На полях сражений майор двадцать раз спасал ему жизнь. Трижды отказывался от присвоения очередного чина, лишь бы только не расставаться с ним. Так что преданность, которую майор питал к полковнику, была сродни фанатизму.

А теперь де Сезак неподвижно лежал мертвый, сраженный ударом этой фурии, из-за которой уже однажды чуть не погиб во время дуэли с Маталеном.

Этого было выше его сил. Вытянув руки вперед, майор набросился на Меротт и все присутствовавшие инстинктивно испугались, что мегере вот-вот наступит конец. Но де Кери, столь же молниеносный, как и Монсегюр, подал жандармам знак, и те оттащили вояку от Меротт, тем самым помешав ему избавить ее от наказания, уготовленного мнимой баронессе правосудием.

Все, кто наблюдал за этой сценой, онемели от ужаса и были не в состоянии скрыть охватившее их глубокое волнение. Все, или почти все, склонились над телом Робера де Сезака, тщетно пытаясь обнаружить хоть какие-то признаки жизни.

Меротт, как всегда горделивая и надменная, не дрогнула даже перед яростью Монсегюра.

Стоя меж двух охранявших ее жандармов, она прислонилась к стене и обводила тех, кто ее окружал, уверенным, наглым взглядом.

Но пламени свечей не хватало, чтобы хорошо осветить все эти лица, некоторые из которых ее очень удивили бы.

Поэтому ведьма, помимо своей воли, выпрямилась и попятилась, когда де Кери отдал жандармам приказ:

– Наденьте на эту женщину наручники.

– Помощник королевского прокурора! – не удержалась она от крика.

– Ах-ах-ах! – с улыбкой произнес молодой судейский. – Вас очень удивило мое присутствие. Вы думали, что я умер, не так ли?

Меротт вновь напустила на себя беззаботный вид и ничего не ответила.

Тогда де Кери сказал:

– Обвиняемая, я должен вас предварительно допросить. И попрошу не молчать, если вы, конечно же, не хотите еще больше усугубить свое положение.

Лже-баронесса ответила ему презрительным жестом.

– Вы признаете, что вас зовут Меротт и что вы живете в Тондю на улице торговок рисом?

– Да.

– Вы признаете, что похитили и незаконно удерживали здесь мадемуазель Эрмину де Женуйяк?

– Мне больше нечего добавить к тому ответу, который вы только что услышали. Меня зовут Меротт, но это все, что я имею вам сказать.

– Я не спрашиваю, признаете ли вы, что ударом кинжала, нанесенным слишком мастерски, убили полковника Робера де Сезака, – продолжал де Кери. – Мы все стали свидетелями этого ужасного злодеяния. Кроме того, нам известно, что по вашему приказу было совершено нападение на присутствующего здесь господина Годфруа де Мэн-Арди.

– И он тоже! – прошептала старуха.

– Вам даже в голову не приходило, что он может так хорошо себя чувствовать, – продолжал законник.

В этот момент баронесса окатила Годфруа полным ненависти взглядом.

– Так что я и без ваших признаний могу утверждать, что все эти преступления совершили именно вы, а также заявить, что под видом баронессы де Мальвирад вы пригласили к себе в салон нескольких человек, которые, по вашему мнению, должны были умереть насильственной смертью. Один из них действительно погиб. Все остальные, в том числе и я, спаслись только чудом.

Пока помощник прокурора произносил эти слова, Меротт холодно взирала на безжизненное тело полковника и, будто во хмелю, упивалась этим зрелищем.

– За все это, а также за то, что вы незаконно присвоили себе имя и титул баронессы де Мальвирад, вам придется ответить перед судом.

– А вот это неправда, сударь, – взорвалась Меротт, – это имя, как и титул, принадлежат мне по праву!

– Быть того не может! – прошептал помощник прокурора.

– Повторяю, эти имя и титул принадлежат мне по праву. – в отчаянии продолжала старуха. – Потому что я маркиза де Босежур, законная супруга маркиза де Босежура, бывшего члена городского правления, который ныне сошел с ума. Но ведь маркиз де Босежур был граф де Бюдо, барон де Мальвирад и хозяин других обширных владений.

