Барт Пакер и его прислуга.

Трое завалились лицом вперед и лежали, наполовину занесенные свежевыпавшим снегом. Двое еще сидели прямо, и одним из этих двоих был хозяин – с багрово-черным, изуродованным до неузнаваемости лицом. Похоже, его подвергли жестокому избиению. Обоим сидящим людям перерезали горло, и даже выпавший снег не смог скрыть лужи пролившейся крови.

– Сукин сын, – прошептал Кёртис. – Сукин сын.

Снова пошел снег, но ветер сметал его с крыши, так что на веранде почти ничего не оставалось. Шериф услышал приближающиеся шаги и оглянулся.

Стивен тоже поднялся на крышу.

– Черт, что ты делаешь?! – крикнул Иезекиль, перекрывая шум ветра. – Тебе повезло, что я без оружия! Лежал бы сейчас кверху брюхом. И зачем ты оставил мою жену… – Увидев за спиной Коула поднимающуюся по лестнице Глорию, он метнулся к ней мимо проповедника и остановился так, чтобы заслонить от нее Барта и слуг.

– Ты видела? – спросил он ее нервно.

– Видела что? – не поняла женщина.

– Ох, Господи… – пробормотал Стивен.

– Глори, Глори, смотри на меня. Мне в глаза, – потребовал шериф. – Они здесь.

– Мертвые? – догадалась миссис Кёртис.

– Да, боюсь, их лампы погасили. И поверь мне, на это лучше не смотреть – зрелище такое, что ты всю жизнь будешь пытаться забыть его.

– Но ты же видел!

– Я видел и кое-что похуже. – «Я и делал кое-что похуже», – добавил шериф про себя и продолжил: – И вот что. Я чертовски зол из-за того, что ты поднялась сюда, когда тебе было сказано оставаться внизу, но, возможно, закрою на это глаза, если ты послушаешь меня сейчас. – Он взял лицо супруги в ладони. – Уходи отсюда. Спускайся вниз. Иди.

Глория спустилась по лестнице, и Иезекиль, проводив ее взглядом, подошел к Стивену.

– Да что с тобой такое? – накинулся он на проповедника. – Ты о чем думал?! Моя жена едва не увидела это… Черт, так бы и сбросил тебя с крыши!

Но Коул не слушал и только смотрел во все глаза на трупы и залитый кровью снег вокруг них.

– Кто, по-твоему, мог сотворить такое? – вырвалось у него.

– Плохие люди. Похоже, здесь орудовали парой «арканзасских зубочисток»[5]. Мерзкая работа. Наверное, боялись, что выстрелы могут вызвать сход лавины и тогда они не выберутся из низины.

Стивен шагнул к мертвецам, но Иезекиль схватил его за плечи и заставил отступить.

– Их пока лучше не трогать, – сказал он жестко. – Чем ты им поможешь?

Проповедник кивнул. Руки у него дрожали, но он старался держаться.

– Так стоит ли удивляться, Зек, что Он ненавидит нас? – спросил Коул внезапно.

– Кто?

– Бог.

– Подожди. Ты хочешь сказать, Бог ненавидит тех, кого сам же и сотворил?

Стивен кивнул в сторону жуткой сцены.

– А ты не согласен?

Открыв свой единственный подарок на Рождество 1893 года, Гарриет Маккейб с воплями забегала по их скромному, десять на десять ярдов, домику, в котором она жила с родителями. Это был, несомненно, самый экстравагантный подарок из всех, что она когда-либо получала, и ее мать сэкономила на трех последних семейных продовольственных заказах, чтобы купить ей куклу из витрины магазина. Саманта была шестнадцати дюймов ростом и шла в комплекте с двумя платьями и маленькой щеткой для роскошных рыжих волос.

– Теперь понятно, почему нам на ужин лепешки вместо мяса давали, – проворчал Билли, переживавший тяжелое похмелье на комковатом, набитом соломой матрасе.

– Ради доброго дела можно чем-то и пожертвовать, – сказала Бесси. – Ты посмотри на нашу дочку. Когда ты видел ее такой счастливой? Разве тебе самому не приятно?

Гарриет сидела на земляном полу у раковины – обычного тазика на перевернутом упаковочном ящике – и уже нашептывала Саманте свои девчоночьи секреты.

– Горит плохо, – пожаловался ее отец. – Выйди на крыльцо, принеси дровишек. По этой чертовой халупе сквозняки вовсю гуляют.

