В какой-то момент внимание Кёртиса отвлек шорох сползающего с валуна снега, а когда он снова повернулся к следам, впереди, футах в тридцати, из ниоткуда появилась шляпа с мягкими опущенными полями.

Приклад карабина ударил в плечо, выстрел расколол воздух, и Иезекиль бросился за ближайший камень.

Когда он выглянул, стрелок уже пропал – скорее всего, снова нырнул в снег, чтобы перезарядить оружие. Шериф запомнил место, где видел шляпу. Будь противник один, он преспокойно остался бы на месте и ждал, никуда не торопясь, пока тот снова высунет голову. Но перспектива противостояния двоим внушала ему серьезное беспокойство.

Размышляя, что делать, Иезекиль услышал щелчок, ошибиться в происхождении которого было невозможно.

В пяти ярдах сзади и чуточку слева.

Вот и всё, подумал он.

Щелчок взведенного курка шестизарядного револьвера невозможно спутать ни с чем другим.

– В-в-вот так и оставайся. А ствол б-б-брось, – прозвучал у него за спиной заикающийся голос.

Кёртис прислонился к камню.

– Ей-богу, я уже нарисовал к-к-кружок у тебя на з-з-затылке, – добавил Маккейб.

– Ладно, ладно. – Иезекиль не стал отбрасывать карабин, но, крепко взяв его за шейку ложи и держа палец на спусковой скобе, медленно повернулся к стоящему по пояс в снегу мальчишке.

Шериф надеялся увидеть в руке Билли трясущийся револьвер, но здоровенный, похожий на маленькую пушку «Кольт Уокер» твердо смотрел ему в грудь.

– Тут кто-то уже стрелял, – сказал Зек. – Прямо в голову. С какого расстояния? Ярдов с пятидесяти? Шестидесяти?

– Я же сказал, брось пушку, – потребовал вместо ответа Маккейб.

Его лицо задергалось, как будто кто-то вшил крючки в левый уголок его рта и теперь дергал за ниточку. Иезекиль посмотрел парню в глаза и увидел нервозность, которая совсем ему не понравилась, – он предпочел бы найти там две ледышки.

– Мы же соседи, Билли. Наши жены – подруги. – Говоря это, шериф понемногу опускал карабин. Еще несколько дюймов, и он снесет мальчишке башку. – У тебя хорошая семья, Бесси и Гарриет. А дока, думаю, ты застрелил случайно. Насчет твоего напарника ничего сказать не могу, но твоя-то шкура не настолько задубела.

– Ну, мистер К-к-Кёртис, наверное, вы не так уж хорошо меня знаете, – отозвался молодой человек.

Ооту Уоллас застал Иезекиля сидящим на снегу, у валуна. Шериф стащил с себя подшитые шерстью перчатки, расстегнул дождевик, сак и жилет, отстегнул подтяжки и распахнул муслиновую рубашку.

– Где оружие? – спросил Уоллас у своего подельника.

– Где-то т-т-там, в снегу, – пробормотал тот.

– В рукаве у него ничего не спрятано?

– Нет, я проверил.

Ооту посмотрел на Кёртиса.

– Ты его в живот ранил.

– Целился в голову, но п-п-получилось…

– Не переживай, Билли, все в порядке. Рога ты ему подрезал. Свинцом от «Уокера» угостил. Молодчик. Дело нескорое, верно, бускадеро?[12]

Иезекиль смотрел, как сочится между его пальцев черная кровь. Что-то серое снова и снова лезло из живота, и он пытался запихнуть это что-то назад. Кровь струилась по ногам и затекала в сапоги, а еще проливалась на камень и, расползаясь, вытапливала в снегу бордовую дыру. Шериф перевел взгляд на Ооту, потом на мальчишку, отправившего его на закатную тропу, и хрипло, с усилием, сказал:

– Устраиваете засаду, а? Это так вы работаете?

– Как получается, так и работаем, – пожал плечами Уоллас.

– И сколько взяли?

– Шестьдесят девять брусков по двадцать два фунта каждый.

– Так ты все подсчитал…

– Конечно, подсчитал. За пятьсот тысяч потянет.

Иезекиль кивнул.

– Может, купишь парнишке новый ствол? Этому «Уокеру» годков, должно быть, сорок.

Ооту ухмыльнулся.

– И одежку тоже, – добавил умирающий.

Билли смутился и покраснел. Ни на пальто, ни на дождевик денег ему не хватало, и, выходя из дома зимой, он напяливал на себя всю побитую молью рвань, какая только попадалась ему под руку, так что наряд его представлял собой несколько слоев из старых рубашек, ветхого сака двадцатилетней давности и синего сюртука, выжившего в домашнем пожаре в Теннесси, подтверждением чему служили обугленные по краям черные дырки.