Услышав ее слова, майор Монсегюр, до этого пребывавший в состоянии глубокой прострации, вскинул голову и подошел к женщине, называвшей себя маркизой де Босежур.

– Вот она, Божья кара! – торжественно изрек он.

Все повернулись к бравому вояке.

– Эта женщина не врет, господин помощник королевского прокурора, – медленно продолжал он. – Наконец я ее узнал, несмотря на седые волосы и избороздившие лицо морщины. Теперь мне понятно, почему в тот день, когда я ее впервые увидел, мне показалось, что мы с ней уже когда-то встречались. Эх! Если бы я только знал, что это она!

Суровый, торжественный тон, которым были произнесены эти слова, немало впечатлил присутствующих, которые переглянулись, будто спрашивая друг друга, о чем еще им собирался поведать Монсегюр.

– Да, эта дама действительно была маркизой де Босежур. Супругой бывшего члена городского правления Бордо она стала благодаря обману, но брак впоследствии так и не был расторгнут. Это она, в этом нет никаких сомнений, только маркиза могла без зазрения совести совершить столько злодеяний и преступлений.

Все не сводили с майора глаз.

– Но вы даже представить себе не можете, какое чудовище сейчас стоит перед вами. То, что вы знаете о маркизе де Босежур, превращает ее в ужасную злодейку. Но ее грехи во сто раз больше, чем вы думаете. Это отвратительное, страшное создание.

– Не тратьте лишних слов, майор, – осмелился нарушить гробовую тишину помощник королевского прокурора.

Монсегюра, который вновь овладел собой, жандармы давно отпустили. Он сделал два шага вперед, взял маркизу за руку, подвел ее к трупу полковника и громовым голосом закричал:

– Маркиза де Босежур, баронесса де Мальвирад, Фелисите Деконб, презренная женщина, в которой не осталось ничего человеческого – на колени!

Повинуясь нажиму его могучей руки, но еще больше под влиянием этих слов, обещавших страшные откровения, Фелисите рухнула на колени.

– Знаешь, кто этот человек, которого ты убила своей собственной рукой? Ты его знаешь?

Монсегюр сделал паузу и выжидательно посмотрел на баронессу. Та ничего не ответила.

– Этот человек, которого ты только что заколола кинжалом, как когда-то его отца на борту английского судна…

– Мой сын! – прорычала мерзкая старуха, воздев к небу обезумевшие, расширившиеся от ужаса глаза.

– Да, это твой сын Робер, из которого я сделал храброго солдата и честного человека, потому что я – не кто иной, как Жан де Кадийяк, теперь ты меня тоже узнала. Это твой сын! Сын!

Но маркиза его уже не слушала. Она бросилась к трупу Робера, стала рвать ногтями его одежду, как разъяренная львица, искромсала рубашку, схватила свечу и присмотрелась к груди полковника. Затем вскочила, как безумная, и душераздирающим голосом завопила:

– Это он!!!

После чего прислонилась к стене и упала без чувств.

– Вот она, Божья кара! – повторил Монсегюр.

– Унесите ее, – приказал де Кери, не имевший права на жалость. – Уложите в карете вместе с телом несчастного полковника и приставьте жандарма за ней присматривать. Для нас важно еще затемно вернуться в Бордо. В противном случае за нашим кортежем, который не может не обратить на себя внимания, увяжется целая толпа зевак.

Приказания помощника королевского прокурора были тут же исполнены. Все описанные нами события произошли с невероятной быстротой.

И ни у кого из присутствующих даже не было времени испугаться за Эрмину. Между тем девочка, широко распахнув от ужаса глаза и судорожно сжав рот, что есть сил вцепилась в воротник Годфруа, несшего ее на руках, и смотрела на эту сцену, воспоминания о которой должны были наложить неизгладимый отпечаток на ее задорный характер.

Но когда унесли Меротт, так и не пришедшую в сознание, и труп полковника, вслед за которым ушел и Монсегюр, все сгрудились вокруг ребенка.

Танкред, Ролан, Кловис и даже де Кери бросились наперебой ее успокаивать.

– Ох, сударь! – наконец сказала она. – Как же мне страшно!

– Не бойтесь, Эрмина. – ответил ей Ролан. – Все уже позади. Через час вы увидите матушку.