– Билли! Выбирай выражения! – возмутилась миссис Маккейб. – Сегодня Рождество, и твоя дочь…

– Иди, я сказал!

Бесси ничего не оставалось, как завернуться в одеяло и сунуть ноги в башмаки мужа. Когда она вышла, Билли сел на кровати и потянулся. Он был мал ростом и выглядел младше своих двадцати лет. По этой причине, да еще из-за нервно бегающих, пугливых глазенок большинство мужчин обращались с ним, как с мальчишкой. Вообще-то этот молодой человек был даже смазливым, пока не открывал рот. В девять лет отец сломал ему передние зубы, после чего они напоминали собачьи клыки.

Он встал на стылый земляной пол. Голова гудела. Утренний холод легко проникал сквозь его заляпанные, ветхие кальсоны.

Покачиваясь, Билли добрел до накрытого клеенкой стола, на котором еще остались кое-какие прибереженные на Рождество вкусности. Он открыл банку сардин в горчичном соусе, выловил парочку и отправил в рот, а потом проковылял к единственному окну и откинул занавеску, сшитую Бесси из старой нижней юбки. Замерзшее изнутри окно скрыло от него внешний мир. На подоконнике стояла наполненная раковинами бутылка из-под виски. Маккейб провел пальцем по стеклу и подумал о своем старшем брате, Арнольде. От этой мысли к горлу у него подступил комок, а дыхание перехватило, как будто кто-то врезал ему кулаком под дых.

Билли повернулся и посмотрел на дочь.

– Веселого Рождества, малышка.

Шестилетняя девочка посмотрела на него исподлобья, настороженно, и этот взгляд отозвался в нем печалью и раздражением.

– У меня тут подарок для твоей мамы…

Глава семейства наклонился, сунул руку под кровать и достал что-то размером с буханку хлеба, завернутое в газету. Потом подошел к маленькой елочке, которую они выкопали на холме над домом. Бесси посадила деревцо в жестянку из-под жира и постоянно поливала, но его иголки все равно начали желтеть. Мужчина положил сверток под елку и снова посмотрел на дочку.

– Т-т-тебе нравится кукла? – спросил Билли и покраснел, что случалось всегда, когда он заикался, даже если разговаривал с шестилетней девочкой. До приезда в Абандон никаких проблем с речью у него не было.

– Да, сэр, – пискнула в ответ его дочь.

– Хорошо. Стоит намного больше, чем мы можем себе позволить.

Маккейб поднял крышку стоящей на плите эмалированной кастрюли. Снег наконец растаял, и снизу уже начали подниматься пузырьки. Мужчина взял оловянную кружку с застеленной газетой полки над раковиной и полил горячей водой на арбакловские зерна.

– Рождество, а тут даже приличную чашку кофе не выпьешь, – пробурчал он. – Бурда!

Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась Бесси с двумя охапками дров и морозным дыханием зимы. Бросив все на пол, она открыла дверцу и сунула в железную печь три полена.

– Вижу, снег идет, – сказал Билли, заметив белые хлопья в соломенных волосах жены.

– Идет. И останавливаться, похоже, не собирается. Отряхни с меня, ладно? – попросила та.

Маккейб подошел к жене и смахнул снег с одеяла.

– П-п-посмотри, что под елкой, – сказал он ей, снова заикаясь.

Бесси посмотрела туда и, увидев сверток на мешке, улыбнулась.

– Я уж думала, ты ничего мне не подаришь. – Она развернула одеяло, повесила его на спинку стоящего у плиты кресла-качалки и подошла к засыхающей елочке. Подняла сверток и удивленно подняла брови: – Тяжелый!

– Иди с-с-сюда, к кровати, – позвал ее муж.

Бесси опустилась на матрас. Гарриет тоже забралась на кровать и устроилась в ногах у родителей.

Миссис Маккейб развернула газету.

– Господи… Билли… – О том, что лежало на рваной газете у нее на коленях, можно было только мечтать.

– Я взвесил – двадцать два фунта, – с гордостью сообщил муж.

– Мамочка, дай и мне посмотреть! – потребовала девочка.

Бесси подняла золотой слиток – увесистый, холодный, с царапинками и крохотными выщерблинами, тускло отливающий бронзой.

– И сколько это? – спросила она.

– Золото идет сейчас по двадцать долларов и шестьдесят семь центов за унцию, так что у тебя в руках больше семи тысяч долларов, – сказал Маккейб.