боге. Не должны спрашивать, почему Он наказывает одних и не наказывает других. Мы можем не понимать Его, но это наш недостаток. Мы можем только любить Его и слушаться Его.

Нижняя губа у малышки задрожала.

– Я хочу увидеть маму! – всхлипнула она.

– Ну-ну, милая, не надо плакать! Слушай. Бог сказал мне не наказывать тебя. Он любит тебя. Он знает, что у тебя золотое сердце. И Он хочет, чтобы я позаботился о тебе.

– А как же папа и мама?

– Это плохой вопрос. Не задавай его больше.

Гарриет отвернулась от Стивена к огню.

Он положил руки на ее хрупкие плечи.

– Пойдем в мой дом. Я растоплю печь и приготовлю нам ужин.

– А Саманту Бог наказал?

– Нет, милая.

– Она одна дома, на моей кровати. И ей страшно.

Коул поднялся. Он так устал, что мог бы лечь на свой набитый еловыми ветками матрас и проспать лет тридцать.

– Мы будем проходить мимо твоего старого дома и заберем ее, – пообещал он ребенку.

Затем проповедник помог девочке подняться и взял ее за руку. Они вместе вышли из церкви.

Ночь выдалась ясная. В небе поднималась полная луна.

Крошечные звездочки перемигивались между собой, и среди них тускло светился красноватый Марс.

Темный и тихий, в каньоне лежал Абандон. И только сверху, издалека, доносился едва слышный стук, как будто работала камнедробилка.

Там, внутри горы, люди колотили в железную дверь.

Эбигейл подошла к железной двери – ни ручки, ни замочной скважины. Лоренс тоже подошел и толкнул дверь, после чего позвал Куинна.

– Это же не шутка? – спросила журналистка, изо всех сил удерживая рвущийся наружу страх.

Ее отец отступил, разбежался и с силой ударил по двери каблуком ботинка.

Эхо раскатилось по стенам и затихло.

Лоренс упал на землю и, морщась от боли, схватился за лодыжку. На пол осыпались осколки камня и мелкая крошка. Фостер посветила на дверь. Поверхность ее хранила многочисленные следы отчаяния – щербинки, царапины, зарубки, – как будто кто-то испытывал на ней все имевшиеся в его распоряжении инструменты. Канавки от пуль, разбросанные ямочки от дроби, а в середине – большая вмятина, оставить которую, как подсказывало воображение, могла группа мужчин, атаковавших неприступную дверь валуном.

Из пещеры вышла Джун.

– Что случилось? – спросила она с удивлением.

– Куинн запер нас здесь, – объяснила журналистка.

– Но зачем?

– Понятия не имею.

Миссис Тозер тоже потолкала дверь и, убедившись в тщетности своих усилий, громко позвала Коллинса.

– Побереги силы, – посоветовала ей Эбигейл. – Думаю, эти люди, которые здесь погибли, перепробовали все варианты. Даже валуном ее таранили. Но у них ничего не получилось.

– Господи… Мы же умрем здесь, как и они все. – Джун пошатнулась и стала судорожно хватать ртом воздух. – Что же это такое? Как же…

– Так, минутку. – Лоренс с усилием поднялся с пола. – Давайте все немного передохнем. Можно поддаться страху и впасть в истерику, но это нам не поможет. Мы все равно окажемся там же, где и были, запертые в горе. Так что давайте пропустим ту часть, где все бесятся и сходят с ума. Самое важное сейчас – свет. Он так же важен, как кислород, и он кончается. Оставим включенным только один фонарь. Выключайте свои, а я свой оставлю. – Два фонаря погасли. – Хорошо. Теперь рюкзаки. Посмотрим, какими припасами мы располагаем. У меня, по-моему, есть… Черт! – Он подбежал к нише и посветил внутрь, где лежали десять джутовых мешков. – Его здесь нет. Я оставил рюкзак возле золота, а теперь его нет. Там были веревки, батарейки, вода…

– Моего тоже нет, – добавила Джун. – Я положила его около двери, перед тем как мы вошли. Теперь у меня только камера Эммета.

– Мой пока еще со мной, – сказала Эбигейл. Отстегнув пояс, она опустилась на колени и раскрыла рюкзак, а Кендал посветил фонарем. – Итак, у меня… почти ничего. Перчатки. Шапка. Фотопленка. Два батончика. Спички. Две бутылки воды, но полная только одна. Черт, думала, запасные батарейки есть!..

– Хорошо. А теперь давайте сядем и обмозгуем все как следует, – сказал профессор. – Фонарь я пока выключу.

Пленники расселись в кромешной тьме, футах в пятнадцати от железной двери. Эбигейл закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоить разволновавшееся сердце и привести в порядок мысли.

– Понимаю, здесь жутковато, и рядом останки тех, кто умер, потому что их заперли в пещере, – сказал Лоренс, – но настоятельно прошу вас постараться не думать ни о них, ни о том, что с ними случилось.

Джун тихонько всхлипнула и тут же извинилась:

– Простите, простите. Я постараюсь…

Фостер взяла ее за руку.

– У нас три фонаря, но давайте смотреть правде в глаза, – снова заговорил ее отец. – Если батарейки сядут, прежде чем мы найдем выход, то мы все умрем здесь. Неиспользуемые фонари предлагаю положить в рюкзак, чтобы случайно не повредить. У нас тридцать две унции воды. Это чуть больше стакана на каждого. Пить будем маленькими глотками через каждые несколько часов, чтобы протянуть как можно дольше. Надеюсь, вода здесь где-то есть. Можно ли ее пить, это другое дело, но мы хотя бы попробуем. То же относится и к батончикам. Разделим их на маленькие порции.