– Я и сам вначале подумал, что она молода и что в перерыве между боями я проявил себя в ее глазах с самой лучшей стороны. Но оставаться в неведении на этот счет мне долго не пришлось – собеседник тут же сообщил, что возраст этой дамы можно назвать более чем зрелым. «Я теряюсь в догадках и даже не знаю, что думать», – ответил ему на это я. «Я наведу вас на правильный след, – ответил услужливый молодой человек, разоткровенничавшийся со мной. – Однажды в Айзенахе, в Германии, вы вырвали из рук бандитов пожилую даму, которую те хотели побить камнями». «Нечто подобное в Айзенахе со мной действительно случалось», – ответил я. «По этому поводу майор Монсегюр надавал столько тумаков по ребрам этих германских охальников, что они до сих пор их не могут забыть». Когда я спросил Монсегюра, он ответил, что тоже помнит ту историю. Вот почему баронесса де Мальвирад сделалась моей благодетельницей, вот почему она желает мне только добра.

Когда полковник окончил свой рассказ, юный Годфруа погрузился в задумчивость.

– В таком случае… – сказал он. – Вы действительно уверены, что баронесса – бывшая эмигрантка?

– У меня на этот счет нет никаких сомнений, ведь в той ситуации я наверняка спас ей жизнь.

– Благодарю вас, полковник, но оказывая этой даме услугу, о которой вам напомнил молодой человек из комиссариата, вы должны были ее видеть.

– Вполне возможно, хотя я этого не помню. С тех пор как мне довелось стать солдатом, я встречал великое множество людей. В то же время вынужден добавить, что, когда мы подошли поклониться баронессе, майор сказал мне: «Знакомое лицо. Уверен, это и есть та самая дама, которой мы тогда оказались столь полезны».

Годфруа не знал, что и думать. Он уже привык к мысли, что баронесса никогда не уезжала в эмиграцию, а была лишь интриганкой, игравшей некую роль.

Теперь же он был вынужден признать свою ошибку.

– Как? Вы не танцуете? Но почему, господин полковник? – вдруг раздался за спинами собеседников голос – самый ласковый на всем белом свете.

Буквально в шаге от Мэн-Арди стояла баронесса собственной персоной.

«Она нас слышала», – подумал он и пристально вгляделся в лицо мадам де Мальвирад. Та с самым невинным видом добавила:

– И вы тоже, господин де Мэн-Арди? Будет вам! Будет! Вперед, молодые люди, за дело, прошу вас.

С этими словами баронесса фамильярно взяла их под руки и увлекла за собой.

– Вы, Мэн-Арди, пригласите вон ту красавицу-брюнетку, мадемуазель Падарнак, дочь знатного торговца. Но берегитесь ее кузена Людовика, он ревнив, как тигр.

И отпустила руку совершенно оторопелого Годфруа.

– Что касается вас, красавец-полковник, то вы заслуживаете лучшего. Пойдемте со мной.

Баронесса повела офицера в уголок салона, где, увенчанная копной седых волос, восседала, словно королева, мадам де Блоссак.

– Моя дорогая графиня, – сказала она, – позвольте представить вам полковника де Сезака, которого король в один прекрасный день сделает генералом. Этому офицеру тридцать три года и он храбрее даже своей шпаги.

Мадам де Блоссак встала и принесла военному свои поздравления, после чего баронесса представила его маркизе де Женуйяк, которая, несмотря на свои тридцать два года, все еще была восхитительно красива и сохранила неувядающий блеск юности.

Затем полковника познакомили с Филиппиной и Эрминой, которые узнали его и встретили с большой радостью, ведь читатель уже понял, что именно этих двух девчушек полковник с майором Монсегюром защитили от злополучной Меротт.

Робер де Сезак был ослеплен изумительной красотой мадам де Женуйяк, которая очень походила на мать огромными глазами и пышными золотистыми волосами.

Вначале полковник принял ее за женщину, совсем недавно вышедшую замуж, но когда он узнал, что она мать Филиппины и ее сестры, его восхищение тут же сменилось немым восторгом.

Перед лицом такого очарования офицер будто воды в рот набрал. Единственное, на что он был в этот момент способен, это склониться перед маркизой в безмолвном поклоне.