Иезекиль снова посмотрел на Билли.

– Ты разбил сердце своей жене, сынок.

– Я тебе не сынок, – огрызнулся Маккейб. – Ооту, мне нужны его «Джастины». У меня ноги замерзли.

– Подожди немного, мы это еще обсудим. Учись соблюдать приличия, ладно? – отозвался Уоллас.

Иезекиль застонал.

– Черт! – вырвалось у него.

– Что, сильно больно? – спросил Ооту.

– Больнее не бывает.

Плотная, темная туча проплыла над перевалом и начала опускаться на каменное поле.

– Ну так что, теперь-то расскажешь? – снова заговорил Кёртис. – Терять тебе все равно уже нечего…

– Что рассказать? – повернулся к нему Уоллас. – Что ты хочешь услышать?

– Я знаю, что мой брат выехал с тобой из Силвертона прошлой осенью. Он сообщил мне это перед тем, как уехать. С ним был ты и еще двое. Через три недели ты появился в Абандоне один и объяснил, что в последнюю минуту твои спутники решили остаться.

– И ты назвал меня отъявленным лжецом.

– Я и сейчас готов это повторить. Черт… – Шериф опять скривился от боли.

Ооту бросил Билли двуствольный дробовик, подошел к шерифу и опустился перед ним на снег.

– Натан был твоим братом, – сказал он холодно.

– Младшим братом, – уточнил Кёртис.

– Какого черта! Теперь это уже не важно, так? Я не хотел ехать с ними, но в начале октября они догнали меня на дороге в Абандон.

– Так вас было четверо?

– Верно. Снег пошел уже на следующий день, к вечеру, и валил не переставая целую неделю. Провизией мы запаслись только на три дня и к концу изрядно проголодались. Снегоступов у нас не было. До ближайшего жилья не меньше десяти миль в любую сторону. Снегу легло на шесть футов. Попробуй-ка пройти в таком дерьме на приличное расстояние! Мы пытались охотиться, но все зверье ушло в зимнюю спячку, так что даже зайца на глаза не попалось. Разбили лагерь на краю леса, в сухостое, и к концу октября стало изрядно голодно. Один парень сбежал. Лошади подохли и замерзли. Ребята выглядели не лучше мертвецов, да и я мало чем от них отличался. Однажды утром я взял дробовик, да и пошел из лагеря. Сил только и хватало, что на ногах держаться. Отошел немного и пальнул в дерево, а сам стал кричать, что, мол, лося уложил. Они и прибежали. Радостные. С криками да воплями.

Ооту на мгновение замолчал, но потом стал рассказывать дальше.

– Первым был Макклюрг – я его и подстрелил. Натан понял, что к чему и что надо делать, но участвовать отказался. Мне ничего не оставалось, как убить и его. Но варить твоего брата я не стал. Макклюрг был помясистей, пожирней. Я его ляжки поджарил. Обе. Набрался сил, отложил запас в старую медвежью берлогу и на следующее утро тронулся. За три дня добрался до Абандона.

Билли смотрел на сообщника, как завороженный – широко открытыми глазами, разинув рот и показывая ломаные зубы.

– Ты ел человеческую задницу?! – охнул он.

– Я с голоду помирал, понимаешь? – буркнул в ответ Уоллас. – И к столу по случаю Дня благодарения меня никто не зазывал. В любом случае тебя это не касается. Я это к тому рассказал, что человек должен правду знать, какая судьба его брату выпала.

Проплывающее облако окутало все вокруг туманом и принесло несколько случайных снежинок. Холод проник в кости, и Иезекиль знал, что уже никогда он от него не избавится. Он понимал, что умирает, и, думая об умирающем брате, ощущал необычайно сильную связь с ним. Был ли Натан так же одинок в последние мгновения перед смертью?

Дыхание шерифа замедлилось. Он ощутил вкус крови на зубах и почувствовал, как она сбегает из уголка рта. Дико хотелось пить. Дрожа от холода, он посмотрел на Ооту.

– Не смотри на меня так, – предупредил тот. – Как будто я ненормальный какой-то. Ты одного брата потерял, а я всех троих – федералы под Малверн-Хиллом положили. Тебе не пришлось сидеть над Натаном да рассказывать ему про дом и все такое, когда он разрублен чуть ли не пополам и из него наружу все лезет. Такое раз увидишь – и уже никогда не забудешь.