– Будь бдителен, полковник, – прошептал ему только что подошедший майор Монсегюр. – Это враг, перед которым ты капитулируешь с превеликим удовольствием.

– Замолчи, несчастный, замолчи, – и вновь умолк, будто хотел без остатка раствориться в невыразимом созерцании.

Тем временем Годфруа танцевал с мадемуазель Падарнак, которая действительно была очаровательна. Но сердце его принадлежало другой.

Когда он усадил партнершу на место, его взял под руку Коарасс.

– Знаешь, кого я только что видел?

– Не знаю. Говори, не томи.

Помощника королевского прокурора де Кери. Сей кавалер, похоже, веселится вовсю.

– Смотри-ка! В самом деле!

– Да! Это доказывает, что мы здесь оказались в прекрасной компании и что все твои подозрения не имеют под собой оснований.

– Дай-то бог, мой дорогой Ролан.

Едва они обменялись этими фразами, как юный Коарасс наклонился к другу и испуганно спросил:

– Но что это с тобой?

Мэн-Арди поднял голову и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Взгляни на свою рубашку! – продолжал Ролан.

Годфруа опустил глаза.

– Гляди-ка, и правда! Пятнышко крови. Даже два! И что все это значит? Да ты на себя посмотри, Ролан!

На манишке Коарасса, слева, в том месте, где располагается сердце, тоже виднелись два пятнышка крови.

– Странно, – сказал он.

В это мгновение в салоне поднялся шум – кто-то негромко вскрикнул, со всех сторон послышались негромкие возгласы, в которых чувствовались тревога и беспокойство.

– В чем дело? – спросил Годфруа.

– В том, что на платье графини де Блоссак, – ответил им стоявший рядом гость званого вечера, – возникли три пятнышка крови, напоминающие собой крупные слезинки.

– Ах! – раздался другой голос. – Эта же метка есть и на господине де Бланкфоре.

В толпе собравшихся прогремели слова майора Монсегюра:

– Забери меня дьявол, если я знаю, как это могло произойти. Насколько мне известно, кровь из носа у меня не идет, а раны все давно затянулись и ни одна из них не открылась.

– Знаете, если это шутка, то довольно мрачная, – стал громко возмущаться какой-то расфуфыренный тип.

– Смотри! – продолжал Годфруа, указывая Ролану на Сезака. – У полковника, как и у нас, тоже две капельки крови. Кстати, а где наши братья?

– Да вон они! У них тоже метки в том же самом месте, правда, только по одной, – заметил Коарасс.

В противоположном углу салона все сгрудились вокруг мадам де Женуйяк и ее дочерей – каждая из них была помечена все теми же тремя роковыми алыми пятнышками.

– Кровь! – прошептал Годфруа. – Откуда она взялась? Что происходит? Даю слово, я ничего не понимаю.

– Эге! Погляди на господина де Кери. Помощник королевского прокурора в ярости. Сей голубок тоже помечен.

– Направляется к баронессе де Мальвирад. О чем же с ней собрался говорить наш судейский?

Не успел Ролан закончить эту фразу, как в салоне раздался громкий, властный голос представителя закона:

– Мадам, – произнес он, – подобно целому ряду других гостей, я стал жертвой безобразной мистификации и требую от вас объяснений.

– Что вы имеете в виду? – спросила баронесса, с угодливым видом направляясь к молодому законнику.

Но вдруг остановилась, в страхе отпрянула и молитвенно сложила руки.

– Боже праведный! – воскликнула она. – Что это у вас? Это же кровь.

– Совершенно верно, мадам, это кровь или же некое вещество, очень на нее похожее. И по всей видимости, подобный фарс разыграли не только со мной.

– Фарс, сударь… Как бы там ни было, это отвратительно. У кого еще есть такие пятна?

– Мне говорили, что у графини де Блоссак, а также у маркизы де Женуйяк и ее дочерей.

– Как! Этих дам тоже кто-то испачкал столь оскорбительным образом? – воскликнула баронесса, поспешно направляясь в тот уголок салона, где в окружении своей семьи сидела графиня. – Я потрясена до глубины души, совершенно расстроена и не знаю, как все это объяснить. Сейчас мы все выясним. Стоит узнать лишь…